Место у ног

В безжизненно тихой акватории резкий плеск, разорвавший волны, окатывающие один из причалов у берега бухты, мог бы показаться раскатом грома, если бы вокруг нашлась хоть одна живая душа, способная его услышать. С глубоким, надрывным вдохом Хэндс вырвался из-под воды, кое-как уцепившись за торчащую на углу пристани сваю и прижавшись к ней, словно, расслабь он хватку хоть на миг, море поглотило бы его мгновенно. Встрёпанный, бледный, до нитки мокрый и насквозь солёный, дрожащий Израэль уже мало походил на того, кого с почтением сторонились и разумно избегали все, кто решался бороздить воды Карибов или даже Атлантики. Ему и самому становилось стыдно и тошно от одной лишь мысли о том, как он смотрелся со стороны — жалкий комок удушливого беспокойства, потерянный и беспомощный, лишившийся единственного ориентира, направлявшего его годами. Иззи остался цел, но не чувствовал привычного азарта по этому поводу, ведь теперь жил он лишь затем, чтобы служить Эдварду, вместе с ним потеряв свой последний смысл к продолжению тяжкого жизненного пути. Нечеловеческим усилием Хэндс убедил себя, подтянувшись на руках, выползти на сушу, и, измотанный, мгновенно повалился на каменную кладку старого причала, тяжело дыша. Только теперь, вырвавшись из вязкого плена прилива, он почувствовал, как на лицо с неба падали капли свежего, ещё только набирающего силы дождя. Быть может, ему было суждено потушить Странник? На очередном глубоком, хриплом вздохе уронив голову набок, чтобы расфокусированным взглядом отыскать шлюп, Хэндс и впрямь не заметил всполохов огня на палубе. В темноте, вдоль мачт поднималась бледная ситцевая поволока дыма. Под рёбрами у Иззи мучительно заныло. Теперь он знал, что Эдварда поймали. На востоке, где отдалённая каменная коса, описывающая от бухты хвост полумесяца, таяла, уходя в воду, вот-вот должен был начать заниматься рассвет. Небо там уже зацветало, разливаясь пурпурно-серым туманом над бескрайним морским горизонтом. Где-то вдали, за стеной расходящегося ливня, виднелся его чистый проблеск. Хэндс хотел придумать план, быстрый, надёжный и острый, как планы Эдварда, чтобы поскорее взяться за него и, не отвлекаясь от стройных, конкретных задач, вытащить своего капитана из передряги, в которую сам же ненароком его и заманил. Вот только все идеи, урывками лезущие в голову, были совершенно негодны. Бросаться на Хорниголда в одиночку казалось сущей глупостью и верным самоубийством, а союзников у Иззи больше не было. Люди, которые прежде уважали и чтили его, которые преданно восхищались Тичем, были мертвы, все до одного, и похоронены Израэлем в море. А экипаж Мести, у которого Хэндс мог бы попросить помощи не для себя, но для их общего капитана, вряд ли принял бы его тепло после всего, что случилось. Впрочем, быть может, именно эта идея не была совершенно пропащей, ведь Люциус видел, что Эдвард жив, и, если он уже успел вернуться на Месть, об этом неизбежно знала и вся остальная команда. Здесь излишняя сплетническая болтливость Сприггса могла сыграть добрую роль. Экипаж верил словам этого причудливого, в высшей степени несуразного мальчонки, и, если бы они, узнав о том, что гибель Эда была выдумкой, согласились выслушать Хэндса, он мог рассчитывать на хоть какую-то помощь. Пускай даже стравливать матросов Мести с матросами Странника было безнадёжной идеей, у них, по крайней мере, был бы шанс использовать коллективную хитрость. Сконцентрировавшись на мысли о спасении Эда, чтобы сиюсекундно не потонуть в истерической панике, Иззи повернулся на бок и, кряхтя, упёрся руками в каменный выстил причала. Локти дрожали, дёргаясь в спазмах усталости после непривычно долгого плавания, а промокшая до нитки одежда казалась тяжёлой, и всё же медлить Хэндс не желал. Капитан спас его не затем, чтобы беспомощно погибнуть на корабле человека, которого презирал пуще всех прочих живых душ, а Израэль хотел вернуть долг как можно скорее. Но, кроме того, было ещё одно, куда более весомое обстоятельство, которое рывком подняло Иззи на ноги и повлекло к массиву портового города, не давая отвлечься ни на усталость, ни на ноющую боль в едва сросшейся ноге. Эдвард поцеловал его. Они были на пути к верной гибели, и Эдвард, столкнув с него Хэндса, выбрал поцелуй вместо прощания, и как волнующе, как трепетно это было… Но вместе с тем невероятно горько. Иззи едва ли мог вспомнить несчастья более жестокого к нему, чем это. В один миг он обрёл всё, о чём прежде не решался даже помыслить, лишь затем, чтобы сразу лишиться этого. А Израэль хотел ответов, хотел накричать на Эда за его безрассудство и превознести за неожиданно отданное внимание, за любовь, надежды на которую не было никогда прежде, и возблагодарить за цену, которую жертва капитана придала его опустевшей жизни. Добравшись до прибрежной дороги, отсекающей пляж от линии домов, Хэндс хотел было побежать, но тело совсем не слушалось, едва ли позволяя ему быстрый шаг. Трость осталась на Мести Королевы Анны, и, сколь бы Иззи ни хотелось туда вернуться, чтобы забиться в один из знакомых, привычных, покрытых треснувшей иллюзией безопасности углов, он уже не мог тратить на это время. В память отчётливо врезались слова Эдварда о том, что каждая минута на Страннике неизбежно влекла прочь от надежды на побег, и Израэль не хотел с часу на час увидеть, как шлюп на всех парусах исчезает в море, унося прочь его капитана. Если бы и при ходьбе ноги подвели его, Хэндс пополз бы к Мести, тешась одной лишь надеждой найти там помощь. Поэтому он двигался вперёд, упорно и бездумно, видя перед собой лишь покачивающийся на каждом шагу силуэт полупустого порта и массив корабля неподалёку. В полузабытьи, сквозь шум разыгравшегося дождя, Иззи мог бы даже не услышать тихого, сломленного голоса, почти неразличимо назвавшего его имя. И всё же было в этом что-то настолько привычное и вместе с тем неправильное, что внимание Хэндса мгновенно собралось, концентрируясь лишь на этом тонком, мученически хрупком звуке. Он навострил слух, по-птичьи резко развернув голову к ряду тянущихся вдоль набережной домов, но лишь присмотревшись различил на углу, в тени переулка, на вид совсем уже безжизненное шевеление. — Какого чёрта? — опешил Иззи, получив в ответ бледную, мимолётную и натужную, будто бы даже слегка виноватую улыбку. В путанице мыслей растерявшись достаточно, чтобы, не раздумывая ни секунды, развернуться и кинуться в переулок, Иззи на миг практически забыл о том, зачем и куда он спешил. На потёртой старой кладке дороги, неуклюже подогнув колени и прижимаясь плечом к стене одного из домов, сидел Люциус. Левая нога его была неестественно отведена чуть в сторону. По некогда кремово-белым брюкам расползалось широкое, блестящее в первом свете зарницы кровавое пятно, из центра которого, яркого и тёмного, торчала вогнанная по самую гарду рукоять кинжала. С разбитым и затёкшим гематомами лицом, с раскроенной бровью, с кровью на губах и грязью на одежде, с всклокоченными волосами и потухшими глазами, Сприггса едва удавалось узнать. По дороге за ним тянулся короткий, уже почти смывшийся ливнем след из рассыпанных тут и там, мелких кровавых пятнышек и стёртых алых мазков в тех местах, где капли, сорвавшиеся с разбитого лица или замаранной одежды, попадали под ноги и стирались мысками туфель. Дышал Люциус тихо, неглубоко и быстро, сбивчиво, как испуганный птенец. Под глазами его тёмными кругами лежал след невыносимой усталости. — Иззи, — уже более отчётливо, но всё ещё с очевидным усилием выдавил Сприггс. С опозданием Хэндс заметил, что его руки были не просто сложены на груди, а одна из них прижимала к рёбрам вторую, плечо которой казалось неестественно опущенным. — Пов-верить не могу, что так… Так рад теб-бя видеть. Где Эд…? Где Эдвард? — Что за дерьмо с тобой стряслось? — пропустив вопрос мимо ушей, ошеломлённо вторил ему Израэль. — Я как-то видел дохлую акулу, застрявшую в рулевом пере, и она выглядела лучше, чем ты сейчас. — Туше, — Люциус кашлянул и, облизнувшись, болезненно поморщился. Свежая кровавая корка на его брови при этом треснула, вновь раскрыв не залатавшуюся рану. Посиневшие губы заблестели, словно у утопленника. — Я н-н… Наткнулся на Хорниголда, ког-гда возвращался… К пристани. Видимо, он гов-ворил с капитаном Боннетом утром. Израэлю не нужно было слушать дальше, чтобы понять, что дело совсем плохо. Если Хорниголд встречался со Стидом после того, как Люциус исчез с корабля, и, тем более, был осведомлён о его исчезновении, это приходилось кстати настолько же, насколько являлось неудачей. На счастье, теперь у Иззи был свидетель, готовый подтвердить то, что Эдвард на самом деле жив и нуждается в помощи. Люциус видел всё произошедшее собственными глазами, и, каким-то чудом для человеческой гордости игнорируя все выпады и уколы Хэндса, до сих пор не считал его врагом. Даже если бы экипаж не поверил словам Израэля, вполне убеждённо и основательно считая его предателем, Сприггс убедил бы их выслушать и помочь. С другой же стороны, после встречи с Хорниголдом найти мальчишку дышащим на ладан, не было однозначно добрым сюрпризом. Причина, по которой Бенджамин не прикончил его на месте, пускай и оставалась неясна, вкладывала в происходящее вполне очевидную, действительно тревожащую подоплёку: с живым очевидцем каперы ожидали, что их деяния будут раскрыты в ближайший же день. Если только Хорниголд не желал сцепиться со Стидом тут же, в Баратария-Бэй, он должен был уже готовиться к отплытию, а это значило, что время, отведённое на спасение Эдварда, истекало ещё быстрее, чем Хэндс предполагал поначалу. Упустив из рук Иззи, Бенджамин вполне мог рассчитывать, что угрозы нападения, пускай даже безнадёжно смехотворного, не было, но за Люциусом был глубокий резерв доверия и какой-никакой, а всё же корабль, с командой и пушками. Даже если Месть была жалкой игрушкой против Странника, она всё равно могла доставить ему немало проблем, прежде чем бесславно затонуть в пиратской бухте. — Можешь идти? — нависнув над Люциусом, нетерпеливо уточнил Хэндс. Но юный Сприггс в ответ лишь удручённо качнул головой, и в сердце Иззи вспыхнуло едкое пламя досады. Он хотел ударить кулаком в стену у мальчишки над головой, проклясть его за слабость, обвинить в трусости, по привычке обернув страх и чувство вины злостью на целый Мир вокруг. Он действительно хотел… Но не мог. Боялся увидеть растерянность и страх в зелёных, вчерашним днём ещё детских глазах. Срываться на Люциуса было бы в высшей степени низко и несправедливо, мальчик держался с завидной стойкостью, вынося боль и увечья так терпеливо и смиренно, как их не могли выносить иные прожжённые моряки. — Я едва д-добрался сюда с минувшего заката… За ночь, пол-лучается, не больше тысячи ярдов, — Люциус беспокойно, спёрто вздохнул. — Нога болит, и кровь никак не ос-станавливается. Я не вижу, как она течёт, но она так и н-не высохла. Это плохо? — К лицу Хэндса поднялся тревожный, вопрошающий взгляд, какой бывал, пожалуй, лишь у собак, в прилив оставленных привязанными к дальней свае пирса, да детей, потерявших в толпе руку матери. Сприггс боялся. — Да, — понурив плечи, честно ответил Хэндс. — Дождь тебе некстати… И рана не подсохнет, пока из неё торчит нож. — Тогда… — Но вытаскивать его тоже нельзя, — перебил Иззи, не дожидаясь просьбы, и лицо Сприггса вопросительно вытянулось. — Если не повезёт, окажется так, что именно он останавливает настоящее кровотечение. Достанешь лезвие неправильно, не придавишь рану вовремя, с достаточной силой — обескровишься меньше, чем за минуту. Это малоприятная смерть. Насколько могу судить, бесславно погибнуть с чувством, будто вот-вот блеванёшь — не лучший способ отойти в Мир Иной. Особенно в твоём возрасте. Тебе лекарь нужен, — Иззи фыркнул и, развернувшись на каблуках, прислонился спиной к стене. На затенившееся под углом лицо тут же упала пара тонких, ещё влажных серых прядей. Хотелось умыться или хотя бы переодеться, и в то же время Хэндс остро желал, чтобы нога заныла сильнее, а вымокшее в солёной воде тело пробрал холод настолько болезненный и острый, насколько это было возможно. Ему было бы гораздо проще страдать самому, чем знать, что Эдвард обречён страдать из-за него. — Я и так ждал, что умру. — Люциус перешёл на полушёпот, заметив, что громкость голоса требует непозволительных сейчас усилий. Обличать мысли в слова так и впрямь стало значительно проще, хотя рёбра продолжали болеть на каждом вдохе, а голова отвратительно кружилась. — Сначала вчерашним днём, мне казалось, что Хорниголд прикончит меня. Потом ночью, поднимаясь на ноги, я на каждом шагу думал, что следующего уже не сделаю. Истечь кровью не так уж и плохо, если подумать. Но пока я предпочёл бы не умирать вовсе. — Разумное предпочтение, — фыркнул Иззи. — Так Эдвард на Мести, да? — неожиданно подытожил Сприггс, а затем, скованно завозившись, выпрямил раненную ногу, сгибом колена пристроив её на подобранной здоровой. — Почему тогда ты здесь? — желание Израэля сбылось, в этот же миг ему стало нестерпимо холодно. Предположение Люциуса было высказано, как незыблемый факт, что-то само собой разумеющееся. Он не стал допрашивать, как и когда Хэндсу удалось сбежать, не вытягивал признания насильно и не упрекал. Вместо этого он выдвинул лишь одно, совершенно невинное и вполне уместное предположение, сама суть которого сделала всё гораздо хуже, чем могло быть и под давлением сотни упрёков. Сприггс был уверен, что, раз Иззи на свободе, Эдвард выбрался тоже. И, что ж, его нельзя было в этом винить. Заработав себе определённую репутацию, Хэндс свыкся с тем, что даже самые последние проходимцы могли иметь к нему определённые ожидания. Беззаветно преданный, твёрдый и самоотверженный Иззи, как гласили слухи, лёг бы на угли ради своего капитана, но никто не ожидал, что он мог вместо этого бросить своего капитана на угли. Пускай ненамеренно, от самонадеянности ли, глупости, смятения, от невозможности противостоять решениям Эдварда, когда ситуация приняла действительно опасный оборот, Хэндс не должен был позволять случиться тому, что, в конечном итоге, произошло лишь по его вине. Разумеется, Люциус, как, вероятно, и все прочие, не ожидал разочарования, которое Иззи теперь был вынужден вынести на всеобщий суд. Запоздало он углядел в произошедшем чёрную иронию, ведь, резво оглашая, что сам Эдвард Тич нашёл гибель от его руки, Израэль не чувствовал ничего подобного. Тогда это казалось лишь необходимой жертвой в игре с чудовищно высокими ставками, проявлением истинной лояльности, где Хэндс ставил привычные потребности устоявшегося образа Эда превыше собственной репутации, но теперь, когда трагедия свершилась действительно, всё резко перевернулось, отрезвляя, словно звонкая, горячая пощёчина. — Эдвард не вернулся на Месть, Люциус, — раз Иззи ещё находил в себе силы надеяться на помощь, лгать не было смысла. — Нас схватили, и он придумал способ, как помочь мне сбежать, а сам… — слова застряли в горле, на пару мгновений перекрыв кислород. Стало вдруг неуютно и стыдно, словно Хэндс снова оказался молодым английским матросом, неожиданным любимцем своего совсем ещё юного капитана, фаворитом, в спину которого из непонимания и зависти злословили все менее успешные товарищи. — Сам он остался на Страннике. Я не спас его. Он в опасности теперь, и, если мы не вытащим его прежде, чем Хорниголд решится покинуть бухту, нам придётся навсегда распрощаться с Эдом. Искать один единственный корабль в море всё равно, что пытаться выцепить золотой самородок из земляной канавы. Нам останется только надеяться, что он погибнет быстро. Ответа не последовало. Секунда текла за секундой, сливаясь в общий поток гнетущей тишины. Опустив глаза и уставившись на щели в каменной кладке у себя под ногами, Израэль не решался взглянуть на Люциуса, пока вдруг не приметил, как зашевелилась его тень. Сприггс задвигался, пытаясь подняться. Он распрямлялся мелкими рывками, прижимаясь к стене, будто в попытке уцепиться за неё всем телом. Был шорох одежды, шарканье туфель по каменистой дороге и постепенно ускоряющееся, сбитое дыхание, но совсем не было стонов и скулежа. Сжав зубы и придавив пальцами левой руки рану на бедре, растянувшуюся вдоль всаженного клинка, Люциус пошатнулся, а затем встал к Иззи почти вплотную. Лишь сейчас Хэндс задумался, что стоило бы предложить отважному товарищу помощь, но он был так ошеломлён, а Сприггс казался таким довольным, что эта мысль не смогла удержаться в голове, пав под натиском растерянности. Не позволив себе и дальше медлить из-за неё, Иззи сорвался с места и, поднырнув Люциусу под руку, обвил свою шею его плечом. Возражений не последовало, хотя мальчик и дёрнулся в первый миг, когда Хэндс обхватил пальцами середину его предплечья на повреждённой руке. Теперь стало видно, что кисть с неё свисала практически безжизненно. По опухшему запястью уже расползался полупрозрачный фиолетовый след, а кончики затёкших пальцев бесконтрольно подёргивались, дрожа. — И с какой стати ты решил вдруг вскочить? — огрызнулся Иззи. — Ты же сказал, что у нас мало времени на то, чтобы вызволить Эда, верно? — Сквозь усилие Люциус подбадривающе улыбнулся. — Значит, нам нужно поспешить и как можно скорее вернуться на Месть, чтобы рассказать капитану Боннету об этом. Ты мог бы сходить и сам, конечно, так оказалось бы значительно быстрее, но, боюсь, в силу последних событий, тебе лучше не появляться на глазах у Стида без хорошего оправдания, потому что у меня есть все основания полагать, что, если он увидит тебя, совершенно невероятным образом ты лишишься головы в первые же мгновения, которые проведёшь на палубе его корабля. — Иззи хотел уже вспыхнуть праведной яростью за одно лишь предположение о том, что он был способен проиграть Боннету в честном бою, но жалобный, и без того полный страданий взгляд Люциуса мигом убедил его воздержаться от споров и возражений. Следовало признать, что Сприггс, один из немногих на Мести, большую часть времени всё же понимал, что и о чём говорил. — Но, с другой стороны, Стид безоговорочно доверяет мне, и я намерен рассказать ему обо всём, что видел. В частности, о том, что Эдвард жив, и его похитили. — Хорниголд держит его на Страннике, — между делом уточнил Иззи, словно это и без того не было очевидно. — Пока Стид считает его другом, он ни за что не решится искать Эдварда там, даже если узнает, что я не убивал его на самом деле. И, более того, будет продолжать слепо сотрудничать с врагом. — Пока я не объясню команде, что случилось на самом деле, — Люциус почти неслышно хмыкнул. — Так что нам стоит немедленно отправиться на корабль и решить, как справиться с этой… Ситуацией. Чтобы вытащить Эдварда из рук каперов, нужен серьёзный, продуманный план. Я люблю наш экипаж, но… — он замолк, озадаченно потупив взгляд. — Вы и десяти минут не выстоите против матросов Хорниголда, — вместо него подытожил Иззи, и Люциус невозмутимо кивнул. — Они первоклассные бойцы, и их в несколько раз больше. Единственный шанс для нас — перехитрить второго по пронырливости и дальновидности ублюдка во всём Карибском море. Что было бы значительно проще, если бы первый, блядь, не был у него в плену. Будь с нами Эдвард, он бы сразу придумал, что делать. — Ну, к сожалению, мы не можем предоставить Эдварду спасать Эдварда, поэтому, в кои-то веки, тебе придётся… — Что? — опешил Иззи, когда Люциус замолчал в кратковременном смятении. — Тебе придётся положиться на Стида. Это была настоящая катастрофа. В груди у Иззи, вместе со страхом и беспокойством, поднялись обида, гнев и… Ревность. До сих пор ему умело удавалось игнорировать истинную суть его единственного варианта действий, но сейчас, когда Сприггс произнёс это вслух, всё вдруг стало ужасающе реально. Израэль Хэндс, самый страшный кошмар английского флота, верный и самый близкий подсобник величайшего пиратского капитана в истории, собирался просить о помощи кокетливого мнительного придурка, подучившего команду головорезов «говорить о чувствах». Но, хуже того, этим роль Иззи в спасении Эдварда могла быть отыграна. Если он собирался идти к Боннету с отчаянными просьбами и унизительным признанием трагичности собственных деяний, нужно было заведомо подавить надежду привнести в решение проблемы хоть какой-то весомый вклад. Фат или нет, а всё же Стид был капитаном, у него был корабль и была команда, и только он ещё мог приблизиться к Хорниголду, не рассчитывая мгновенно получить пулю в лоб. Если только Хэндс не рассчитывал в одиночку управиться с целым кораблём придирчиво выученных корсаров, ему нужно было передать дело в руки Боннета, а после лишь надеяться на то, что ему разрешат привнести лепту в общее дело. Иззи был хорошим моряком, человеком острого ума, он мог бы помочь разработать общий план, но все его возможности и навыки неизбежно теряли ценность с учётом того, что между ним и Стидом пылала уже устоявшаяся взаимная ненависть. Из неверия ли, или же просто назло, Боннет вряд ли стал бы принимать идеи и предложения Израэля во внимание, а это значило, что, если Эдварда, всё-таки, удастся вызволить, причастность давно задолжавшего ему по гроб старшего помощника будет сведена к минимуму. Хэндс не сможет вернуть Эду ни цену его терпения, ни годы недопонимания, ни, тем более, размен свободы, который капитан свершил в его пользу, оставшись на Страннике. Но, раз Иззи суждено было снести разочарование Тича ради его же блага, он мог пойти на это. Даже если Эдвард ждал помощи именно от него, если он предпочтёт Стида после, главное, чтобы он был жив, цел и свободен. Ничто кроме его благополучия больше не интересовало Хэндса, ни репутация Чёрной Бороды, ни даже их союз. Поэтому, пускай и помедлив немного, Иззи всё же решительно насупился и, свободной рукой обхватив Люциуса за пояс, повёл его в сторону причала, где стояла Месть. Уже через несколько ярдов Сприггс приспособился делать короткий, почти неслышный выдох на каждом шагу. Он был бледен, то и дело трясся короткими, мелкими приступами, но терпел, не ныл и не жаловался, пусто глядя вперёд, на оставшуюся часть дороги. Передвигаться по опустевшему порту в предрассветных сумерках, да ещё и за занавесом дождя, было значительно спокойнее, чем при свете дня. Даже если Бенджамин не хотел вредить Люциусу или вновь ловить Хэндса, он мог в любой момент передумать и не упустить шанса прикончить их мимоходом, чтобы облегчить себе жизнь. Сделать это при хорошей видимости, конечно, стало бы значительно легче: на побережной дороге Иззи, ведущий бок о бок к себе едва переставляющего ноги Люциуса, вместе с ним был как на ладони. Сами собой они представляли весьма лёгкую мишень, и заигрывать этим с судьбой было делом предельно несвоевременным. Поэтому, сколько бы Израэль по рваным вздохам и запинкам Сприггса ни чувствовал, что мальчик нуждается в постоянных перерывах на отдых, он не допускал, чтобы они останавливались или даже просто замедлялись. Добраться до Мести было лишь первым этапом в череде нечеловечески трудных вызовов, которые предстояло вынести. Если бы провалился даже он, надеяться на дальнейший успех уже не осталось бы смысла. К тому моменту, как Хэндс ступил на причал, его беспокойная настороженность стала столь острой, что её уже едва ли удавалось выносить. Если Хорниголд и следил за какой-то частью порта, рассчитывая увидеть там одного из двух вероятных гонцов его грядущих проблем, это была, несомненно, пристань у подхода к Мести. Стоило лишь надеяться на то, что каперы в достаточной мере отвлечены на Эдварда, и ни у кого из них не оставалось времени разглядывать порт через подзорную трубу. Стоять здесь было небезопасно, да и Люциус заметно вымотался за время дороги. Уже с трудом шагая, он почти что повис на плече Иззи, вместо корабля глядя на дорогу внизу, но вероятно только потому, что у мальчишки больше не находилось сил держать голову поднятой. А Месть была совсем близко, непривычно смурная и тихая, тусклая в мороке минувшего дождя, пахнущая водорослями, солью и застоялой водой. Дождь колотил по собранным парусам, заливал фальшборт бледно сверкающими мокрыми пятнами. Казалось, на палубе было совсем пусто, хотя здесь, вблизи, за носовым релингом, не удалось бы разглядеть никого, даже если бы весь экипаж разом высыпал наружу. Подниматься на сходню было неразумно и боязно, поэтому Иззи, замерев на месте и вдохнув, резко, жёстко, словно перед прижиганием невыносимо болезненной раны, задрал голову и изо всех сил выкрикнул: — Стид! Стид Боннет! Вначале ответа не последовало. Некоторое время Иззи терпеливо ждал, чувствуя, как вес Люциуса под боком постепенно становится всё ощутимее. Ноги у мальчика подкашивались, накатывающая поволока бессознательности тянула его к земле, позволяя сосредоточиться лишь на том, чтобы дышать. Хэндс начал было опасаться, что никто на корабле не услышал его из-за дождя, как вдруг над линией фальшборта появилась голова Шведа. Изумлённо вскрикнув, он тут же скрылся вновь, словно увидел призрака, и только в этот момент Израэль запоздало подумал о том, как с первого взгляда представится экипажу его появление. Убийца их капитана, старпом, по общему признанию, с командой весьма деспотичный, почти что волоком притащил к кораблю еле живого матроса после того, как мальчишку, весьма вероятно, сочли безвозвратно пропавшим. Уже предчувствуя, как быстро и беспорядочно ему придётся объяснятся, Хэндс подобрался, мужественно вынося суету и шум, которые поднялись на борту Мести практически сразу. Швед, вероятно, мгновенно позвал на помощь, и Иззи ждал, что вот-вот со сходни повалят встревоженные, обозлённые на него матросы, но он уж точно не мог предвидеть, что кто-то из экипажа, сиганув с носового релинга прямо на причал, внезапно окажется у него за спиной. В переполохе выпустив Люциуса из рук, Иззи сам не понял, как успел развернуться и поднырнуть под наметившийся ему в грудь клинок. Оставшийся позади Сприггс, потеряв опору, бесчувственно рухнул на вымокший под дождём настил деревянной пристани, но Хэндс уже не видел этого. Он, взведённый до предела, настолько вымотанный и запуганный, что уже не ощущающий собственного тела, нанёс напавшему удар локтем под дых и, жёсткой хваткой рванув на себя его предплечье едва ли не до хруста, выхватил чужую шпагу, прежде чем понять, что напротив него был никто иной, как Стид Боннет. Остриё отнятой шпаги теперь упиралось ему в горло, но Стид стоял неподвижно и твёрдо, с видом опустошённой отваги и дерзким блеском в глазах. Было видно, что, напав на Хэндса, он не видел разницы, убить его или пасть самому от его руки. Позади, на сходне, и впрямь раздался спешный топот ног. Гул беспокойных голосов слился в один безостановочный шум, в котором Иззи, сквозь заполнивший мысли шум, не мог разобрать ни единого слова. Он смотрел только на Стида, но не высокомерно, как прежде, а забито и растерянно. — Ты и Эдварда так прикончил, или просто дождался, когда он повернётся к тебе спиной, чтобы напасть сзади, как подлец и трус? — наконец подал голос Боннет. Тон его был на удивление уверенным и ровным, словно это он сам приставлял лезвие к горлу врага. — Капитан, он жив! — послышался сзади голос Роуча, и на краткое мгновение Иззи показалось, что экипаж всё понял, пока до него, наконец, не дошло, что речь была о Люциусе. Стид неуместно расслабленно выдохнул. — Что ты с ним сделал?! — вторил ошарашенный, сорвавшийся от тревоги голос Пита. — Вот так мистер Хэндс поступил с единственным, кто не держал его за la mierda del toro? — рыкнули Джим. — Это сделал не я, — Израэль ответил твёрдо и терпеливо, но всё же не спеша опускать остриё шпаги. Он прекрасно знал, что, едва угроза жизни Стида иссякнет, экипаж порвёт его в клочья и, со своей стороны, будет прав. На их месте Хэндс и сам бы себя не простил, не знай он, что случилось на Мести Королевы Анны на самом деле. — Спросите у него самого, как очнётся. Я нашёл Люциуса таким, на дороге, в портовом переулке. Он не мог добраться до корабля. — О, ну, хвала небесам, ты милостиво помог ему сразу после того, как уб-бил Э… — огрызнулся Стид, но в конце голос его сорвался, не в силах слить чужую ложь в одно предложение. Лицо Боннета холодно побледнело, и, только выждав, когда сотрётся отзвук последних слов, он сумел назвать имя: — Эдварда. Израэль не успел даже рот раскрыть, когда Стид с совершенным безрассудством резко метнулся в сторону и, обогнув его, перехватил подброшенную кем-то из экипажа шпагу. Запоздало повернувшись вслед за ним, Хэндс выставил клинок вперёд, принимая на гарду первый равноправный удар. Их прошлые дуэли для него были по меньшей мере неудачны. Неизменно Боннету удавалось схитрить и улизнуть, раз за разом выходя из схватки не только живым, но и победившим. Каждый случайный, по сути своей бесчестный проигрыш оставался пятном на репутации Иззи. В последней их стычке, случившейся во время резни в порту, Хэндс, даже хромающий, надеялся отыграться, но не успел нанести Стиду ни одного, даже самого незначительного ранения, прежде чем Эдвард остановил их. Сейчас Эдварда рядом не было, как не было у Боннета и возможности использовать положение себе на пользу, но, будто исключительно к досаде Хэндса, убить его тоже вдруг стало нельзя. Иззи пришёл просить помощи, а не сводить счёты. Прикончив Стида, он бы обрёк на верную гибель и Тича вместе с ним. Поэтому, когда завязалась драка, он, едва сдерживая огорчение от вящей несправедливости, бросил все силы на то, чтобы парировать. — Я не… — слова разорвал звон металла. Иззи оскалился, уставший и вымотанный, чувствующий, что запыхается ещё до того, как драка перейдёт в свой апогей. — Я не убивал Эдварда! — Что за грязные игры, Хэндс?! — мгновенно вспыхнул Стид, и, сорвавшись вперёд, принялся наступать бездумно, атака за атакой. Не в силах сдержать обиды и ярости, он был невнимателен, практически не думал о том, что на каждом выпаде открывал бок, грудь или шею, и уже истекал бы кровью, лёжа на пристани, если бы Израэль действительно желал его убить. — Ты сказал, что забрал его жизнь! Ты сказал, что сбросил тело в море! — Хэндс мог вынести эти слова, поскольку знал, сколь они были лживы, но, не прекращая попыток нанести физический укол, Стид вдруг оглушительно умело стал наносить уколы словесные. Рана за раной, метко и безошибочно: — Ты был жесток с ним! Ты не слушал его! Ты пренебрегал им! Ты предал его! После всего, что я видел, не нужно большого труда, чтобы поверить в его гибель от твоих рук! Ты жалкое, — замах. — Подлое, — батман. — Мерзкое, — ремиз. — Отродье! — Эдвард жив! — отчаянно выкрикнул Иззи, будто громкость его голоса могла помочь дозваться сквозь стену презрения и лжи, и вдруг почувствовал острую, горячую боль под ребром в левом боку. Дуэлянты застыли на месте. Взгляд Иззи, напряжённый и опустевший, медленно соскользнул к изящно, но уверенно выпрямленной руке Боннета. Огрубевшие за последние недели пальцы окаменело сжимали рукоять шпаги, на тусклое, плохо отполированное лезвие опадали капли дождя, грудясь серебристыми лужицами и срываясь вниз, на промокшие доски причала. Лезвие входило в тело Хэндса самым концом, едва ли на дюйм, но что-то в этом ошеломило его столь сильно, что стало не по себе. Дерись Иззи с кем-то другим, он бы воспользовался замешательством противника и, отпрянув, сделал одну единственную, победоносную атаку по так кстати открывшемуся телу, но сейчас он не мог сдвинуться с места, оцепеневший в оковах услышанного. Раз за разом Боннет обходил его, но, если прежде это вызывало досаду и раздражение, сейчас боль от наступившего поражения показалась неожиданно правильной, как серый штиль после бури или затишье после предупредительного выстрела. Поэтому Хэндс даже не попытался вырваться, когда Стид, очнувшись от забытья и рывком вытащив шпагу из его бока, кинулся вперёд, толчком повалив противника на землю. Иззи выронил шпагу с покладистым смирением, он больше не хотел драться, но следом за этим раздался лязг и второй шпаги, упавшей рядом. В один миг перешагнув Хэндса над поясом и упав на колени, бёдрами не давая ему увернуться, откатившись в сторону, Стид склонился вперёд и резким движением выхватил из-за пояса кинжал, приставив его к чужой шее. По смутно промелькнувшим на виду очертаниям Иззи узнал изогнутую золотистую ручку с литым узором. Излишне мудрёный, лёгкий и сверкающий, позолоченный кинжал был не менее смертоносен, чем выверенно скудное по своему виду оружие Израэля. Следующим, что он почувствовал, стал холод клинка, прижавшегося к коже под нижней челюстью. — Я проявлю к тебе столько же милосердия, сколько ты проявил к нему, и перережу глотку, — не своим голосом прорычал Стид. В золотисто-ореховых глазах полыхало безжалостно хищное пламя. Только сейчас Хэндс впервые поверил, что он не шутил. — Блядь, — сорвалось с губ Иззи вместе с рваным, истерическим смешком. Со стороны сходни послышалось беспорядочное шевеление. — Гордись, ты стал сносным пиратом. — Хочешь, чтобы твоими последними словами был комплимент мне? — опешил Стид, и рука его вдруг задрожала. У горла Хэндс ощутил мелкую скребущую вибрацию клинка. Огонь в Боннете разом потух, сменившись безветренным потоком опустошённых мыслей, но выпускать кинжал из рук он всё же не спешил, боясь проявить нерешительность теперь, когда всё было почти кончено. — Но ты всё ещё кретин, Боннет, — из чистого ехидства добавил Иззи. Капли ливня, частыми иглами опадая на лицо, скопились под усами и в уголках губ. Собрав их кончиком языка, Хэндс отвернул голову и, прижавшись к причалу ухом, сплюнул воду в сторону. Её сладко-металлический вкус не шёл безысходности, до краёв заполнившей все чувства, какие Израэль ещё только мог испытывать. Дождь усиливался, наполняя воздух шумящей матовой дымкой. Он смывал соль с одежды Иззи и уверенность с лица Стида. Боннет не знал, не мог понять той сущности, что поднималась в нём всё чаще в последнее время. Дикой и сильной, резкой, нерушимо самонадеянной. Сущности, прижавшей Дага к столу и угрожавшей ему ножом за касание, за то, что занял место, которое Стид оставил, но тогда ещё не отдавал. Сущности, желающей прикончить Хэндса вопреки решению не мстить за гибель Эдварда. Сущности, потерявшей надежду и слышавшей в заверениях о том, что Эд жив, только яд и издёвки. Но Стид не боялся её. Сторонясь этой части себя по-джентльменски, с робким интересом, он чувствовал, что именно она впитала всю кровь, всю злость, все невзгоды, что когда-либо приходилось видеть и переживать ему. В ней были собранность и уверенность, она не знала страха, но, как и весь Боннет, эта его часть не была скоропалительна. Уже дважды она утихала прежде, чем было совершено непоправимое. Она не отбирала человеческую жизнь, а бросала её к ногам Стида, вкладывая в руки рассудка как оружие, так и окончательное решение. — Кап… Капитан Боннет, — послышался вдруг тихий зов, и Стид вздрогнул. Пальцы Хэндса, до сих пор расслабленно лежащие на досках, поджались, вцепившись в ухабистый деревянный настил. Очнувшийся Люциус хотел было вскочить, но Пит, сидящий рядом на коленях и бережно прижимающий его к себе, не позволил даже выпрямиться. Их руки с дрожью сцепились у Сприггса на плече. — Слезь с Иззи, Бога рад-ди… Эдвард… Эдвард жив. Я сам видел. Команда зашумела, растерянная, и Стид, вскинувшись, с подавленным недоверием уставился на Хэндса. Он хотел закричать на него, хотел встать и броситься к Люциусу, хотел встряхнуть Иззи за воротник и, стукнув головой о пристань, допытаться, куда делся Эдвард, но в замешательстве мог только неподвижно стоять на коленях и пусто, беззвучно открывать рот. Теперь он был рад, что не прикончил Хэндса, но злость и обида в нём всё ещё кипели. Едва раскрывшийся обман в своё время принёс немало бед, и Израэлю, вероятно, ещё только предстояло ответить за него, пускай не жизнью, но окончательным отречением от прав в экипаже. Стид знал, что ему даже не пришлось бы озвучивать это. Недовольная команда и без того всегда сторонилась Хэндса, принимая его с натужным терпением лишь потому, что он был близок и дорог Эдварду. Без своего капитана на борту Мести Иззи был практически никем. Он не желал становиться матросом, считая это ниже собственного достоинства, не воспринимался кем-то, кроме Тича, в качестве старшего помощника, а для Стида и вовсе представлялся лишь вынужденным неудобством. Но избавляться от него, всё же, было нельзя. Раз Эдвард оказался жив, Стид сомневался, что, после совершенно оскорбительного побега, избавиться от ближайшего товарища своего сокапитана было бы уместным шагом. К тому же, в иных ситуациях человек с навыками и опытом Иззи бывал действительно полезен. — И где же он? — сощурившись, недоверчиво поинтересовался Боннет. — На Страннике, — сдавленно и коротко ответил Иззи. В один миг душа Стида ожила, но лишь затем, чтобы, при виде понурого лица напротив, забиться в панике с новой силой. — Так это же замечательно, — неуверенно улыбнулся Боннет. — Я схожу к Бенджамину и попрошу Эда вернуться. Это не займёт больше пары часов! — Строго говоря, капитан, — вновь зароптал Люциус. — Эдвард там не по своей воле. — Кровь Стида застыла. Мотнув головой пару раз, с Хэндса на экипаж и вновь назад, он растерянно поник, не зная, как понимать услышанное. Бенджамин, открытый и доброжелательный, настоящий человек чести, неустанно твердил, что они с Эдом добрые друзья. С чего бы тогда каперам удерживать Тича насильно? Он был пиратом, конечно, но пиратом был и Стид, и вся его команда, и за то время, что они были знакомы, Хорниголд ни разу не попытался устроить на них охоту. Даже сквозь боль и оглушительный морок тонко прочувствовав растерянность своего капитана, Сприггс подобрался и, кашлянув, объяснил внятно, насколько мог: — Хорниголд обманул тебя. И нас. Он охотился за Эдвардом всё это время, неясно, с какой целью. Иззи попытался спрятать его на прежнем корабле, думая, что ты снова приведёшь к нему каперов, но Хорниголд разговаривал с тобой, так? И ты дал ему посмотреть платок, который носил Эдвард. Кровь там н-не… Не его. — Он понял, что вы прятались на Мести Королевы Анны, — мигом побледнев, прошептал Стид, и, вернув кинжал за пояс, резко вскочил на ноги, в первом порыве метнувшись к началу пристани, но сразу же осознав, что это был лишь глупый, машинальный позыв. Минувшие дни завертелись в голове беспорядочным вихрем, переворачиваясь и никак не желая складываться в стройную череду. Боннет не мог поверить, что так легко положился на чужака, когда Эдвард говорил ему, что у пиратов нет друзей, когда Эдвард при нём обвинил Хорниголда в бесчеловечной жестокости. Не в силах поверить собственной слабости, заставившей пойти на поводу у лучшего среди охотников за пиратами, Стид схватился за голову, медленным, давящим движением забрав назад намокшие под дождём золотые кудри. Он привёл к Эдварду не друга, а палача, сам рассказал всё, что было нужно, и, кроме того, дал Бенджамину в руки самую сильную среди козырных карт — Месть Королевы Анны. Он своими глазами видел, куда Эд отправил её, велев скрыться до своего возвращения, и, согласившись с Хорниголдом в том, что на ней следует искать в первую очередь, назвал ему едва ли не точные координаты. Кто ещё мог атаковать корабль Чёрной Бороды в Окракоке, зная его тайник и не боясь встречи с непобедимым капитаном? В ужасе Боннет понял, что все тела, которые Хэндс сбрасывал в море, завернув в парусину, на деле были лишены жизни руками Бенджамина, но, что ещё хуже, его собственным неосторожным словом. Корабль Эдварда, его люди — всё было уничтожено в приступе безнадёжного доверия удаче, которая вновь сыграла со Стидом злую шутку. Он продолжал вредить Эду, даже находясь вдали от него, но теперь уже не хотел сбегать. Он хотел искупить вину. — Я пришёл просить помощь и предложить помощь взамен, — наконец решился Иззи, и, упёршись левой ладонью в дощатый настил, второй зажал колотую рану, прежде чем приподняться. Вероятно он, как и весь остальной экипаж, принял смятение Стида за тревожное, а не стыдливое. — Эдвард помог мне выбраться, но сам остался на Страннике. Если мы не вытащим его до того, как каперы отплывут, можно будет с ним распрощаться. Странник в несколько раз быстрее Мести. Гоняться за ним так же безнадёжно, как пытаться убежать от собственной тени. — У меня нет желания принимать тебя, — мигом оторвавшись от собственных размышлений, холодно заявил Стид. Но резкого отказа за этим не последовало. Напротив, поджав губы и демонстративно звонко выдохнув через нос, Боннет склонился к Хэндсу и, подав ему руку, неделикатным рывком помог встать на ноги. Зубы Иззи сжались в приступе жгучей боли в боку, и всё же он сохранил молчание. — Но речь не обо мне, а об Эдварде. Оставайся с нами, если хочешь помочь, при одном условии. — Вытащив из кармана свой теперь уже бессменный платок, Стид сжал его в кулаке и приткнул к зажимающей рану ладони Хэндса. Белая ткань мгновенно окрасилась сочащейся сквозь одежду кровью. — Это мой корабль. Главный на нём я. Ты не мой матрос и не мой старпом, но, если ты собираешься подняться на Месть, не рассчитывай, что я буду относиться к тебе, как относился Эдвард. — О, я надеюсь, что не будешь, — с неискореняемой дерзостью вскинув брови, заявил Хэндс. На губах коротко вспыхнул след поцелуя, но тут же иссяк мимолётным фантомом, когда Стид с укором прищурился. Смирив гордость, Хэндс поджал плечи и кивнул. — Да, капитан Боннет, — он мог сделать это ради Эдварда.