Место у ног

Очнувшись на своём корабле, в своей постели, в своей каюте, Стид сперва подумал, что всё это было сном: арест, каперская академия, его возвращение к семье, Хорниголд… Мысль о том, что снаружи Эдвард, как всегда вставший раньше, чем солнце, занят корабельным бытом, блистательный, собранный и сильный, успокоила лишь на миг. Слишком хорошо Стид помнил, как ступил на Месть Королевы Анны, слишком подробно в его мысли въелся обожжённый плац квартердека. Оглушительно гудящий, прерывистый звук голоса Израэля, из человеческих слов внутри разума обернувшийся гулом разгневанной на Боннета судьбы, рванными клочками повторялся в ушах, а на внутренней стороне век безостановочно вились сжатые в кулаке старпома, обмотанные окровавленным платком волосы. Резко вздохнув, Стид заворочался, оглядываясь по сторонам, и тут же наткнулся взглядом на оставленный на столе хвост пепельно-пёстрых кудрей. Должно быть, кто-то из экипажа решил, что будет лучше оставить здесь это чудовищное напоминание о случившемся, и Боннет не знал, был он бесконечно признателен этому человеку, или ненавидел его всем сердцем. Гнев, не нашедший выхода в тот момент, когда Стид потерял сознание, всерьёз вознамерившись прикончить Израэля, взвился вновь, но теперь, запоздалый, переплёлся с разом нахлынувшей тоской. Тело пробрала дрожь, а воздуха в каюте внезапно оказалось недостаточно, чтобы дышать. Эдварда больше не было. Он, уставший и замученный, так и не дождавшийся причитавшихся извинений и справедливого ответа на свою любовь, исчез резко, бесславно и безвозвратно, в полном одиночестве, без утешения и поддержки. Из горла Стида вырвался надрывный, жалобный вой, и он, конвульсивно выгнувшись, закрыл лицо ладонями, не в силах ни подняться на ноги, ни даже думать о чём-либо, кроме случившегося. Беспорядочно всхлипывая и давясь бесшумными, душащими слезами, Боннет не расслышал, как скрипнула дверь. — Капитан? — это слово уже не приносило радости. Если прежде оно значило признание, то теперь в нём отражалось лишь то, что «капитаном» звать на борту было больше некого. В дверном проёме замер Олуванде, но сразу за ним, сбившись в кучу в коридоре, бесшумно замерли ещё трое человек. — Мы ещё у борта Мести Королевы Анны? — едва слышно прохрипел Стид, не решаясь отнять ладони от лица. Он не хотел ровным счётом ничего, но сейчас казалось, будто лишь одно дело справедливо стоило его времени. — Где Хэндс? — Он далеко, капитан, — неуверенно сообщил Олу, прежде чем с робкой осторожностью ступить через порог каюты. Стид не видел его спутников, но слышал сбивчивую череду накладывающихся друг на друга шагов. — Мы вернулись к пристани чуть больше часа назад. Порт пуст, почти все корабли отчалили, так что… — Было нетрудно, да? — бледно закончил за него Стид, и, опустив руки, чтобы наконец взглянуть на вошедших, застыл, обомлевший. Пару кратких мгновений он боялся, что не сдержит охвативших его горя и гнева, выплеснув их на ни в чём неповинную команду. Если задуматься, было разумно с их стороны увести Месть подальше от каменной косы, пока Боннет валялся без чувств. В ином случае он при первой же возможности вгрызся бы в Хэндса, либо погибнув от его руки, либо, сыграв на его проблеме с ногой, убив бы собственными руками живого человека. Убив лично, без вмешивающихся факторов, неудач и случайностей. Стид сомневался, что смог бы вынести чувство вины ещё более сильное, чем после гибели Найджела Бадминтона, но, с другой стороны, стать хуже ему уже вряд ли могло. Готовясь впасть в отчаяние и непримиримую злость, Боннет не ждал, что так скоро случайный приступ растерянности рывком вытянет его из надвигающегося тумана отстранённого безразличия. Увидеть в компании Олуванде Джима и Пита было не странно, но вот замерший между ними, статно вытянутый, как всегда безукоризненно собранный и чистый Хорниголд был неожиданным гостем. Он стоял в центре каюты, левой ладонью прижимая к груди широкополую шляпу с перьями, которая, как помнил Стид, была снята с головы капитана галеона. В серо-голубых глазах, очерченных возрастными морщинками, но ещё не успевших поблёкнуть, плескалась непривычная, смятенная скорбь. До сих пор Стиду не доводилось видеть Хорниголда таким — напротив, обычно капер всегда был задорен, чудаковат и самоуверен. — Бенджамин, — мгновенно подорвавшись, чтобы сесть на край постели, Стид вперился в него острым взглядом. — Стид, — Хорниголд опустил голову в небольшом приветственном поклоне, но поднимать вновь её не стал, словно находя это неуместным теперь. Впрочем, из-за его завидного роста даже резкий угол наклона не смог скрыть лицо ни на толику. — Прости, что без приглашения. Я не хотел беспокоить тебя, но я увидел Месть Королевы Анны в порту, и решил, что что-то могло случиться, — он вдохнул и едва слышно прочистил горло. — Как оказалось, не зря. — Оставьте нас, пожалуйста, — коротко взглянув на Олу и Джима, попросил Боннет. Те мгновенно попятились к двери, но, меж тем, как Олуванде вышел послушно и неприметно, Джим, просочившись за ним, кинули в сторону Стида настороженный взгляд, прежде чем закрыть дверь. Если Стид и заметил этот маленький, возможно даже непреднамеренный жест, он не нашёл в себе сил придавать этому значения. Какое-то время Бенджамин был неподвижен, сохраняя благоговейное молчание. Он то ли не решался заговорить вновь, то ли не знал, с чего начать, но и Стид не спешил завязывать разговор, потерявшись в собственных мыслях и чувствах. По-хорошему ему стоило извиниться за побег со Странника, при котором корабль ещё и пострадал, предложить найти способ возместить убытки или отработать их, но Боннет не мог думать об этом теперь. Куда сильнее ему хотелось рассыпаться в благодарностях за то, что Хорниголд вступился за Эда в порту, и взахлёб просить прощения, что сохранить эту услугу не удалось, что Стид струсил, а Эд мёртв, и этого наверняка не случилось бы, если бы Стид не сбежал сразу после стычки с Хэндсом. Он мог бы остаться, мог бы попробовать всё объяснить и сохранить Эдварду жизнь, вовремя уведя его из-под присмотра старпома, но вместо этого трусливо улизнул, решив, что последствия не стоят столь неуклюжего, несвоевременного шанса вернуть всё, как было прежде. Кажется, сумев прочесть его смятение, Хорниголд цокнул языком и, отложив шляпу на кушетку, направился к постели Стида. С каждым его шагом Боннет всё больше съёживался, поджимая плечи, и, когда Бенджамин замер вплотную к нему, уже ждал упрёков и осуждения, но капер, вместо этого, дёрнув на себя правую фалду сюртука, неожиданно достал из неё продолговатую, затёртую бутыль с золотисто-янтарной жидкостью. — Я сяду? — уточнил Хорниголд, свободной рукой указав на свободную часть постели. Стид кивнул. Спустя пару мгновений неуверенного промедления, Бенджамин вздохнул и опустился слева от него, пальцами на удивление ловко вытянув из горлышка пробковую затычку и тут же протянув бутылку Стиду. Знакомый резкий запах мгновенно ударил в нос, но Боннет даже не поморщился, ко всему безразличный. — Это чистый паточный ром, без воды, без сахара. За таких, как Эдвард, не пьют всякую дрянь. — Пить за него? — Стид неуверенно взял бутылку за горлышко, но отпивать не стал, пусто уставившись на переливающуюся в стеклянных бликах рыжеватую жидкость. Он не хотел заниматься ничем подобным сейчас. Пить за Эда, будто… Будто его нужно было поминать, будто он был… Мёртв. Стиду становилось тошно при одной мысли об этом, он не чувствовал, что Эдварда больше нет и никогда не будет. Он не видел тела, в конце концов, не мог понять, как и когда всё произошло. — Он заслужил того, чтобы его почтили, — Бенджамин отвернулся, сев к Боннету боком, и подавленно пожал плечами. — Хотя бы так. Снаружи словно ничего не изменилось, — по бесцветному лицу скользнула беспокойная тень. — Трусы бежали, едва завидев Месть Королевы Анны, не зная, что тот, кто напугал их, уже мёртв. Его нет, и никто не заметил, представляешь? — слова сгладил тяжёлый, протяжный вздох. — Не такой гибели был достоин величайший пират в истории. Губы Стида сжались до побеления. Склонившись вперёд, он упёрся локтями в колени и въелся взглядом в отблески на мутном стекле бутылки. Хорниголд был прав, и осознание этого вдруг показалось несвоевременно обидным. Эдвард не должен был погибнуть тихо, без свидетелей, сопротивления и, что самое главное, смысла. Теперь не стоило и ждать, что смерть Чёрной Бороды приобретёт гласность в ближайшие дни. Наверняка вместо этого все мореплаватели Карибов и Атлантики ещё долгие месяцы будут вглядываться в горизонт, опасаясь разглядеть там флаг со скелетом, держащим копьё и песочные часы. А позже, так и не пережив момент осознания, люди просто забудут, что Эд вообще когда-либо жил. Его образ рассыпется в прах следом за телом, и Эдвард Тич, человек, чья борьба с собственными страхами, с бессилием, клеймом впечатанным в его род, безоговорочно ошеломляла, исчезнет сперва с языков, а затем и из памятей, не оставив после себя ничего. Стид не заметил, что снова плачет, пока очередная слеза мимо манжета его рубахи не упала на руку резко остывшей, острой каплей. Шмыгнув носом, Боннет прижал горлышко бутылки к губам и, запрокинув голову, начал пить, оторвавшись лишь тогда, когда на очередной глоток стало не хватать воздуха. Суетным жестом вернув ром Хорниголду, Стид приник к собственным коленям уже вплотную и разрыдался. На каждом всхлипе его крупно встряхивало, лицо горело, а руки казались мертвенно холодными. — Я тоже трус, — сбивчиво всхлипнул Стид. — Т-тоже сбежал от нег-го… Оставил одного, не уберёг, не защитил. — Прямо высящийся над ним Хорниголд понуро хмыкнул и, следом сделав из бутылки пару глотков, переложил её в левую ладонь, чтобы правая могла с мягким утешением опуститься Стиду на плечо. Под прикосновением Боннет вздрогнул и затих, тяжело дыша. Ему было страшно поднять глаза и увидеть осуждение, скрытое за напускной лаской. Оттого внутри жгутом сплетались тревога и стыд: сколько Стид знал Бенджамина, тот всегда был прям и честен. — Мне след-довало вернуться к нему сра… Сразу, как выдался шанс. Он бы не ушёл с Хэндсом тогда. Он был б-бы… Он был бы здесь. М-может, без меня, если бы он захотел, но он был бы жив. — Не вини себя в том, чего не совершал, — ровным, приглушённым тоном отозвался Хорниголд. — Не присваивай чужую славу, в конце концов, — он мрачно усмехнулся. — Израэль Хэндс убил легенду, не ты. А даже если ты ненамеренно и подсобил ему в этом, то, боюсь, не в той же степени, что я. — Чт-то ты хочешь сказать? — робко прошептал Стид, опустив руки и лишь немного выпрямившись. Растрепавшиеся золотые кудри обрамили заалевшее от слёз лицо. Ореховые глаза сверкали пламенным, бездумным отчаянием. — Я оставил их вдвоём, когда Эдвард уснул в таверне. Хотя не было никаких гарантий, что Хэндсу можно верить, — Бенджамин опустил остекленевший взгляд. — Положился на слухи, будто старший помощник Чёрной Бороды вьётся за ним, как собака, до гроба преданный. И прогадал. — Но т-ты спас его, — голос Стида сорвался до трепещущего шёпота. — В порту, во время драки. — Вступиться было моим долгом, — похлопав Боннета по спине, Бенджамин размашистым движением поднёс бутылку к губам для ещё одного глотка. Ром был тёплый, тягучий и сладковато-острый. — Эдвард… Он был как сын мне. Я, чёрт возьми, любил этого своевольного пройдоху. Хотя, видит Бог, до позднего юношества с него было больше проблем, чем толку. Малой был умный, отважный, гордый… — Порой настоящий псих, — губы Стида затрепетали в вымученной улыбке. Его мысли начали плыть и сбиваться. Пышными бутонами в них распускались пятна смазанных воспоминаний и грёз, которым отныне не было суждено воплотиться. Боннет не знал, как заставить себя сдвинуться с места теперь, когда всё, чего он искал и желал, к чему тянулся и чем дорожил, похоже, отправилось на дно бухты Баратария, вместе с завёрнутым в парусину телом Эда. — Да, сущий безумец, — многозначительно согласился Хорниголд и, сделав очередной глоток рома, передал бутылку Стиду. Тот принял, почти сразу отпив из неё следом. — Мне жаль его… И страшно жаль тебя, — полушёпот Бенджамина прозвучал сакрально и чисто, даже несмотря на лёгкую хрипотцу в голосе. Тембр его вдруг так сильно поразил Стида, что тот, оторвавшись от рома, выпрямился и расправил плечи. Светлые брови тревожно вскинулись, а заплаканное лицо стало стремительно бледнеть. — Но что ты хочешь делать с Хэндсом? Стид вздрогнул. Этот вопрос был настолько же оглушительно непредвиден, насколько логичен и уместен. Иззи теперь остался совсем один, больше не было его капитана, способного прикрыть и обелить, если возникнет надобность. Экипаж Мести, и без того, как успел узнать Боннет, раз уже попытавшийся выбросить старпома за борт в компании с якорем, вряд ли стал бы за него заступаться. А сам Стид… Что ж, Стид испытывал странное, всё чаще пробуждающееся в нём чувство. Мрачное, тяжёлое и густое, оно, прежде походившее на мягкий прибой, теперь билось о берега его изорванной души неукротимыми штормовыми волнами. Едва его удавалось нащупать, горе мигом отходило на второй план, уступая слепой, остервенелой ярости. Стид знал, что он хотел сделать с Израэлем Хэндсом. Стид совершенно точно, всем сердцем и собственными руками желал причинить ему боль. Вот только бурлящую в нём ненависть давили сомнения и безнадёжность: убить или даже покалечить кого-то намеренно было всё так же непозволительно страшно, но, кроме того, Боннет знал, что ни одна на Свете пытка не приблизит Иззи к пониманию о том, сколько страданий принесло последнее дело его рук — убийство Эдварда. Возмездие сулило мнимый покой, который, как Стид успел узнать за последние месяцы, повлёк бы за собой только больше мучений. Даже если сам Эд хотел бы, чтобы его убийца был наказан, вряд ли именно Боннет был тем, кто смог бы оправдать чьи-то посмертные надежды. В очередной раз отпив из бутылки, Стид дёрнулся и в растерянности смазано помотал головой. Сперва он заметил, как с промявшейся рядом перины поднялся чужой вес, и лишь затем сумел сфокусировать взгляд на Хорниголде. Тот неторопливо, твёрдо и изящно прошёл к столу, словно попросту осматриваясь в чужой каюте. Прежде он не раз видел Месть, но никогда не имел шанса взойти на борт, и теперь, оказавшись на судне, до недавнего времени присвоенном его бесценным товарищем, бывшим ближайшим соратником и старпомом, острым взором выхватывал одну деталь за другой. — Я бы ответил ему, — нервно сглотнув, предположил Стид так, словно наугад выбирал правильный ответ. — Заставил бы понять, что он совершил ошибку. Заставил бы… — Но? — продолжил за него Хорниголд, и Стид пристыженно опустил глаза. — Но, Бенджамин, ты же знаешь, что я никудышный пират. Я не могу быть уверен, поднимется ли моя рука ранить Хэндса, а даже если поднимется… Он непревзойдённый фехтовальщик. Я победил его, технически, — Боннет сконфуженно кашлянул. — Дважды. Но оба раза я смухлевал. Не подвернись мне нужная возможность, он прикончит меня. Какая в этом справедливость для Эда? Т-то есть, может, я и заслужил смерть. Может, мне действительно пора ответить за всё содеянное, но есть ещё корабль и команда, и… — Нервно сглотнув, он закончил уже беспокойным, подавленным лепетом: — Я не хочу подводить кого-то. — Я говорил с Эдом в таверне, — как бы невзначай напомнил Бенджамин. — Не было похоже, что его последняя воля предполагала бы убийства или истязания теперь. Но мы не можем знать наверняка, правда ведь? — рука Хорниголда без спроса потянулась вперёд, кончиками пальцев скользнув по краю стола в тревожной близости от оставленных там срезанных волос. Всё внимание Стида вдруг сосредоточилось на чужой жилистой бледной кисти. — Поэтому я и не предлагаю тебе мстить за Эдварда. Но как насчёт мести за тебя? — За м-меня? — неуверенно переспросил Стид. — Конечно, — опустив на стол всю ладонь, Бенджамин повернул голову к Боннету и едва заметно кивнул ею из стороны в сторону, словно ввинчивая взгляд в лицо собеседника. — Ты любил Эдварда, верно? Прошёл множество испытаний, чтобы вернуться к нему. И был всего в двух шагах, когда Хэндс навсегда разлучил вас. — Приметив тревожное узнавание в глазах Стида, Хорниголд приподнял свободную руку, в успокаивающем жесте проведя по воздуху продольную линию, снова вниз. — Я искал Эдварда больше двух десятков лет, всё пытался поймать шанс, чтобы вернуть его расположение. Его отняли и у меня тоже. Знаешь, что я хочу сделать с Хэндсом? — Когда Стид помотал головой, Хорниголд скорбно хмыкнул и вновь пристально уставился на обвязанный окровавленным платком пучок седых прядей. — Это волосы Эдварда? — Д-да, — с трудом выдавил Боннет, едва решаясь моргать. Бенджамин не представлял угрозы для него. Они были друзьями, в конце концов, но расчётливая, холодная ярость Хорниголда завораживала и в то же время заставляла благоговейно трепетать. — Можно взять? — он положил пальцы на скрученный кольцом платок прежде, чем получил ответ, и всё же дождался кивка Стида, чтобы перекатить срезанный пучок по столу, осматривая его с неожиданной, противоестественной даже пристальностью. Кажется, придя к какому-то умозаключению, Хорниголд нахмурился и вдруг уточнил: — Так никто из твоей команды не видел тело, да? И ты сам не видел тоже? — Н-не уверен, что хотел бы этого, — стушевавшись, признался Стид. Кажется, этого ответа хватило. Вновь выпрямившись по струнке, Хорниголд отступил от стола, больше ни разу не прикоснувшись ни к волосам, ни к обвязывающему их платку. — Мой разум играет со мной злые шутки, строит различные образы… Но ни один из них не задерживается в голове надолго. Не знаю, что было бы, если бы я увидел тело. Ох, н-не… Нет, — Боннет шумно сглотнул, разом побледневший, и склонил голову, пряча лицо. — Я предпочту помнить Эдварда живым. — Может, ты и прав, — пространно согласился Хорниголд. Неторопливым шагом направившись к центру каюты, он лёгким, боевым движением подхватил с кушетки свою шляпу и набросил её на голову, прежде чем обернуться к Стиду. — Но, если ты не намерен отыгрываться, я почту это за честь. Не возражаешь? — Свести счёты с Хэндсом? — тревожно переспросил Боннет. Технически, судьба Иззи, как и совесть Бенджамина, его не касались. Израэль сделал достаточно зла, чтобы убрать его было разумным и безопасным ходом. Сам же Хорниголд, известнейший среди охотников на пиратов капер, наверняка и без того прикончил множество людей за годы службы короне. Хэндс тоже был пиратом, и не отличился ничем, чтобы заслужить его помилование. Но всё же в голове у Стида вновь болезненным вихрем поднялось смятение. — Разумно ли это? Он был другом Эдварда. Может, они смогли бы друг друга простить? Тогда и нам стоит простить их за всё. — Это не будет грузом твоей чести, я всего лишь хочу быть уверен, что не отниму у тебя заслуженного шанса на расплату, — в лёгкой полутьме капитанской каюты, разбавленной белым свечением пасмурного неба, пробивающимся из окон, крупная и ладно сложенная фигура Хорниголда казалась серебристым монументом. — Я потерял Эдварда, как и ты, но я сделал это ещё задолго до его гибели. И он усердно избегал меня до сих пор… Что же касается тебя? — Бенджамин приглушённо вздохнул и блёкло, почти что неразличимо улыбнулся. — Тебя он искал. Стид больше не мог плакать, хотя, видит Бог, ему хотелось. Пережитый ужас, отчаяние и пустота, разъедающая изнутри, заставили его сердце онеметь в приступе невыносимой боли. Думать о том, что, после всего случившегося, Эдвард продолжал тянуться к нему, оказалось ещё мучительнее, чем верить в его ненависть. Ненависть хотя бы была заслужена. А вот то, что Стид не лишился любви и верности со стороны Тича, было несправедливой, злой и насмешливой шуткой судьбы. Украдкой в голове Боннета за миг проносились десятки картин. Как призраки, лишь на пару мгновений застревающие между землёй и небесами, они сверкали сначала робко, но затем, резко и кратковременно вспыхнув, сразу рассыпались тающим прахом. В каких-то из них Стид набирался смелости и не сбегал от Эдварда при встрече в порту, а приносил извинения и раскрывал объятия. В иных Боннет не засыпал, вернувшись на корабль после побега, и, увидев Месть Королевы Анны, приближающуюся к порту, сразу брал курс на неё и встречал Хэндса вместе с Эдвардом на подходе. Лишь одно в этих фантазиях было неизменно — Эд всегда оставался жив. Стид мучился и тешился собственными чувствами, в иные секунды позволяя себе думать, будто именно эти, другие, совершенно ложные миры и есть реальность, несопоставимая с кошмаром, в котором ему приходилось жить теперь. Кажется, Хорниголд собирался уходить. Молчаливое позволение Стида делать всё, что он мог посчитать правильным, было достаточным толчком к действиям. И, во всяком случае, в намерения Бенджамина можно было верить. Если он, решительный, умный, честный и твёрдый, сказал, что Израэль Хэндс будет мёртв, тому не суждено было дожить до заката. По крайней мере, так считал Стид. Его знакомство с Бенджамином резко противоречило всему, что он слышал о капере до сих пор. По слухам жестокий и несговорчивый Хорниголд оказался приятным и мудрым малым, использующим проницательность в делах духовных и решимость — в боевых. После достаточно длительного знакомства, Стид едва ли понимал, откуда брали свой исток как ужасающие байки о Бенджамине, так и непритязательные рассказы Эдварда. Он не сомневался, что Хорниголд бывал жесток, но это море, кто здесь не бывал? И сам Эд, захватывающий, честный и ранимый человек, как оказалось, страдающий лишь по любви, которой его обделяли даже те, кто готов был клясться в ней, иной раз с невозмутимым видом мог содрать с человека кожу, не поморщившись на крики и не ответив на мольбы. Он заслуживал признания, несмотря на это, как заслуживал признания и Бенджамин. — Так что, ты намерен мстить? — понуро спросил Стид. Серые глаза Хорниголда решительно сверкнули, и он кивнул. — Известное дело, у всех свой способ справляться с горем, — слова Боннета разносились по каюте меркнущим, подавленным эхом. — Хэндс подонок, и, не будь я так малодушен, наверное, тоже попытался бы прикончить его, не успев подумать. Но стоит отдать должное, он сделал то, чего не смогли мы с тобой. Он остался с Эдвардом до конца, так? — Чтобы убить его, — мрачно напомнил Бенджамин, и Стид зажмурился, почувствовав подступающую к горлу тошноту. — Не будь Хэндса, конца бы тоже не было. Казалось, Хорниголд хотел сказать ещё что-то, но из коридора за стеной каюты внезапно раздался беспокойный гвалт. Шаги, голоса и суетный шум с нарастанием усиливались, приближаясь, пока дверь каюты не отворили резким ревком, без стука и уточнений, можно ли войти. Возмутительное явление для других кораблей. Но по беспокойным лицам экипажа, прервавшего их с Бенджамином диалог, Стид понял, что дело было безотлагательно важным. Команда суетилась, переглядываясь и лопоча что-то бессвязное, пока Стид, собрав волю в кулак, не поднялся на ноги, решительно приосанившись. Он был капитаном сейчас, если на Мести случилась беда, он должен был взяться за решение, а рассыпаться в отчаянных стенаниях можно было и после. Только трагизм и страх, мелькающий между взглядами его людей, заставил Стида поумерить пыл. На задворках души заскреблось новое беспокойство, причина которого, казалось, нависла над каютой неразличимым туманом. Боннет чувствовал, что что-то не в порядке, и, кажется, даже видел это, но пока не мог понять, за какую именно деталь уцепилось его зыбкое внимание. Между ним и экипажем, чуть в стороне, терпеливо замер Хорниголд. Неизменно придирчивый к дисциплине матросов, он, кажется, тоже почувствовал неладное, или же просто не решался осаждать чужую команду. — В чём дело, господа? — негромко, но с напускной твёрдостью полюбопытствовал Стид, и лишь затем, опомнившись, догадался суетливо утереть мокрое лицо рукавом рубахи. Благо, захваченная собственным беспокойством команда пропустила этот жест мимо внимания. — Капитан, — нехарактерно тревожным тоном заговорил Пит, и, едва обратив к нему взгляд, Стид вдруг осознал, что было не так, ещё до того, как прозвучала причина: — Люциус пропал. Вот, чего не хватало. Вот что, въевшись в привычное восприятие, заставляло Стида ко всем прочим тревогам ощущать смутное, неразборчивое волнение. Люциуса и впрямь не было среди команды, но, более того, рядом со Стидом его не было тоже. А сам Боннет, не раз получавший от него поддержку и в значительно менее тяжёлые времена, теперь не мог понять, как упустил что-то настолько важное. Его сознание отчего-то твердило, что Сприггс, расстроенный гибелью Эдварда не меньше прочих, наверняка забился в какой-нибудь угол кубрика, чтобы разобраться с собственным горем, прежде чем взяться за утешение остальных. Когда Стид очнулся, ему и в голову не пришло проверить, в порядке ли экипаж. Происходящее совершенно сбило его с толку, и вот теперь за эту ошибку также приходилось нести неминуемую расплату. Было бы значительно спокойнее, если бы от команды отбились Джим, Айвен, Джон или даже сам Пит, но Люциус, будучи умелым вором и проницательным переговорщиком, был, к тому же, ужасен в бою. Если Месть отчалила от Мести Королевы Анны, в спешке оставив писаря на вражеском борту, это, без сомнения, нельзя было назвать ничем иным, кроме кошмара. Раз Израэль в столь выдержанном виде смог перерезать горло Эдварду, которому был предан и которого, очевидно, по-своему любил, представить, что он мог сделать с извечно раздражающим его писарем, было попросту страшно. — Кто-нибудь видел, как он возвращался на борт Мести? — оцепенев, уточнил Стид. Экипаж пристыженно затих, и в этом глубокомысленном, губительно очевидном молчании бутылка выскользнула из похолодевших пальцев Стида, с грохотом разбившись о прилежно отполированные доски пола. В россыпи осколков мгновенно расползлось янтарное пятно недопитого рома. — Я спросил, кто-нибудь из вас видел, как Люциус вернулся на Месть? — Дерьмо, — в ужасе прошипел Пит, закрыв голову руками. Даже с другого конца каюты было видно, как он трясся в нервном перенапряжении. — Он остался с Хэндсом, — Роуч неуверенно озвучил всеобщие опасения, и экипаж снова принялся переглядываться в паническом потрясении. — Выходит, что так, — сквозь усилие подтвердил Фэнг. Что ж, похоже, когда Стид думал, что хуже уже не станет, он глубоко ошибался. Очернённые случившимся мысли разом принялись противно подмывать хоть какую-то надежду на то, что эта проблема разрешится успешно. Как бы ни называла Люциуса команда, он был взрослым, рассудительным и умным человеком, и всё же Эдвард был тоже. Если Хэндс сумел справиться с Чёрной Бородой, умелым пиратом, грозой Карибов, для него вряд ли составило бы труд прикончить писца и художника, вчерашнего мальчишку, с толком не владеющего оружием. Единственным шансом Люциуса избежать трагической кончины, пожалуй, был как можно более быстрый и тихий побег, но ведь его могло и не случиться. Ошарашенный очередным поворотом судьбы Боннет не знал, что предложить. Ему действительно следовало решить проблему, успокоить и скоординировать команду, но он не мог, застыв на месте и тупо пялясь на склонившего голову Пита. Стид знал, что он чувствовал. Стид хотел хотя бы поддержать его, подбодрить, вот только язык не поворачивался, а из горла не лезло ни слова. — Мы найдём его, — внезапно, внимание к себе привлёк Хорниголд. Среди прочих оставшийся рассудительным и уверенным, он сумел собрать всеобщее внимание одним лишь звуком собственного голоса. Сотнями слов Стид не смог бы передать, как был благодарен ему. — Мальчик не дурак, сам не попадётся. Я отправлю своих людей на Месть Королевы Анны, раз они точно не знают, как выглядит Люциус… Велю схватить и привести Хэндса для допроса, будет хоть какой-то толк. А мы поищем Люциуса в порту. Вдруг он уже сбежал и прячется где-то? Или заблудился, пытаясь скрыться? — Т-ты поможешь? — опешил Стид, и Хорниголд, взглянув на него, растерянно вскинул брови. — Мы товарищи, Стид, не так ли? — Чинно заложив руки за спину, Бенджамин опустил плечи и склонил голову в проникновенном кивке, подводя черту собственным словам. — К тому же, мальчик мне по душе. Таких ребят на море редко встретишь. Нельзя допустить, чтобы с ним что-то случилось. — О, Бенджамин… Стид хотел было рассыпаться в благодарностях, но вместо этого они с Хорниголдом едва обменялись взглядами, прежде чем тот, развернувшись на каблуках, направился к выходу из каюты. Сбившийся у двери экипаж почтительно расступился, выпустив его наружу и единодушно проводив полными смятенного восхищения взглядами. На чужом корабле Бенджамин, внимательный и критически цепкий, с первого визита ориентировался, как на своём, тем не менее, избегая заходить в те части, куда его прежде не провожали. Он безошибочно направился в нужную сторону от капитанской каюты, ровным, и всё же чуть более расторопным шагом выйдя на палубу, чтобы успеть поговорить со своими людьми до того, как кто-то из экипажа Стида покинет капитанскую каюту. Нужно было лишь несколько чётких фраз без посторонних слушателей, чтобы всё наконец пошло, как надо. Так что, едва оказавшись снаружи, на шкафуте, Хорниголд жестом подозвал к себе свой эскорт: двоих матросов со Странника, пришедших с ним на Месть и до сих пор терпеливо ожидавших возвращения своего капитана на палубе. Бенджамин хорошо знал этих людей, на чужом корабле они бы не двинулись с места без его разрешения, даже если бы всё вокруг горело. — Я хочу, чтобы вы двое пошли на Месть Королевы Анны, — через ярд начал Бенджамин, но, приблизившись к матросам Странника, ощутимо снизил голос ровно до той степени, чтобы остаться услышанным только ими. — И привели мне Эдварда Тича. — Лицо Хорниголда осталось всё таким же бледным и невозмутимым. — Чёрную Бороду — мужчину за сорок, среднего роста, с седыми волосами длиной чуть пониже ушей и татуировкой в виде птицы. Он был со мной в таверне вчера. — Бенджамин медленно моргнул и бросил короткий взгляд в сторону двери под палубу. — И не задерживайтесь, ясно? Делайте, что хотите, но он должен быть в моей каюте к закату. Живьём. — Есть, капитан, — в один голос отрапортовали матросы, прежде чем без промедлений направиться к сходне. Уцепившись пристальным взглядом за их спины, Бенджамин подождал, пока оба силуэта его людей скроет линия фальшборта, и лишь затем огляделся. В десятке футов от него на палубе сидела на редкость некрупная чайка. Блестящие глазки-бусинки казались пустыми, до тех пор, пока птица не склонила голову, развернув её чуть в сторону. Теперь Хорниголду казалось, что она смотрела точно на него. Он, старый моряк, верящий приметам, предпочёл бы увидеть альбатроса, и всё же то, что чайка не была столь добрым знамением, на воде ни к месту не приходилась. Сунув левую руку в широкий карман накидки, Бенджамин достал оттуда свёрток с половинкой ржаной булочки и, отломив от неё щедрый кусок, бросил на палубу, аккурат между птицей и мысками собственных сапог. Чайка вскинула крылья предупредительно, но, прождав мгновенье, всё-таки решилась подойти за хлебом, чтобы взять ломоть в продолговатый массивный клюв. Хорниголд не двигался с места, следя за ней с вниманием, но без особого интереса. — Принеси экипажу этого корабля счастье не лезть в мои дела, — наконец одними губами, мягко и медленно проговорил Хорниголд, и чайка, сделав пару прыжков прочь, резко расправила крылья и рванулась в воздух, устремившись к верхушкам мачт. Бенджамин задрал голову. Сизые ореолы его радужек размылись, отразив тускнеющее перед грядущим дождём небо.