Место у ног

У Люциуса не было намерения покидать Месть Королевы Анны. Эдвард, через несколько часов едва начавший приходить в себя с дрожью и бессвязным бормотанием, нуждался в должном присмотре, но, к несчастью, того же мнения был и Хэндс. Едва обстановка улеглась, он принялся суетиться вокруг своего капитана, раз за разом вынуждая Сприггса нырять куда попало, едва скрипела дверь. Попытки не попасться ему на глаза, помимо прочего, усложнялись тем очевидным фактом, что Люциус, не желая давать Иззи шанс опоить Эдварда сверх уже имеющегося, прикарманил фляжку с лауданумом. Заметив пропажу, Хэндс резко насторожился и почти мгновенно принялся за поиски, обшаривая каюту по всем, даже самым отдалённым уголкам. Несомненно, после визита матросов с Мести, повод для беспокойства у него был. Фляжка не могла пропасть сама собой, а Иззи, безупречно собранный и расчётливый, был уверен, что оставил её в портупее на капитанском столе, прежде чем уложить Эда в постель. С каждым осмотренным ящичком, с каждым укромным местом под столом, шкафами или креслами, его беспокойство нарастало всё стремительнее и сильнее, пока Хэндс не потянулся к затёртой шторе, закрывающей нишу со стеллажами исполосованных карт и журналов наблюдения за погодой, куда в спешке забился Люциус. Тень кисти Израэля вытянулась от силуэта, сжав занавесь за ободранный край, и Сприггс уже взъершился, готовясь к взбучке, как вдруг с другого конца каюты Эдвард сдавленно, болезненно заскулил. В один миг Хэндс забыл о фляжке, резко развернувшись и, в спешке прихрамывая, бросившись к постели. Тич вдруг задышал шумно, тяжело и сбивчиво, в забытьи устроив правую кисть аккурат над выемкой ключиц и прижав кончики пальцев к собственному горлу. Встревоженный его внезапным, болезненным приступом, Люциус осторожно выглянул из-за шторки, уставившись Хэндсу в спину. — Иззи, — сдавленно зашипел Тич и, едва Хэндс оказался у кровати, неожиданно вскинулся, резко вцепившись в предплечья протянутых к нему рук и потащив их вниз, к себе. — К-какого хрена тут творится? — Что с тобой, Эдвард? — терпеливо склонившись под чужой настойчивой хваткой, пробормотал Израэль. Пальцы Эда судорожно цеплялись за его одежду, даже сквозь ткань рубашки прочерчивая на коже острые полосы. Тич дышал через раскрытый рот, быстро, как после мучительно долгой погони, а взгляд его метался по каюте у Иззи за спиной. Он всё тянул Хэндса вниз, ближе к себе, пока они не столкнулись щека к щеке, и лишь тогда замер, вмёрзший в чужие объятия. Спустя пару мгновений мнимой тишины Иззи почувствовал бешеное, гулкое биение сердца в прижатой к нему груди. — Ты не видишь это? Н-не видишь? Нет? — зароптал Эдвард, в остервенелой панике вертя головой. В углах старую, полутёмную каюту наполняли фантомы, растекаясь по стенам и собираясь в завитки бесформенных щупалец. Эду было тяжело дышать, он слышал гул крови в собственных ушах, но, даже сбитый с толку и обессиленный, помнил, где прятался Люциус, и не хотел допускать, чтобы он был обнаружен. Подобный сюрприз явно пришёлся бы Иззи не по душе, но, кроме того, Эдвард знал, что сейчас был не в состоянии разрешить их стычку, если бы она случилась. Поэтому, едва выловив взглядом размытую в головокружительном тумане фигуру Сприггса, Тич вытянул шею и, оторвавшись ухом от виска Иззи, сделал два коротких, резких рывка головой, указывая Люциусу в сторону выхода. Если Хэндс собирался и дальше прочёсывать каюту, Сприггсу стоило покинуть её как можно скорее, пока дело ещё не горело. Впрочем, Эд и сам не знал, как сумел собрать мысли в устойчивую череду, чтобы, вынудив Иззи отвернуться от двери, без лишних подозрений с его стороны задержать старпома на месте. Настоящей удачей было то, что Люциус, заметив жест Эдварда, сразу принял его, как следовало, и, помедлив лишь для того, чтобы одарить Тича коротким беспокойным взглядом, бесшумно прошмыгнул в коридор. Едва оказавшись за поворотом, Сприггс юркнул в проход к кубрику и затих, вслушиваясь в окружающие звуки и боясь разобрать в них сбивчивую от остатков хромоты поступь Хэндса. — Это твоя каюта, Эдвард, в ней ничего нет, — терпеливо объяснил Иззи, похоже, не приметивший промелькнувшей за его спиной тени Люциуса. — З-зачем мы здесь? Какого…? — Эд заикнулся, подавившись собственным голосом, и, неожиданно вскинувшись, сам же попытался оттолкнуть Хэндса прочь. Раз Люциус покинул каюту, ему больше не было нужды притворяться, будто ничего не происходило, хотя в мороке полусна мысли едва удавалось собрать воедино. Эдвард не был уверен, причудилась ли ему Месть Королевы Анны, нанизанная на скалы ободранным скелетом, и тела, устлавшие её палубу, или всё это было лишь кошмарной шуткой его воображения, как и щупальца чудовища, полупрозрачной поволокой оплетающие каюту вокруг? В ответ на отчаянные движения Тича, Иззи резко переступил с ноги на ногу, едва не запнувшись в попытке не отшатнуться, и всё же сумел удержаться на ногах. Когда правая рука Эдварда потянулась к шее, чтобы проверить, на месте ли галстук, некогда принадлежавший Стиду, Хэндс дёрнулся и резко перехватил оба его запястья. Галстука не было, и, если не ощутив это собственными пальцами, то увидев реакцию Иззи, Эд всё понял. Тёмные глаза сверкнули праведной яростью, взметнувшись к лицу напротив. Тич всё так же тяжело дышал. — Какого чёрта ты творишь, пёс? — изо всех сил оскалился Эдвард, но голос его походил скорее на хрип, чем на рычание. — Т-ты меня опоил! — он задёргался, пытаясь вырвать руки из чужой хватки или хотя бы приподняться, но мышцы не слушались, словно тряпичные, не желали поддаваться, и Эд только вяло трепыхался на месте, едва ли чувствуя собственное тело. — Где плат-ток? Где платок, Израэль?! — Он тебе больше не нужен, — спокойным, уверенным тоном ответил Хэндс. Эдвард быстро приходил в себя, и, хотя Иззи слышал, будто полный эффект лауданума не отступает быстрее пары дней, капитан мог вот-вот встать на ноги и попытаться вернуться на Месть. Нужно было найти фляжку скорее или… Иззи вздохнул. Эд был умным человеком, но, гонимый бурей неоднозначных чувств, часто слушал неуместные инстинкты и легко поддавался кратким веяниям, становясь глухим к голосу разума. Теперь же, неспособный в ближайшие часы самостоятельно покинуть пределы Мести Королевы Анны, он наконец получил вынужденное время для раздумий. Если бы Хэндс смог объяснить ему всё, заставить слушать, всё могло бы вернуться на круги своя. По уму и способности мыслить тактически Израэль не поставил бы себя рядом с Эдвардом и в лучшие дни, бесконечно почитающий его из тени, робко и преданно, как иные почитали самых славных королей или истинно праведных высших духовников. Не желая препираться с ним, Иззи знал, что не может позволить Тичу и дальше изводиться, загоняя себя в беспросветный упадок, слаще и достойнее которого была бы даже смерть. Вот только главной картой, вынудившей Хэндса выйти из игры и вытащить Эдварда следом, было возвращение Боннета, новость о котором для самого Эда, наверняка, стала бы причиной не начать старую жизнь по новому кругу, а изо всех сил рвануться назад на Месть, в объятия своего излюбленного фата и самоуверенного позёра. О Стиде стоило умолчать, поэтому Хэндс, собравшись с духом, выстроил мысли в строго выверенную линию обороны, чтобы выдержать давление так некстати пришедшего на ум обязательства слушать своего капитана, а не указывать ему. Рывком перехватив Эдварда за плечи, Иззи хорошенько встряхнул его, прежде чем без грубой силы, но с очевидной твёрдостью толкнуть его спиной в стену, у которой стояла постель. Из горла Эда на выдохе вырвался короткий и тихий изумлённый возглас, а взгляд его вновь затуманился, из яростного став растерянным. Тич не мог ни взбрыкнуть, ни вразумить, ни рявкнуть, и, в отличие от нежелания спорить с Израэлем, неспособность как поставить его на место, так и попросту ему перечить, была совершенно новым, странным и неуютным чувством. — Зачем ты так? — осоловело прошептал Эд, не решаясь отвести от Хэндса внезапно опустевшего взгляда. — Я, блядь, спасаю твою жизнь! — подобравшись, решительно заявил Иззи и выпрямился, сжав кулаки в попытке казаться более внушительным. Пальцы впились в ладони так сильно, что руки начали мелко подрагивать от напряжения. — Эдвард, очнись наконец! Ты, прослывший королевским капером, явился в пиратское гнездо и подставляешь спину каждому встречному! Ты, называя себя пиратом, был так небдителен в обществе корсара, что уснул! Хуже того, ты позволил себе дать слабину перед человеком, которого сам убеждённо считаешь страшнейшей из возможных угроз! Ты вёл переговоры с Хорниголдом, Эдвард! — Он-н не навредил ник-кому из нас, — слабо оправдался Эд, но лицо его беспокойно потускнело. — Хорниголд попросил прощения и получил его, ему больше незачем меня ис… Искать. — Неужели ты сам себя не слышишь? — придирчиво сощурившись, покачал головой Израэль. — Он корсар, как у него может не быть причины искать пирата? Тем более теперь, когда он знает, как легко стало обвести тебя вокруг пальца? Когда он своими глазами увидел, насколько ты слаб и безволен? — Хэндс фыркнул и демонстративно вскинул руки. — Головой великого капитана Чёрной Бороды на своём бушприте грезят все служители английского и испанского флота без исключения. А ты только и делаешь, что даёшь им возможность воплотить фантазии в жизнь! Вопрос остаётся лишь в том, кто из них первым тебя прикончит! — Прекрати! — взвыл Эдвард и, зажав уши ладонями, конвульсивно запрокинул голову, упёршись в стену затылком. Небрежно остриженные пряди вьющихся волос щекотали голую шею. Ощущение было непривычным и колким, мгновенно пропустившим по телу волну неуютной дрожи. — Я не был бы обязан всё время ждать ножей в спину, если бы мне их туда перестали втыкать! Хорниголд, ублюдок, едва не спровадивший меня на плаху! Стид, бросивший меня невесть за что! Т-ты… — сорвалось с губ Эда в конце, и Хэндс вздрогнул, словно от пощёчины. В груди у него расползлась острая, жгучая боль, но Тич продолжил неумолимо: — Меньше всего я ждал предательства от тебя. А ты бросил моё доверие на ветер уже трижды, меньше, чем за два месяца! — Я пытаюсь тебя защитить! — в оковах охватившей муки едва дышащий, осклабился Иззи. — Выгляжу ли я сохраннее, чем на рассвете? — Эдвард протянул вперёд мёрзлые, бессильно дрожащие руки, развернув их ладонями вверх. — Ты опоил меня опиумом, не жди, что я буду благодарить тебя за это! — Я был вынужден! Ты не слушал, я не мог заставить тебя взяться за голову! Все на Мести были бы мертвы, уверен, уже к этому вечеру, будь ты там! — Мы сейчас же вернёмся к нашей команде, или, клянусь Богом… — Нет, — раздалось вдруг тяжело и твёрдо. Тич замолк, безошибочно переведя взгляд на эфес шпаги Иззи, куда уже легла обтянутая перчаткой ладонь. Хэндс вынул клинок на добрый дюйм, бесшумно и мастерски быстро, с явным намерением предостеречь от дальнейших препирательств. Даже хромая, он, должно быть, действительно был в более выгодном состоянии, чем терзаемый опиумным дурманом Эд, шпага которого покоилась на столе вместе с револьвером, оставленная в портупее близ пустующего крепления для фляжки. — Мы останемся здесь, пока Месть не покинет порт. — Вот как? — не веря собственным ушам, прошептал Тич. Иззи смотрел на него пусто и решительно. — Поднимешь клинок против…? Против меня? — Если придётся, — неживым голосом ответил Хэндс. Мысли о подобном повергали его в ужас, ведь, сколько бы он ни убивал людей, сколько бы ни мучил, Эдвард был в чём-то прав. Предательство было самым страшным, самым низменным из существующих грехов, и Иззи не желал проливать даже каплю крови своего капитана, хотя для его блага и был готов даже на эту жертву. Пару мгновений Эдвард казался статуей. Каменным изваянием, безжизненным и замёрзшим, но Хэндс видел, как глаза его капитана на миг метнулись к столу в другой части каюты, где лежала портупея. Конечно, он не мог сдаться сразу, без единой мысли о сопротивлении, но драка сейчас стала бы глупым фарсом, неуместным искушением, когда Тичу должно было стать лучше в ближайшие же часы. Он встречался с опиумом и прежде, знал, что может последовать за прямым его употреблением, но нисколько не боялся этого. Бездушная тоска, цена, которую иные люди платили за кратковременное забытие, и без того была его спутником уже долгие месяцы, если не годы, а кошмары и так мучили его, пробираясь в реальность через уголки глаз. Эдвард ждал лишь того момента, когда он сможет встать на ноги, не ощущая, как каюта ходит из стороны в сторону, размываясь на периферии зрения. Его уже не пугали ни склоки, ни даже щупальца чудовища, тенями расползшиеся по комнате вокруг, мерцающие и пропадающие между морганием. Сколь чувства Тича были правдивы, столь же иллюзорны были их мнимые вспышки, и он знал это сам. Поэтому лучшим выходом для него, казалось, было ожидание. Сквозь морок полудрёмы Эдвард видел, как Люциус стянул фляжку с опиумом, но, даже если бы он этого не сделал, у Иззи бы вряд ли получилось опоить своего капитана вновь, через силу. Эд видел лишь одно последнее, и всё же немаловажное препятствие перед своим возвращением на Месть: Хэндс не пошёл бы с ним. На деле, сейчас казалось, что он умер бы с большим удовольствием, чем отказался от собственных планов, и в жизни Эдварда это была одна из тех малочисленных проблем, которые, погружая в панику, мешали трезво мыслить, под корень уничтожая любые возможные решения. — Ты не можешь обращаться так со мной, — заплетающимся языком, и всё же с налётом твёрдой решительности заметил Эдвард. В его груди ядовитыми бутонами расцветало неясное беспокойство. — Мне жаль, Эдвард, но это для твоего блага, — Иззи попытался возразить, но теперь, когда их с Тичем линии взглядов сцепились, не мог ощутить на себе мерного, зудящего жжения, от которого хотелось то ли зарычать, склабясь в предупредительной ярости, то ли стыдливо спрятать лицо в ладонях. Но, сдержанный и уверенный, Хэндс не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он решился на последний, пускай подлый, но всё же меткий удар: — И для блага команды. — Что? — медленно моргнув, переспросил Тич. — Твоё отсутствие пойдёт на пользу экипажу Мести, — с напускным снисхождением повторил Иззи. Он не упустил из виду, как губы Эдварда шокировано разомкнулись, а дыхание стихло, измельчав и ускорившись. Идти на попятную было уже поздно. — Разве сам не понимаешь? Ты клеймо на команде. Приманка для смерти. За тобой охотятся два государственных флота и все наёмные корабли, считающие, что у них достаточно пушек, чтобы тягаться с Чёрной Бородой. Раньше это не было столь ощутимой угрозой, но раньше и ты не ныл, как ребёнок, жалея себя вместо того, чтобы взять дела в свои руки. Награда за тебя непомерно велика, ты же знаешь? Но сейчас, впервые за всю твою историю, она значительно превышает усилия, которые придётся потратить, чтобы заполучить тебя. Я сделал это в одиночку, ни разу не вынув шпагу из ножен. — Потому что я доверял тебе, — прошептал Эдвард, но Хэндс в ответ только усмехнулся. — Как доверился и Хорниголду, своему злейшему врагу, согласившись посетить с ним таверну, до отказа набитую его матросами, — напомнил Иззи, не шелохнувшись. — Дело не во мне, Эдвард. Ты сам шагаешь в любой капкан. И ты подверг бы экипаж опасности рано или поздно. Гораздо разумнее будет позволить им вести жизнь третьесортных пиратов, до которых никому нет дела, а тебе залечь на дно, чтобы перестать быть столь лёгкой мишенью. — Когда это стало тем, что можешь решать ты, чёртов пёс? — огрызнулся Тич и, рванувшись вперёд, попытался подняться с постели, но ноги, словно набитые свежим хлопком, подогнулись. От стоп вверх, по голеням прошёл приступ моросящего покалывания. Эдвард рухнул на пол, полубоком привалившись к основанию собственной кровати и с исполненным боли гневом глядя на Иззи снизу вверх. Тот сглотнул, и на миг показалось, будто в тёмно-серых глазах его промелькнуло сочувствие. — Не будь эгоистом, Эдвард. Цель капитана — защищать команду. Так защити их от самой большой опасности, которая угрожает Мести сейчас, — он облизнул пересохшие губы и склонил голову под давлением скорби. — От себя. Знай Хэндс, что случится в следующий миг, он ни за что не стал бы говорить такого. Ранить Тича, судьбою и без того извечно задетого и обделённого, было просто, но, благо, он, наученный двигаться вперёд, чтобы жить, как правило приходил в себя так же быстро и резко, как падал в бездну отчаяния. Иззи надеялся, что, хотя бы давлением и обвинениями столкнув его на свою сторону сейчас, в будущем, когда Боннет и Хорниголд перестанут маячить на горизонте, он сможет восполнить всё сказанное смиренной, благоговейной верностью. Замолить свои грехи, пускай даже перед собственным капитаном, было его бесценным правом. Рассчитывая на него, Хэндс остолбенел, услышав в подпалубном коридоре беспорядочный звук шагов. Эдвард тоже не упустил его из внимания, мгновенно подобравшись и затаив дыхание, одним коротким, настороженным движением вытянув шею и повернувшись лицом к раскрытой двери. Сперва он испугался, что это Люциус, но мальчик, умея передвигаться на удивление бесшумно, похоже, до сих пор скрывался за дверью кубрика. Да и поступь была гранённой, беспорядочной, явно принадлежащей не одному человеку, а двоим или даже троим. Спор забылся мгновенно, растворившись в волнении возможной угрозой. Ни Иззи, ни, тем более, Эдвард, не ждали гостей. Бесшумно вытащив из ножен безупречно наточенную шпагу, Хэндс скользящим движением отвёл левую ногу назад и чуть в сторону, развернувшись ко входу в каюту. Он и ухом не повёл, когда Эд, не сказав ни слова, потянулся к нему и со знанием дела вытащил кинжал из сапога Хэндса, а затем, опершись на постель, поднялся так медленно, как мог, лишь бы не издавать лишних звуков. Ритм шагов из коридора, постепенно становясь громче, приобретал отчётливые очертания бесстрашной твёрдости, разносясь среди стен глухим отзвуком. Незваные гости, похоже, совершенно не были намерены красться или скрываться, уверенные в своём визите на корабль самого опасного пирата в истории. Они были бы глупцами, ищущими смерти, раз решились заявиться на судно к Чёрной Бороде, где он был скрыт под присмотром своего первого помощника — безукоризненно бойца, непревзойдённого фехтовальщика. Вот только сейчас Эдвард, как и Иззи, был не в лучшей форме. Хэндс не мог смело наступить на одну ногу, утерял возможность полномерно уклоняться и лавировать, тогда как сам Тич едва ли мог понять, где что находится в растекающейся перед глазами обстановке каюты. Когда в проходе появился крепкий, хотя и невысокий мужчина средних лет, а за его спиной тенью возник его более крупный, бездушный на вид товарищ, Эдвард понял, что это конец. Один из них пока лишь держал руку на эфесе шпаги, но в левой кисти второго уже покоился обнажённый кутласс. На несколько долгих секунд показалось, будто воздух в каюте совершенно замер. Иззи стоял на месте, как и бесстыдно вломившиеся на корабль чужаки, и только Тич предупредительно ощерился, по тщетной привычке надеясь припугнуть хоть кого-то из противников своей обыкновенной славой. В настоящей драке он проиграл ещё до её начала, хотя смутное осознание отвлекло его от мысли об этом: оба матроса были как на подбор одеты в приглушённые, почти что сизые тона. Через усилие Эдвард пытался вспомнить, не видел ли их в пабе с Хорниголдом вчера, но тем вечером он был ослеплён горем, а ныне так сосредоточен, что в этом совершенно не было толку. Кроме того, на размышления уже не было времени, когда низкий мужчина со шпагой кинулся на Иззи, а второй, высокий, без особых раздумий атаковал Эдварда. Всё закончилось ещё быстрее, чем Тич опасался изначально. Когда на него замахнулись кутлассом, он, держащий в руке всего лишь короткий, лёгкий кинжал, был вынужден нырнуть противнику под руку и, попытавшись схватить его за локоть, чтобы обезвредить хоть на мгновение, тут же ощутил резкий удар эфесом сзади, в выемку между шеей и затылком. Глухой отзвук прошёлся по черепу, и Эдвард начал падать вперёд, не успев свершить ни одной атаки. Соперник не стал подхватывать его, а лишь сделал шаг назад, позволив Тичу опрокинуться на пол, прижавшись к старым, грубым доскам левой щекой. В ушах гудело. На языке вспыхнул водянисто-кислый вкус крови. Эду казалось, что, если он попробует встать, то потеряет сознание сразу же, но пока тёмная дымка вокруг лишь настойчивее стала заволакивать взгляд. Он видел, как Иззи, сцепившись со вторым чужаком, бросил лишь один взгляд в сторону Эдварда, прежде чем мгновенно лишиться бдительности и, сорвавшись с места, кинуться на его защиту. Роковая ошибка, вставать лицом к одному противнику, когда позади находился другой, но Хэндса нельзя было винить в бездумной суетности, когда неожиданно возникшая опасность столь резко и безнадёжно разрушила последний из оставшихся у него планов. Под левую лопатку Эдварда, с нажимом ощутимым, но ещё недостаточным, чтобы распороть рубашку, прижалось остриё кутласса, и в тот же миг мужчина со шпагой сзади сделал Хэндсу подсечку, сбоку ударив его по больной ноге, но, благо, всего лишь по голени. Последним, что увидел Тич, цепляясь за остатки меркнущего сознания, стала фигура Иззи, с остервенелым шипением завалившаяся на колени. Затем в ушах загудело, а Мир вокруг померк, смешав цвета и звуки в единую, тошнотворно головокружительную воронку. — Попробуешь встать — ему конец, — заявил тот матрос, что был повыше, прежде чем, нагнувшись, собрать в горсть небрежно остриженные волосы Эдварда и потянуть его вверх, затылком к своему колену. Без единой секунды промедления он приставил остриё кутласса к вытянувшейся под весом тела смуглой шее. И, хотя после подсечки и падения ещё не успевшая толково зажить нога заныла с новой силой, Хэндс только сейчас почувствовал, что его начало тошнить. — Мы не можем убить его, — возразил человек со шпагой. — Капитан Хорниголд велел привести его живым. — Он велел привести живым Эдварда Тича, Чёрную Бороду, — недоумевающе заметил высокий матрос. — Думаешь, речь была о нём? Корсары настороженно переглянулись, и на миг Хэндсу показалось, что он вот-вот разразится смехом. Весёлость его, впрочем, была скорее истерической, чем искренней. Конечно, дело было в Хорниголде. Этого следовало ожидать, когда психованный ублюдок вился за Эдвардом от самого Порт-Ройала. Но, по-видимому, описывая своим людям Эда, Бенджамин не учёл его общей словесной схожести с извечно находящимся под рукой старшим помощником, и теперь матросы были в тупике. От вида их нелепых, совершенно растерянных лиц Хэндс ощущал разом раздражение, отвращение и ехидство. Если его могли спутать с Эдом, этим следовало воспользоваться, и Израэлю не стоило подавать виду, что метания вражеских матросов тешат его уязвлённое этой позорно проигранной дракой самолюбие. Поэтому, когда мужчина со шпагой приблизился к нему сзади и, вздёрнув за шкирку, заставил выпрямиться, в свою очередь прижав клинок к шее Хэндса, тот только горделиво приосанился и поджал губы, пытливо сощурившись. — Угрожать мне — вторая ваша ошибка после нападение на Месть Королевы Анны, тупые вы крысы, — отыскав в себе не только всю храбрость, но и каждую каплю безрассудства, подал голос Хэндс. — Что ты несёшь, ублюдок? — Вы хватаете не того, — Иззи сплюнул эти слова, словно яд. Когда холодная сталь клинка прижалась к его горлу чуть плотнее, он не пропустил ни возгласа, ни единого лишнего или даже менее твёрдого вздоха. — Я — Чёрная Борода, и я почту за честь встретиться с вашим капитаном. Хотя бы для того, чтобы убить его своими руками, но проявите, блядь, уважение ко мне и моему старпому, — Хэндс практически кожей ощутил, как жадно и остро впились в него два изучающих взгляда. Он не знал, как именно Бенджамин описал Эда своим людям, но, сетуя на удачу, готовился юлить и лгать, сколько сможет, лишь бы его капитану не причинили вреда. — Мужчина за сорок, седой, волосы отпущены чуть пониже ушей, — задумчиво подтвердил матрос с кутлассом. — Это действительно может быть кто угодно из них, если подумать. — Но нам было велено найти человека с татуировкой в виде птицы, — напомнил второй мужчина, небрежным жестом свободной руки указав на очертания альбатроса, проглядывающие сквозь распущенную тесьму в треугольном вырезе ворота рубашки Эдварда. — Ну и что это за хрень у меня на шее, по-твоему? — с напускным раздражением рыкнул Хэндс, склонив голову к плечу, чтобы обнажить выбитый на его шее рисунок ласточки. — Не птица, сука, а? — Без обид, но тот больше похож на Чёрную Бороду. — Если только не брать в учёт того, что у него даже нет сраной бороды, ебучие вы бараны! — Иззи трепыхнулся, угрожающе вздыбившись, и шпага, переча любой разумной реакции, неожиданно ослабила тревожный груз давления острия на шею. — Он был с капитаном в таверне вчера. — Они оба были, и пили с ним за одним столом. — И, вынужден заметить, ваш капитан — сущий кусок дерьма, — снова вклинился Израэль, не желая давать матросам ни минуты для здравых размышлений. — Так что отведите меня к нему, прошу, чтобы я наконец смог сказать ему это в лицо. — Ты не можешь быть Эдвардом Тичем, я знаю, кто ты, — насмешливо фыркнул матрос со шпагой. — Ты его хренов старпом, а не он твой. Крест выбит на твоей щеке. — Это не крест, всего лишь крестик, — Иззи закатил глаза. Этот разговор и впрямь раздражал его, но вовсе не утомлял. Хэндс остро чувствовал страх оступиться и выдать свой блеф, обрекая Эдварда на муки, а себя, вероятнее всего, на гибель. — Моя подпись, вот и всё. Хотите увидеть крест? Закатайте ему рукава, — предложил Израэль, кивнув в сторону бессознательного Эда. Он знал, что делает. История татуировок Тича, вся их карта была выжжена в памяти Хэндса с тех пор, как они искупались вместе в бассейне близ Грейт Солт Понд. Иззи помнил по меньшей мере десять католических крестов, запечатлённых на коже Эдварда, хотя и вряд ли имеющих какой-либо сакральный смысл. На удачу, корсар, держащий Эда, поддался уловке, убрав кутласс за пояс и согнувшись, чтобы небрежно дёрнуть вверх правый рукав чужой рубашки. Там, под витым изгибом змеиного тела, ромбом были вписаны четыре креста. Ещё четыре таких же — под нелепо нарисованной виселицей. Но главным, что привлекло внимание обоих каперов, как и ожидал Хэндс, оказался обрисованный по контуру крупный крест, запечатлённый у Эдварда на предплечье. — Что за жизнь, да? В один день ты католический святоша, а в следующий уже пират, — Иззи ядовито ухмыльнулся. — Я пойду с вами, оставьте моего человека в покое. Он второй на место капитана после меня, и кто-то из нас должен вернуться к экипажу. Задумчивое молчание корсаров показалось Иззи бесконечным. Давно он, научившийся быть твёрдым и собранным в любой ситуации, не испытывал настолько дикого страха, но сейчас на карте стояло слишком многое, чтобы сдаться без хитростей и сопротивления. И, конечно, в самопожертвовании Хэндса не было бы никакого смысла, если бы люди Хорниголда, сочтя Эдварда бесполезным, убили бы его на месте, чтобы затем привести своему капитану не самого Чёрную Бороду, а всего лишь его помощника. Иззи надеялся лишь на то, что, если он не окажет сопротивления, его просьбы о том, чтобы оставить настоящего Тича в живых будут услышаны. С остальным Эд мог справиться и без него. Визит Хэндса к Хорниголду дал бы ему неплохую фору по времени на то, чтобы очнуться и сбежать. И, хотя уверенности в том, что Эдвард воспользуется шансом, не было, Иззи всё-таки считал это лучшим выходом, чем сдать своего капитана в руки его злейшего врага без единой попытки сопротивления. Особенно при учёте того, что, не решись он действовать наперекор всем вокруг, полагая, что знает, как будет лучше для Тича, они бы не оказались в такой ситуации вовсе. Останься они с командой, Хорниголду пришлось бы совершить полномасштабное нападение на Месть, и Эдвард, скорее всего, придумал бы очередную уловку, чтобы в очередной раз выйти сухим из воды. В конце концов, даже в драке решающую роль сыграло то, что Эд был одурманен опиумом и держался на ногах не лучше новорождённого котёнка. По всей видимости, Хэндс был не очень хорошим стратегом, или, как минимум, паршивым лжецом. — Капитан велел привести ему Эдварда Тича любыми способами, но он не говорил, что делать с Израэлем Хэндсом, — заметил высокий корсар. — Он сказал делать, что хотим, — ответил его товарищ, и сухие губы его растянулись в самоуверенной ухмылке. Раздался лязг лезвия, вошедшего в ножны. Иззи почувствовал хватку на своих волосах за миг до того, как его голову потянули назад, заставляя выгнуть шею чуть ли не до хрипа. Его взгляд встретил нависшее сверху лицо капера холодно и грозно. — Мы могли бы поверить тебе, если бы нам была нужда выбирать. Благо, нас двое, и нет никаких причин, чтобы Хорниголд не получил вас обоих вместе с шансом решить, кто ему действительно нужен. Но учитывай, выродок, что, если Чёрной Бородой окажешься не ты, ты попадёшь в наши руки. А на Страннике не терпят лжецов. — За исключением вашего ублюдочного капитана, — огрызнулся Израэль, вскинув руки, чтобы с остервенением вцепиться в запястье сжимающей его волосы руки. В этот же миг пальцы за его затылком разжались, но хватка на вороте, напротив, рывком потянула вверх, вынуждая с аляповатой неловкостью подняться на подгибающиеся ноги. Через ярд второй капер нагнулся и, небрежно развернув бескостное тело Эдварда за пояс, закинул его себе на плечо с меньшей галантностью и тактом, чем иные матросы носили мешки с песком. К ужасу Иззи, Тич не издал ни звука. Он только обмяк в чужих руках, повиснув за спиной капера безжизненным грузом, и, когда его волосы соскользнули вниз, обнажив заднюю часть шеи, Хэндс явственно успел разглядеть в спутавшихся пепельных прядях отсветы тёмного, влажного блеска свежей крови. В шокированном оцепенении он надеялся лишь на то, что удар пробил только кожу, не проломив кость. И Иззи хотел уже вскинуться, выкрикнуть, что человека с разбитым черепом нельзя носить вниз головой, как вдруг, на развороте к выходу, внимание его привлёк Люциус, испуганно замерший по ту сторону порога. Это явно не было шуткой сознания, затянутого липкой плёнкой испуга. Сприггс действительно был на корабле, и, застывший в проходе подпалубного коридора, в смятенном страхе пялился на представившуюся ему картину. Хэндс уже не мог думать о том, как мальчик оказался здесь и почему он был совсем без присмотра, жизненно ему необходимого в таком месте, как Баратария-Бэй. Высокий корсар дёрнулся левой рукой к поясной портупее, очевидно, за револьвером, и, стоило только раздаться приглушённому, разболтанному звуку его поясной кобуры, как Иззи, дёрнувшись вперёд, со всей силы наступил каблуком сапога на ногу держащему его каперу, в унисон с вырвавшимся у него болезненным шипением выкрикнув: — Беги! Сприггс мгновенно бросился прочь, и лишь через миг после того, как он исчез за стеной дверного проёма капитанской каюты, раздался звук выстрела. В створке прохода к кубрику напротив лёгким дымком зашлось крошечное пулевое отверстие. Бросив короткий взгляд через плечо и неизбежно заметив это, Люциус забылся в холоде растерянности, уже не чувствуя, как ноги понесли его дальше по коридору. Он не был быстрее пули, и единственным его шансом улизнуть оставалась возможность петлять по коридору. За своей спиной он слышал гомон голосов и сбивчивой возни. Кажется, дав ему время на то, чтобы сбежать, Хэндс ввязался в очередную заведомо проигранную схватку с одним из матросов Хорниголда. Сколь бы ни было тяжело поверить, что Иззи выгородил Люциуса ценой собственной, весьма шаткой и относительной безопасности, поверить в противоположный исход казалось делом ещё более трудным. Хотя на окраине мыслей Сприггс и старался убедить себя в том, что его спасение несло исключительно практическую цель. Теперь он стал единственным, кто ещё мог, вернувшись на Месть, предупредить Стида об опасности и, если повезёт, вместе с ним придумать, как вытащить Эдварда и Хэндса из каперских рук. Это было лучше, чем обыкновенный трусливый побег, который Люциусу безостановочно вменяла в вину его обострённая юношеская совесть. Некстати вспомнилось, как совсем недавно он, в бою практически бесполезный, был отправлен уносить парус в Порт-Ройале, потому что настоящая схватка была ему не по плечу. Точно так же он был вынужден оставить товарищей в опасности, не имея даже шанса знать наверняка, увидятся ли они снова. Сприггс не считал себя плохим человеком, но в иные моменты пиратской жизни он болезненно желал быть кем-то другим. На улице уже темнело. Опустевший пиратский порт казался мрачным и гиблым, и только на иных улочках до сих пор, словно гонимые ветром песчинки, вдалеке, на другом конце каменной косы сновали осмелившиеся остаться в Баратария-Бэй люди. Их волнение постепенно распылялось с каждым часом, что загубленная Месть Королевы Анны бездвижно проводила, лёжа на камнях. Теперь уже отсутствие прежнего столпотворения в обыкновенно шумном порту скорее пугало Люциуса, чем радовало. Будучи пронырливым и умелым вором, он знал, что людная улица куда более подходящее место, чтобы затаиться, чем иной неприметный переулок, но выбирать ему не приходилось. Торопливо соскользнув по скале вниз, к загнутому внутрь ухабистому побережью, Люциус побежал в сторону пляжа, где в бухте сонно стояли осмелившиеся остаться корабли. Путь до Мести предстоял неблизкий, но думать об этом не было ни времени, ни сил. К концу каменистой косы, где гравий, у воды взрываемый зазубренными камнями, мешался с бледной насыпью крупного песка, ноги перестали поддаваться, словно что-то мешало делать рывок за рывком, продвигаясь вперёд. Сприггс двигался всё неповоротливее и медленнее, надеясь уже лишь на то, чтобы поскорее добраться до набережной дороги, где можно будет уйти в переплетение улочек между домами. Корсары со Странника могли оказаться где угодно, и, хотя Люциус знал, что без должного доноса от матросов, схвативших Иззи и Эдварда, они не примут его за прямую угрозу, не попадаться им на глаза теперь было делом инстинктивных опасений. Неказистые домики были тихи. Лишь бесшумной, настороженной тенью продвигаясь мимо таверн, Сприггс слышал неразборчивый гул голосов и далёкую для его обеспокоенного разума музыку. Едким образом промелькнуло воспоминание о том, что Эдвард рассказал в Грейт Солт Понд: корсарам нельзя доверять. Ублюдки ни чтят ни государственных, ни пиратских законов, и положиться на их честь со стороны моряка любого рода было глупой ошибкой, которую на Мести совершили все, кроме Хэндса. Теперь же Люциус, обычно рассудительный и здраво мыслящий даже там, где весь прочий экипаж впадал в раздрай и панику, впервые с детского возраста так сильно хотел плакать. Надежда спасти схваченных у него на глазах товарищей была столь смехотворна и несущественна, что гораздо сильнее плановой цели походила на пустую умственную потеху. Но Сприггс знал, что не мог решать такие вещи сам. Он и не хотел, для этого куда лучше подходил тот, чьё имя гордо обрамлялось словом «капитан». В данном случае, Стид был последним и единственным, кто имел право выбрать курс в сложившейся ситуации, особенно тогда, когда вместе с новым ворохом бед Люциус нёс ему новость о том, что гибель Эдварда была не более, чем нелепой и жестокой ложью. — Люциус? — окунувшись в собственные мысли, Сприггс едва разобрал собственное имя, впившееся ему в спину, словно остриё кинжала. Он застыл, боясь пошевелиться. Низкий и бархатистый, немного хрипловатый голос был ему знаком. — Слава Богу, ты нашёлся. Где ты был так долго, мальчик? — К-капитан Хорниголд, — едва не проглотив его имя вместе с воздухом, признал Люциус, и лишь затем повернулся на одеревеневших ногах, понимая, что моментальный побег будет подозрителен и, скорее всего, не увенчается успехом. Бенджамин был крупнее и сильнее его, но, кроме того, Сприггс успел устать и запыхаться. Он был уверен, что, едва выдав собственное волнение, уже не сможет уйти живым. — Я был здесь, в порту. — Один? — лицо Бенджамина выглядело спокойным и приветливым, но шаг за шагом он приближался к Люциусу, заставляя его всё дальше пятиться в узкую прореху между таверной и старым каменным ангаром. — Почему Пит не пошёл с тобой? Ему не следовало отпускать тебя без сопровождения в пиратский порт, ещё и до ночи. — Я взрослый мужчина, я… Могу за себя постоять, — опасливо заявил Сприггс, и внезапно вздрогнул, напоровшись лопатками на стену. Тупик. Ни вправо, ни влево между ним и стенами не было и пяти футов, чтобы суметь ускользнуть, и лишь теперь Хорниголд замер в нескольких шагах от него тёмным силуэтом, по кромке освещённым тусклым светом из далёких окон. — Мне не нужен присмотр. — Ложь за ложью, Люциус, — покачал головой Бенджамин, и кровь Сприггса похолодела. — Но я дам тебе ещё один шанс ответить. На этот раз с подсказкой. Почему ты не остался на Мести Королевы Анны? С Эдвардом? Что ж, теперь Люциус не знал ничего лучше, чем забиться в ближайший угол и там сжаться в комок, надеясь, что его прикончат безболезненно и быстро. Он не имел представления о том, откуда Хорниголду известно, что Эдвард под присмотром Иззи был возвращён на свой старый корабль, и, если даже он знал это, откуда возникла уверенности в том, что Тич жив? Стид и Бенджамин были повязаны своей собственной историей, которую Боннет наивно мнил дружбой, но, даже если он сам рассказал корсару о том, что Эдварда на Мести больше не было, то вместе с этой информацией неизбежно должна была поступить и ложная новость о гибели великого капитана Чёрной Бороды. Лишь сейчас Люциус понял, что, на деле, не мог верить ни словам Хорниголда, ни жестам, ни взглядам. Пустота в его лице, которую юноша прежде ошибочно принимал за вымученную долгими годами в море усталость, была ничем иным, кроме способа быстро и без затруднений менять фальшивые маски, играя на чувствах и слабостях людей. Но, пускай даже Люциус, похоже, собирался погибнуть с минуты на минуту, он тоже был хитёр и, в силу возраста, совести и малого опыта куда менее опасный, не был против в последний раз взбрыкнуть. — Как ты узнал, что он жив? — пропустив все лишние вопросы и уточнения, на пробу прицелился Сприггс. Он понял, что не прогадал, когда ответ Бенджамина предвосхитил небольшой почтительный кивок. — Ты страшно смекалистый юноша, жаль только, лезешь во всё подряд. Не будь ты таким пронырой, я бы без раздумий тебя переманил. — Когда рука Люциуса потянулась за пояс, чтобы достать подаренный Джимом кинжал, Бенджамин проводил её цепким взглядом. — Я навестил Месть сразу, как порт опустел. Распил с твоим капитаном недурственный ром, и он разрешил мне поглядеть на то, что, по его мнению, осталось от Эдварда. Но разве это не было тем, по чему ты сам понял, что он жив? — Я понял это потому, что знаю Израэля Хэндса, человека, который, если прежде и был способен убить своего капитана, уж точно неспособен теперь. — Наивно и не наверняка, но замечание меткое, — Бенджамин непринуждённо пожал плечами. — А я увидел кровь на платке, которым были завязаны волосы Эдварда. Ту же самую кровь, которой он запятнался после стычки с Вейном в порту. В том же количестве, на том же месте. То есть кровь, которая никогда не текла в жилах Эдварда. Внимательность — хищнический дар, как думаешь? Стид ведь тоже был там, но он ничего не заметил. — Он не заметил из-за того, что смотрел в лицо своему любимому человеку, ты, циничный… Люциус не договорил, кинувшись вперёд со сжатым в кулаке кинжалом. Ему не нужно было выигрывать схватку, всего лишь зацепить Хорниголда, чтобы отвлечь его и успеть ускользнуть, но Бенджамин перехватил руку Сприггса столь быстро, крепко и умело, что тот не успел даже пискнуть. Его запястье с хрустом вывернули, заломив, затем последовал тяжёлый удар коленом в живот, и Люциус разжал пальцы, но лязга металла следом не раздалось. Кинжал не упал на землю, умело выхваченный Хорниголдом. Сприггс не успел даже моргнуть, прежде чем ощутить пронзительную, пламенеющую боль в левом бедре. Трепыхнувшись, он уже собирался вскрикнуть, но ошеломляющий страх не позволял продохнуть. Крупные, жёсткие ладони толкнули его в стену, а затем был удар по лицу, на контуре глазницы, и Люциус сполз вниз, на дорогу, не сумев найти, за что ухватиться. Бенджамин не потрудился ни поднять его, ни даже нагнуться, с усилием раз за разом пиная то в живот, то в грудную клетку, и, сколько бы Сприггс ни старался закрыться или хотя бы попросту съёжится, казалось, что на нём раз за разом неизменно находилось с десяток незащищённых мест. Боль была невыносимая. Она накатывала волнами прилива, отступая лишь вполовину, прежде чем охватить всё тело с новой силой. Люциус не был уверен, стонал ли он, кричал ли, едва сосредотачиваясь на том, чтобы подгадывать моменты для того, чтобы судорожно втягивать воздух раскрытым ртом. Хоть Сприггс и лишился пальца в первые же месяцы бытия пиратом, никогда прежде ему не доводилось терпеть подобных побоев, где не оставляли живого места, не давали даже шанса на то, чтобы избежать непрерывных мучений. Хорниголд бил методично и холодно, будто не видя перед собой живого человека, того, с кем минувшим днём разделил выпивку и остроумно перешучивался за панибратскими беседами. Люциус не знал, сколько времени прошло, прежде чем всё улеглось, и даже не был уверен, понял ли он это сразу, или же попросту неподвижно пролежал на земле несколько минут, прежде чем до него дошло, что избиение прекратилось. Вместе с возвратом здравого сознания все новые, безжалостно горящие следы на его теле отозвались тошнотворной поволокой страдания, и Сприггс, заскулив, попытался перевернуться на живот, чтобы приподняться на руках. Впрочем, сил ему хватило лишь на то, чтобы прижаться к земле не ухом, а щекой. — Не вставай, — порекомендовал Бенджамин. — Дай шоку сделать свое, тебе станет легче через пару часов, и, быть может, ты сумеешь доползти за помощью. — Люциус почти не слышал его, языком проверяя, на месте ли его зубы, чтобы не было риска проглотить осколок и повредить ко всему прочему ещё и горло. — Мне очень жаль, что наши интересы столкнулись, парень. Уверяю, ты совершенно славный, и мне не принесло ни капли удовольствия так изгаляться над тобой. Но, видишь ли, в чём дело, — он вдруг опустился на корточки, упершись локтями в собственные колени. Словно Люциус был низкорослым ребёнком, с которым нужно было говорить лицом к лицу, а не избитым до полубессознательного состояния взрослым. — Мне не на руку, чтобы Стид знал, что Эдвард жив. Хэндс, сам того не зная, весомо подыграл мне, и я не собираюсь пускать эту возможность на ветер, а с тобой не вышло бы договориться… По крайней мере, судя по тому, мальчик, как безрассудно и отчаянно ты пытался меня атаковать. — Что ты… С ними… Сделаешь? — прохрипел Люциус, туманным из-за проступивших слёз взглядом вперившись в смутные очертания фигуры Хорниголда. Его уцелевшая рука судорожно шарила по бедру, пытаясь найти рану, но вместо этого вдруг наткнулась на торчащую прямо из плоти рукоять кинжала. Ткань брюк вокруг была липкой, мокрой и маслянисто скользкой. Лезвие входило в ногу по самую гарду. — С ними? — переспросил Хорниголд, но, едва увидев, как Сприггс зажмурился, сжимая зубы, потянулся вперёд и надавил на эфес кинжала, склоняя лезвие в сторону. Раздался глухой, чавкающий звук, а сразу за ним — пронзительный жалостливый вопль. — С кем «с ними», Люциус? — Ты забрал… Эдварда, — с придыханием напомнил Сприггс, и Бенджамин улыбнулся добродушно, смущённо даже, словно это был самый лестный на Свете комплимент. — Он не д-д… Не дастся… Сам. — На деле он куда более покладист, чем кажется. Если, конечно, знать к нему верный подход. — Тогда Стид н-не отдаст ег-го, — через силу выдавил Люциус и завыл, в болезненном припадке оттолкнув прочь давящую на рукоять кинжала кисть Хорниголда. — Ошибаешься. — Послушно убрав руку, Бенджамин придирчиво вытер её о бортик сюртука, хотя на пальцах не было ни единого пятнышка пыли или крови. — Уже отдал.