Место у ног

В полдень Странник вновь опустил одну из едва поднятых сходен. Корабль уже собирался отплывать, но внезапные визитёры вынудили его задержаться в порту. Если бы Хорниголд был чуть более безрассуден и совершенно объяснимо не боялся живого груза, запертого в его трюме, он бы проигнорировал просьбу Стида Боннета подняться на борт, даже несмотря на угрозу ввязаться в бой с Местью. Крошечный плохо вооружённый кораблик с дюжиной душ экипажа не стал бы проблемой, если бы Бенджамин не был уверен, что Эдвард, напади Месть на Странника, придумал бы способ вмешаться и предрешить битве неожиданный исход. Со своим тактическим умом и мышлением сущего безумца Тич был опасен, как никто другой. Минуту за минутой, что он находился под палубой, Хорниголд, единственный на Страннике, кто знал его достаточно хорошо, ожидал катастрофы. Казалось, в любой миг Эдвард мог вытечь сквозь прутья решётки и потопить одним щелчком пальцев любого, кто дерзнул бы помешать ему. И, уж конечно, в суматохе, пускай кратковременного и изначально неравного, но всё же боя, он стал бы многократно опаснее. С самим Чёрной Бородой на борту следовало держать ухо востро и продумывать каждый новый шаг с нечеловечески пристальным тщанием, уверенно и наперёд, иначе, появись у Эда хоть одна лазейка, самый крошечный шанс на побег — он бы воспользовался им мгновенно. А потому, когда Стид Боннет в сопровождении Джима, Фэнга и Джона явился на Странник с разговором, а не пушечными залпами, выдавать себя стало нерезонно. Если он не знал, что Эдвард был заперт в трюме, ему и не следовало знать этого. Благо, Бенджамин, не желая лишний раз как подвергать опасности свой корабль, так и марать руки, был готов сделать Стиду одолжение, не спровоцировав его на конфликт и тем самым сохранив его совершенно безвредную, никому не доставляющую зла жизнь. Когда визитёры с Мести поднялись на борт, а Хорниголд, чинно приосанившись, быстрым, но ровным шагом проследовал к ним, палуба, и без того на редкость спокойная, вовсе погрязла в гробовой тишине. Никто из корсаров ни на миг не отвлёкся от привычного корабельного быта, но разговоры их прервались, а движения стали медлительнее и будто бы даже осторожнее. Странник должен был выйти в море с часу на час, быть может, Стид, увидев приготовления к отплытию, попросту пожелал попрощаться? Это было бы весьма очаровательно и характерно с его стороны, но Бенджамин неизменно ловил себя на тревожных мыслях о пойманном им с таким трудом Эдварде, и пока убеждённо не нападал на опережение только потому, что Боннет и сопровождающие его члены команды выглядели нервными и подавленными лишь в той степени, в которой им было должно в связи с заведомо произошедшим. Не было ничего неожиданного в том, что экипаж Мести скорбел по своему капитану, и теперь, вероятно, Люциусу тоже. Хорниголд не мог знать точно, нашли они тело мальчика или нет, но, если он ещё не добрался до корабля и не рассказал товарищам, как всё было на самом деле, чтобы они организовали горячечное и бесплодное нападение в лоб, Сприггс, вероятно, всё-таки истёк кровью. Несмотря на прежде исходившую от него опасность, мальчишку было жаль. Мучительно погибнуть в столь юном возрасте, когда все твои грехи ограничивались одним лишь любопытством, казалось предельно несправедливой превратностью жизни, и всё же его жертва была естественной. Сприггс прекрасно знал, на что шёл, решившись стать пиратом. Если он всё же погиб, Хорниголд мог ощутить кратковременное сожаление о его судьбе, но не стыд или вину за случившееся. Как и все на море, он работал для своего блага. Не было резона корить себя за то, что оказался сильнее других, когда они сознательно осмелились стать для него весомой угрозой. Люциус, без сомнения, был славным юношей, но, кроме того, в какой-то момент ещё и опасным врагом. — Прости за вторжение, Бенджамин, — первым заговорил Стид, и, когда между ним и Хорниголдом осталось не больше двух шагов, совершенно наивно и радушно раскрыл объятия. Хоть лицо его оставалось всё таким же тревожным, измученным и серым, в голосе было слышно странное, неуместное торжество. Хорниголд насторожился, но на объятия, всё же, ответил. Будучи значительно выше Стида, он смог пристроить руки только поверх чужих плеч, но спокойно и естественно, словно столь откровенные прикосновения не были чем-то противным суровому, кровожадному морю. Стид отстранился первым. — Я не хотел беспокоить тебя, но увидел, что вы, кажется, спешите отплыть, и… — он замолк, неловко пожав плечами. — Я не могу стоять в пиратском порту слишком долго, друг мой, я капер, — напомнил Бенджамин, и, отступив, похлопал Боннета по плечу, прежде чем жестом указать на проход под квартердек, где была капитанская каюта. — Месть Королевы Анны на скалах не прибавляет мне уверенности в безопасности нынешней стоянки. Я был другом Эдварда, многие пираты до сих пор знают об этом. Лучше не лезть на рожон, верно? Хочешь выпить? — Не откажусь, — понурив голову, бледно хмыкнул Стид, и в золотистых глазах его вдруг промелькнула живая, лёгкая, но пока ещё робкая искра. В этот миг стало ясно, что пришёл Боннет не только за прощанием. Он явно желал поговорить, и, если даже на лице его проступили столь явные следы чего-то нового, чего ещё не успел узнать сам Хорниголд, разговор этот был важен. Пускай Стид не нападал, не обвинял и не выглядел излишне подавленным, с каждой секундой становилось всё яснее, что следовало быть настороже. План Бенджамина переплетался тонким кружевом: исчезни из него хоть одна нить, и весь остальной узор неизбежно посыпался бы, сбиваясь в уродливые неравномерные узлы и кривые пересечения. Всего пара мелких деталей, внезапно изменившись и попавшись Стиду или его экипажу на глаза, могла разрушить абсолютно всё и повлечь за собой путаную череду совершенно ненужных, многочисленных смертей, а убийства в понимании Хорниголда были малоприятным и весьма хлопотным делом. Он никогда не вредил сверх меры, видя как в причинении боли, так и в поощрениях, вынужденное средство, инструмент, а не цель, и, видит Бог, он не хотел, чтобы гибель Стида становилась ему необходима, но ровно в той же степени был готов со спокойным сердцем пойти на это. В конце концов, он прикончил бы сотни людей, чтобы вернуть себе свободу и задор былой, почти позабытой внушительной славы, ключом к которой был никто иной, как Эдвард Тич. Поэтому, стоило лишь уголкам его бледных губ самопроизвольно дёрнуться, как Бенджамин, подавив интуитивное напряжение, улыбнулся в ответ на полуулыбку Боннета, уводя его и его людей следом за собой, в уединение каюты. Стид отлично помнил этот корабль. Несмотря на весьма строгие правила, нарушения которых ему ни разу не удалось застать, некоторые вещи, запрещённые среди большинства прочих экипажей, совершенно не порицались Хорниголдом. Он свободно допускал экипаж в капитанскую каюту и кают-компанию, при условии, что матросы будут конструктивны в своём желании туда войти и, при первом же запросе, назовут причину. Иной юнга совершенно спокойно мог заявиться на совещание корабельных офицеров, если уже разобрался с данной ему работой и обязался не шуметь и не мешать. И всё же, матросы, несмотря на установленные дозволения, не спешили наглеть или лишний раз мешаться под ногами у капитана. Прежде Боннет уверенно восторгался этим, принимая за естественные проявления заработанного долгим трудом уважения. Сам он неоднократно бывал в каюте Бенджамина. Едва узнав, что Стид грамотен и развит по уму, Хорниголд, уже на второй день их совместного плавания, взял за привычку коротать свободное время за беседами с ним, хотя всегда значительно больше слушал, чем говорил. В иной день Боннет проводил больше времени в капитанской каюте, чем в матросском кубрике, и сейчас, вернувшись сюда, чувствовал себя менее неуверенно, чем, возможно, следовало бы. Просторная и светлая комната была гораздо свободнее и незатейливее, чем на Мести, и всё же не упускала статуса. Каждый уголок, каждый предмет мебели вплоть до последней мелочи описывал образ собранного, умелого и гордого своим званием капитана, но так, словно он был давно растворившимся в солёном воздухе призраком. Даже разложенные на столе записи о просчёте курса и карта Карибских вод до границы Атлантики, несмотря на то, что совсем недавно использовались, казались давно позабытыми и брошенными в суетливом забытьи. В углу поодаль, практически слившись с окружающей обстановкой, неподвижно и будто бы даже совсем бездыханно сидел уже знакомый Стиду боцман: смуглый, гладко выбритый человек с плоским лицом и квадратным контуром челюсти. Бенджамин даже не взглянул на него, когда вместе со своим спутником проследовал в каюту, нарочито не обратив внимания и на то, что Джон, Фэнг и Джим без разговоров остались в коридоре снаружи. — Присядешь? — предложил Бенджамин, и, лишь дождавшись, когда Стид без особого смущения сядет за привычный ему угол широкого массивного стола, устроился на своём собственном месте, спиной к окну, лицом — к бумагам, чернильнице и исчерченной карте. — Люциус, полагаю, так и не вернулся? — осторожно уточнил он, желая сразу проложить тропу к осознанному диалогу без лишних недомолвок и угадываний. — Ох, Бенджамин, — поник Стид и, на пару мгновений прикрыв глаза, удручённо качнул головой. — Пит нашёл его утром в переулке неподалёку от нашей пристани, бедняга. — Разве это не радостная новость? — плечи Бенджамина едва заметно дёрнулись, и он, сложив руки в замок перед собой, на краю стола, пытливо вскинул брови. — Насколько помню по вечеру в таверне, они с мальчиком весьма близки. В чём же дело? — Он мёртв, — голос Стида сорвался до сдавленного шёпота. Боцман в углу остался терпелив и неподвижен, кажется, даже не слушая, о чём ведёт беседу его капитан, и у Боннета совершенно не было ни желания, ни причин настаивать на приватности. — Был весь избитый, замёрзший, в крови… Трудно представить, кто мог сделать с ним такое. Несчастный мальчик, эта бухта проклята, не иначе. — Мёртв? — Хорниголд понуро нахмурился, и в глазах его промелькнул мимолётный тусклый блеск. — Гм… Действительно, трагические новости. Юноша был совершенно славный, прежде не видел таких. Большая потеря… Мне жаль, что приходится оставлять тебя в столь непростой момент, но я искренне остерегаюсь склок с местными форбанами. В конце концов, это навлекло бы проблемы на нас обоих. — О, не переживай, я бы не смог просить от тебя ещё большей поддержки, тем более теперь, когда уже доставил такое непозволительное количество хлопот, — и вдруг Стид вновь неуместно приободрился, сложив руки на коленях и откинувшись на спинку резного стула. — Мы справимся с чем угодно сами. Можешь себе представить, Бенджамин? Эдвард вернулся. Хорниголду было непривычно терять самообладание, но в этот миг он почувствовал прежде чуждое ему смятение. Лицо спало с него практически мгновенно, словно сорванная ветром, мнимо елейная белая тряпка, привязанная к флагштоку до кормы нагруженного боеприпасами и пушками корабля. Он ждал услышать что угодно, кроме этого, и теперь, глядя на Стида с пытливостью не успевшего закрыть глаза мертвеца, мог думать лишь о том, как не сбить дыхания, не выдать себя. Услышанное порождало больше вопросов, чем давало ответов, ведь ещё вчера Бенджамин предпочёл не руководить тушением пожара на собственном корабле, а самолично проследить за тем, как Эдварда, вытащив из огня, вернули в трюм и надёжно заперли. Пока на палубе старпом с переполошившимися матросами усмирял пламя, Хорниголд молча выносил на себе мелькающий в непрерывном движении взгляд тёмно-карих, сверкающих, словно янтарная смола глаз. Они не обменялись ни словом, но Бенджамин был уверен, что это и не требовалось — в его понимании Тич совершил самый непродуманный, самый слабохарактерный и недальновидный поступок, дерзнув устраивать неприемлемый беспорядок в стане врага, чтобы спасти шкуру своего откровенно бесполезного уже старпома. Даже если Израэль Хэндс не ударился о воду и не потонул, а успешно выплыл, ему было не к кому идти: накануне прибытия в Баратария-Бэй Бенджамин, ненароком обогнав Месть по северному течению в потоке попутного ветра, перерезал глотки всем матросам Чёрной Бороды, допытываясь, не вернулся ли их капитан. А обращаться за помощью к Стиду на месте Израэля было бы попросту тщетно и глупо, не имея при себе ровным счётом никакого подкрепления собственных слов. Всё складывалось предельно удачно! Во всяком случае, до этого момента. В сумбуре мыслей ломая голову, как и когда Эдвард смог улизнуть с корабля, Хорниголд шумно сглотнул, а затем, вновь облачившись в мягкое, доброжелательное спокойствие, расправил плечи и произнёс: — Мне следовало знать, что он не дастся так просто, — о, ему действительно следовало. Но Стид, как будто совершенно не заметив кратковременной перемены в чужом поведении, только и сделал, что энергично закивал. Его кудри, ещё влажные с едва прошедшего дождя, беспорядочным золотистым ажуром покрывали лоб. — Так Израэль Хэндс, выходит, преувеличил собственные заслуги, да? — Хорниголд рвано усмехнулся. — И что же случилось на самом деле? — Боюсь солгать тебе, Бенджамин, — неловко пожав плечами, ответил Стид. — Я пока не знаю. Эдвард вернулся буквально пару часов назад, замученный, уставший и совсем один. Он не сказал ни слова, ушёл в старпомскую каюту и лишился чувств. Но он практически невредим, кажется, только обжёгся где-то, — Боннет даже не смотрел на Хорниголда, когда тот сдержанным рывком склонил голову к плечу и прищурился. Это был совершенный крах, Стид, очевидно, не лгал и не преувеличивал, Эдвард действительно вернулся на Месть, иначе откуда этому незатейливому, простодушному человеку было знать о том, что его безрассудный возлюбленный опалился собственноручно устроенным пожаром? — Роуч сказал, он придёт в себя совсем скоро, никаких серьёзных травм нет. И я подумал, что ты рад был бы услышать это. Твоё волнение за Эдварда было в совершенной степени трогательным, я не мог позволить тебе уплыть без доброй вести на хвосте. — Конечно, — Бенджамин улыбнулся с чистой душевностью, только пустые глаза его непривычно потемнели сквозь мерклый голубоватый туман уже тускнеющего по возрасту цвета. — Я счастлив узнать, что Эдвард в порядке, и очень признателен, что ты рассказал об этом мне. Во всяком случае, теперь у меня на один повод меньше для волнений, и в мои годы такое заслуживает благодарности, — подмигнул Хорниголд, широко ухмыльнувшись, а затем, коротким жестом руки подозвав боцмана к себе, с невозмутимым видом поинтересовался у Стида: — Ром или бренди, Стид? — Бренди, — взглянув на послушно и тихо приблизившегося боцмана, Боннет наконец одарил его мимолётным приветственным кивком. — Принеси нам бренди, — обратился Хорниголд к боцману. — Только лучшее, то, что я забрал в Бристоле, если оно ещё у нас в трюме. А если не в трюме, то спроси у старпома, куда и когда оно делось, и какого чёрта это произошло, ясно? — Боцман взволнованно кашлянул, кивнул и вышел, провожаемый искусно изумлённым взглядом Стида. — Такое хорошее бренди? — из-под светлых ресниц осмотрев сверху до низу дверной проём, поинтересовался Стид. — Лучшее от Испании и до самого Лондона, — мгновенно взяв себя в руки, ответил Бенджамин. Он был уверен, что матрос понял, о чём шла речь на самом деле, и теперь, чуждым образом взволнованный, с нетерпением ждал его возвращения. Когда боцман вышел из каюты, тихо, но твёрдо закрыв за собой дверь, разговор оставшихся в коридоре троих моряков с Мести на миг прервался в кратком отвлечении, чтобы затем почти сразу возобновиться вновь. Джон и Фэнг болтали о чём-то неважном вполголоса, лениво споря, пока Джим изредка тут и там вставляли собственное меткое словцо, проводя большую часть дискуссии в качестве подсобных ушей. Благо, экипаж Странника был научен не отвлекаться на случайные мелочи, поэтому боцман, подождав, пока Фэнг, не прерывая разговора, отступит, пропустив его вглубь подпалубного лабиринта, уверенно направился в сторону трюма. Сосредоточенный на волнении перед Хорниголдом, который явно не был доволен внезапным побегом ценного груза, боцман совершенно не заметил тени, бесшумно скользнувшей следом за ним. Лучше прочих Джим умели оставаться скрытными, невесомыми и юркими. Они терялись в темноте, выскальзывали из рук, словно затухающий дым. Никто другой не смог бы справиться с этой частью плана. Будучи на редкость крупным для шлюпа, Странник, как по скомканным и смутным описаниям побывавшего лишь в трюме и на палубе Хэндса, так и по весьма подробным рассказам работавшего на борту Стида, включал в себя поистине внушительное количество разномастных помещений. Прийти на корабль и искать комнату с Эдвардом наугад, в высшей степени подозрительно шарясь по подпалубным помещениям, было бы глупо и, в конечном итоге, смертельно опасно. Хорниголд казался человеком достаточно внимательным и умным для того, чтобы приметить даже одну лишнюю каплю подвоха. Играть с ним стоило значительно тоньше, а потому на поиск нужного корабельного отсека был всего один шанс, и, так как показывать его по собственному желанию матросы Странника бы не стали, разумнее всего было хитростью заставить их сделать это. Джиму, как и прочим членам экипажа Мести, оставалось разве что положиться на головокружительную ловкость в словах, которой обладал их на редкость своеобразный капитан. Стид обещал сделать так, что первый вышедший из каюты Хорниголда направится в трюм, где заперт Эдвард, и со своей задачей справился блистательно, но никто другой в команде не мог быть более надёжным залогом его успешного побега, чем смертоносные и умелые Хименес. Усмиряя дыхание и стараясь сделать каждый новый шаг лёгким, как никогда прежде, Джим проскользнули по коридору следом за боцманом, запоминая поворот за поворотом, дверь за дверью, пока, наконец, в одном из небольших отсеков кубрика не отыскался плотный, сверху запертый на массивный петельный замок люк. Опустившись на одно колено, боцман достал из кармана стёганого жилета связку ключей и, с первого раза безошибочно выбрав нужный, отпер створку, несколько небрежным, но всё же достаточно сильным движением руки толкнув её вверх, чтобы открыть ведущую в беспросветную тьму трюма лестницу. Изнутри не доносилось ни звука. Когда боцман, привычный к каждому закутку Странника, стал вслепую спускаться, Джим спешно присели на корточки у входа и, сникнув, стали ждать. Рисковать лишний раз было нельзя, комната могла быть не конечной целью, а лишь очередным проходом, к примеру, в балластный отсек. В любом случае, начни боцман вертеться, и затаиться мгновенно стало бы практически невозможно, а Хименес не желали становиться причиной провала единственного вещественного шанса Эдварда на спасение. Разумнее было выждать момент, прежде чем действовать. Всё равно, что позволить мыши показаться из прорехи в стене, чтобы совершить один единственный, но досконально выверенный, хищный бросок. В трюме загорелся тусклый свет каким-то чудом найденного боцманом масляного фонаря, и сквозь сузившийся под углом лестницы обзор люка Джим увидели ряд плотных и крепких прутьев, тянущихся вдоль левой стены. Камер было несколько: вероятно, каперствуя, Хорниголд довольствовался не только добычей с поверженных кораблей и прикормкой с королевской руки, но и объявленными в различных губерниях наградами за головы некоторых пиратов. Большинство заказчиков желали получать ненавистных пиратов в целости и сохранности, чтобы прикончить их самостоятельно, своим же излюбленным способом. Вероятно, столь предприимчивой твари, как Бенджамин, количество камер для пленных в трюме вовсе не казалось излишним. Вот только сейчас не пустовала лишь одна из них — вторая слева. Там, на просушенном задрайкой деревянном полу, свернувшись напряжённым клубком в дальнем углу лежал Эдвард. Потрепанный, в обгоревшей одежде, как и предполагал Иззи, он казался удручающей, омерзительной шуткой над собственной внушительной репутацией. Боцмана, впрочем, его присутствие в камере столь же обескуражило, сколь обрадовало. Когда он замер перед решёткой, Тич медленно и непринуждённо открыл глаза, в остальном ни на дюйм не шелохнувшись. — Либо принеси попить, пёс, либо проваливай, — посоветовал Эдвард, и боцман предупредительно рыкнул. — Ты поджёг палубу, украл стаксель, сломал фальшборт… — начал перечислять он, но Тич в зародыше прервал ещё не успевшую разыграться тираду. — Я не ломал ваш проклятый фальшборт. — Что же с ним случилось, в таком случае? — В Порт-Ройале на него упала пушка, я здесь не при чём. — Так это пушка сломала его? — Ещё бы, — Эдвард бледно хмыкнул. — Поверь, упади пушка на тебя, ты бы тоже сломался, тупой мешок с дерьмом. — Что ты задумал, ублюдок? — сощурился боцман. Слова Тича никоим образом не поддевали его, но весьма ощутимо поддевало высокомерие, наполнявшее чужой голос. Хорниголд предупредил весь экипаж, что пренебрегать даже самым мелким, самым незначительным словом или действием Эдварда было всё равно, что заигрывать со смертью, но куда больше уловок Чёрной Бороды матросы Странника боялись гнева собственного капитана, неизбежного, посмей хоть кто-то из них ослушаться. — Сейчас я думаю, как славно и симпатично смотрелась бы между прутьями этой решётки твоя смятая с двух сторон пустая башка. — Почему ты ещё здесь? — Шутишь? — Эдвард вдруг резко вскинулся и приподнялся на вытянутых руках, не без удовольствия отметив, как боцман при этом пошатнулся, сделав полшага назад от камеры. — Потому что на этой чёртовой двери замок, — он пальцем указал на створку, встроенную в решётку. — И на том сраном люке замок, — уже собираясь воздеть руку к потолку трюма, чтобы указать на вершину лестницы, Эдвард вдруг замолк и ошеломлённо притих. Из люка на них с боцманом в лёгкой растерянности смотрели пригнувшиеся Хименес. Отвлекать внимание врага было уже поздно, и Тич, виновато поджав плечи, вновь подал голос. — О, Джим, дружище, прости, ради всего святого, я понятия не имел, что ты там прячешься. — Да ничего страшного, капитан, я всё равно собирались его убить, — невозмутимо пожали плечами Джим за секунду до того, как прогремел мушкетный выстрел. Едва успев увернуться от пролетевшей в дюйме слева пули, Хименес нырнули в сторону от люка и приникли к полу. Что ж, они, вероятно, несколько преуменьшили опасность собственного обнаружения. Стрельба из трюма не давала им и шанса спуститься, кроме как в пару секунд, которые в иной раз могли уйти у боцмана на перезарядку, но, кроме того, звучный грохот залпов прямо под палубой явно должен был переполошить добрую половину корабля. Джим не могли знать точно, сколько матросов находилось в кубрике, но, с чужих слов зная, что экипаж Хорниголда неприлично велик, отталкивались от весьма среднего количества людей, которых при подъёме на борт им удалось застать на палубе. Если бы сейчас все остальные, будь их даже в два раза меньше, чем представляли Хименес, сбежались на шум сюда, шанса спастись уже не осталось бы ни только у Эдварда, но и у всех членов экипажа Мести, пришедших его выручать. Времени думать не было, и Джим, дождавшись второго импульсивного выстрела, вцепились руками в край люка и бросились вниз, мимо лестницы, спрыгнув под косую переборку. Пол оказался неблизко. Даже с подогнутыми коленями удар отдался в ногах короткой вспышкой бодрящей боли, но Хименес, ни секунды не медля, выхватили из-за пояса нож, с размаху швырнув его противнику в горло. Раздался короткий, хрипло-булькающий обрывок вскрика, прежде чем глаза боцмана закатились, и он завалился вперёд, под давлением удара глубже насадившись горлом на клинок. Чавкнув, лезвие прошло мимо трахеи, прежде чем рукоять скосила упавшую шею в сторону, и боцман прижался к полу левым ухом. Кровь на пол трюма потекла густым, обильным ручьём, расползаясь под телом въедливым пятном. Глубокомысленно вздохнув, Эдвард сел, скрестив ноги, и перевёл взгляд с мёртвого матроса на замерших неподалёку Джима. — Хорниголд мёртв? — без лишних отступлений уточнил Тич, но, стоило лишь Джиму мотнуть головой, нагнувшись над телом, как лицо его вместо прежнего размеренного недовольства исказил холодный ужас. — В плен-ну? — Эдвард предположил уже гораздо менее уверенно. Джим снова помотали головой, и кровь в жилах Эда застыла, а дыхание оборвалось. Следующие слова вышли удушливыми и тихими: — Тогда что ты здесь делаешь? — Спасаю тебя, — совершенно спокойно ответили Джим, наконец вытащив из кармана ярко запомнившуюся связку ключей, а за ней без капли отвращения достав и нож из чужого горла. В конце концов, метательное оружие имело паршивое свойство иссякать. Хименес давно убедились, что ножи следовало беречь. — В капитанской каюте Стид отвлекает Хорниголда. С нами Фэнг и Джон. Старый ублюдок думает, мы пришли с ним лясы поточить. — Так он на корабле? — глаза Эдварда затравленно округлились, губы похолодели, а руки от лопаток пробрал приступ тошнотворной дрожи. — И вся его команда? И ты, Джон и Фэнг решились проворачивать такое у него под носом? — Сквозь усилие Тич набрал в грудь побольше воздуха, боясь ненароком рассеять собственное сознание. — Вместе со Стидом? — Конечно, — Джим пожали плечами, Убрав нож в портупею и приблизившись к камере, они кратко взглянули на скважину в замке и принялись перебирать связку ключей, ища хотя бы отдалённо похожий по форме. — Подонки вот-вот собирались отплывать. Мы боялись потерять тебя в море, ты же сам говорил, что Мести не сравниться со Странником по скорости. Да и Иззи, если мы на минутку представим, что хоть кого-то волнует его мнение, подтвердил, что мы не сможем вытащить тебя после того, как Хорниголд велит кораблю отчалить. Нагнать его и пробраться сюда в открытом море было бы значительно сложнее, тебе ли не знать? Так что мы предпочли поспешить. — Н-нет, — ошеломлённо выдохнул Эдвард и, вскочив с места, кинулся к решётке. Джим пытались вставить в замок всего лишь первый из трёх на вид подходящих ключей, но, усердно ковыряя им скважину, сперва скорее почувствовали, чем увидели, как ладонь Тича, проскользнув сквозь прутья решётки, усмиряюще накрыла их руку. Изумлённо насупившись, Хименес подняли глаза и застыли в растерянности. Лишь теперь, претерпев все невзгоды, потери и тяжести, Эд вдруг как по щелчку стал выглядеть действительно замученным, потерянным и напуганным. Без насмешек и дерзости, без искры желания всё исправить, а лишь со смиренным, кошмарным по своей сути отчаянием. — Уходи и уводи их отсюда, Джим, — взволнованно прошептал Тич. — Скорее. — Что? — Хименес поджали губы, неожиданно ощутив себя задетыми и оскорблёнными. Видеть, что капитан не верил в успех побега теперь, когда большая часть была уже сделана, а самая сложная веха пройдена, казалось ничем иным, как пренебрежением. Конечно, команда Мести не была так умела и хороша в уловках или в бою, как прежний экипаж Эдварда, но именно они, надурив Хорниголда, сейчас были в шаге от того, чтобы спасти его жизнь, не вступая в заранее проигранный бой. Упрямство поднялось в груди тяжëлым толчком, и Джим, скинув кисть Эда со своей руки, ловкими пальцами выхватили в связке второй подходящий на вид ключ. Тичу захотелось взвыть. — Уходи, прошу тебя. Вытащи остальных с этого дрянного корабля, пока ещё не поздно. — Вытащу, — буркнули Джим, усилием воли сдержав гнев, когда ключ, вместившись в скважину, не смог сделать ни единого оборота. — И тебя тоже. — Ты не понимаешь, я не выберусь, пока Хорниголд свободен и жив, — он нервно сглотнул, взглядом проследив, как Хименес с обманчивым торжеством перехватили связку с конца. — Здесь нет нужного ключа, чтобы я не смог освободиться по вине боцмана. Ключ всего один, он… Джим, послушай же, — замок под давлением последнего ключа скрипел и клацал, но Хименес, ошарашенные внезапным осознанием, не решались сдаться и прекратить раскурочивать скважину. — Он у Хорниголда. Скрежет в замке безнадёжно стих. Руки Джима опустились, а взгляд потух. На побледневшем в запоздалом понимании лице впервые за долгое время залегла тень искренней тревоги. Ключ застрял, не желая как поворачиваться, так и вытаскиваться из замочной скважины. Только в повисшей удручённой тишине вдруг стал слышен отдалённый гвалт с верхнего этажа подпалубных отсеков. Хименес не привыкли проигрывать, не так, глупо и безнадёжно, потратив впустую силы и время, приблизившись к цели лишь затем, чтобы сдаться на пороге её пьедестала. Ведь Эдвард был здесь, совсем близко, живой… Только Джим уже никак не могли помочь ему. Напротив, они были вынуждены оставить его здесь и, развернувшись, собственными ногами отправиться прочь, доложить своему капитану, что план их был обречён, попытка воплотить его — безуспешна, а любые усилия — тщетны. Что Тич остался заперт в камере, один на один с целым корсарским экипажем, без единого уже шанса освободиться и едва ли рассчитывая уцелеть. Шум шагов и голосов наверху усиливался по мере того, как переполошившиеся звуками выстрелов матросы приближались к проходу в трюм. Они ещё не были здесь лишь по той счастливой, но всё же малозначимой причине, что по стихшим обрывкам залпов теперь не удавалось разобрать, откуда точно они донеслись. — Н-но мы… — Подняв голову, Джим впились в лицо напротив растерянным, полным удручённости и непонимания взглядом. — Мы пришли, чтобы вернуть тебя. Стид пришёл, чтобы тебя вернуть. Это было зря? Если Странник выйдет в море, ты больше не сможешь сбежать. — Но я бы, напротив, сказал, то, что ты здесь, весьма кстати для меня, приятель, — Эдвард подбадривающе ухмыльнулся, но в глазах его не было обычной хитринки, горделивой и самоуверенной, какая неизменно загоралось вместе с идеей плана столь же безукоризненного, сколь безумного. — Ты упомянули, что Иззи с вами, так? Замечательно. Скажи ему, пусть ищет Марианну, а Стиду передай, чтобы дал моему старпому определить для Мести новый курс. Пусть не пытаются гоняться за Странником, это совершенно пустая и, к тому же, смертельно опасная трата времени. Вам нужна Марианна. — Джим хотели задать с десяток вопросов, но, как всегда понимающие и рассудительные, вместо этого только кивнули, привычно сосредоточившись на слухе. — И дай мне свой нож, если не жалко… Тот, которым ты убили боцмана. — Чем он тебе поможет? — всё-таки сорвалось с языка Хименес, но, несмотря на сомнения, нож они послушно передали Эдварду. — Мне? Ничем, но весь экипаж Странника полагает, будто я сам Дьявол, не меньше. Если они увидят мёртвого боцмана на полу, а нож будет у меня, они не станут задаваться вопросом, как это случилось. Просто примут на веру любой бред, пришедший им в голову первым, и не будут слишком сильно спешить с тем, чтобы искать настоящих виновных. Если вам со Стидом, Джоном и Фэнгом повезёт, хреновы каперы не подсуетятся вовремя. Возьми ключи боцмана, вот, — просунув плечо через решётку, Тич крепко ухватился за кольцо застрявшей в замке связки и резким рывком выдернул её, в обмен на метательный нож вложив Хименес в руку. — Спрячься наверху и дождись, когда все пришедшие матросы спустятся в трюм. А потом запри люк. Пока они будут пытаться освободиться, ты успеешь предупредить Стида, что вам нужно скорее уходить. — Но мы же… — Джим нахмурились, сжимая в руке увесистые ключи. Вновь повторять, что они пришли за Эдвардом и не желали уходить без него, было бы наивно и бессмысленно. Как бы ни хотелось им найти решение сиюсекундно, выйти из воды сухими удавалось далеко не всем и не всегда. Поэтому, не решаясь больше спорить, они только склонили голову и глубоко вдохнули, усмиряя тревожно разогнавшееся сердцебиение. — Есть, капитан. На миг Джим замерли, кажется, желая сказать ещё что-то, но, не решившись вновь раскрыть рот, только сосредоточенно прищурились и, развернувшись, как можно быстрее и тише бросились к лестнице. Им нужно было скорее подняться и затаиться в комнате наверху. В конце концов, даже Хименес не могли рассчитываться выстоять в бою против сразу нескольких растравленных и придирчиво обученных каперов. Поэтому, миновав ступени и намеренно оставив люк открытым, чтобы привлечь к нему чужое внимание, они притаились в углу, за стеной подпалубного отсека, и, наизготовку пристроив кисть на рукояти одного из своих ножей, застыли, не издавая ни звука. Высыпавшие из кубрика моряки не были особенно расторопны, слишком уверенные в том, что на Страннике нет ничего, способного представлять для них ощутимую угрозу. Они проверяли дверь за дверью, продвигаясь вглубь коридора и перебрасываясь между собой короткими фразами, пока один из них, всё же, не заметил, что проход между двумя прикормовыми ярусами был настежь распахнут. Весь экипаж прекрасно знал, кто был заперт у них в трюме, и, кажется, подобное открытие разом насторожило как первого матроса, так и всех, последовавших за ним. — Люк под ватерлинию открыт! — окликнул он, разом привлекая внимание всех товарищей поголовно. Кто-то затих, сперва не решаясь даже приближаться к лестнице, кто-то, напротив, суетливо поспешил вперёд, торопясь собственнолично убедиться, что всё хорошо и Чёрная Борода не вырвался на волю, чтобы в одиночку прикончить всех своих пленителей. Постепенно топот ног разогнался вновь, сбиваясь в непрерывную, суетливую череду. Ни на фут не отставая от первого, кто решился спуститься в трюм, за ним последовал второй, затем третий… В обескураженном переполохе никому из них даже в голову не пришло обыскать верхний отсек, и Джим, притаившись во тьме, терпеливо отсчитывали промелькнувшие в проходе тени. Их оказалось всего семь. Не так уж много, если подумать, но драка с ними, как и стрельба боцмана, неизбежно произвела бы лишь больший шум. Поэтому, стоило только первому из матросов, заметив лежащее на полу тело, с криками броситься поливать Эда бранью, Хименес кинулись к люку и, толчком закрыв тяжёлую створку, насели сверху, прежде чем приняться запирать замок. Внизу кто-то, заметив это, хотел крикнуть «Какого чёр…?!», но закипевшее в нём возмущение вдруг прервалось едва слышным сквозь люк шипящим возгласом. Джим не смогли сдержать ухмылки: кажется Эдвард, в своей манере не побрезговав взбрыкнуть, швырнул в одного из корсаров нож. Зная о его стойких предпочтениях избегать прямых убийств, Хименес полагали, что атака пришлась в плечо или бедро, и, хотя это не доставляло им столько же удовлетворения, сколько возможная смерть хотя бы ещё одного из этих лишённых гордости и чести отбросов, всё же отрадно было слышать, что Тич доставлял экипажу Странника предельное для его положения количество проблем. Почти сразу снизу, из-под люка, последовали удары. Джим чувствовали их коленями, вынимая ключ из скрепившего железные петли замка. Матросы галдели и возмущались, явно не понимая, что происходит, но, пускай даже более тихий, беспорядочный гвалт их перебивал смех Эдварда. Словно ненавистный народу юродивый, избежавший линчевания благодаря заточению, он был в безопасности в запертой клетке и беспечно потешался над каперами, неспособными дотянуться до него даже пальцем. Не решившись более тратить бесценное время на это незначительное, но такое весомое сейчас торжество, Джим поднялись на ноги и спешным шагом направились обратно к капитанской каюте. Всем пришедшим с Мести стоило вернуться на неё, пока Хорниголд ещё не раскрыл в происходящем яркого подвоха. Он, конечно, не стал бы нападать на пиратский корабль в пиратском же порту. Это было сущим самоубийством, когда иные форбаны, не из желания подсобить, но из желания не оказаться следующей корсарской мишенью, неизбежно вступились бы за Месть. А вот находиться на борту Странника сейчас было действительно опасно. Вчетвером прикончить их здесь было бы просто и тихо, а затем и заявиться на Месть по суше, чтобы не завязывать открытого боя, и лишить жизней всю остальную, малочисленную и без хоть какого-то капитана не особенно толковую команду. В начале коридора было так же тихо и спокойно, как когда Джим ушли. Джон и Фэнг, кажется, в бессмысленной скуке давным-давно сменили тему, но, увидев едва появившегося товарища, благоговейно замолкли. Они, разумеется, желали узнать, как всё прошло и справились ли Хименес, хотели уверенности и подробностей, предвкушали, как со сдержанным ликованием вернутся на корабль, чтобы рассказать остальному экипажу, что всё наконец в порядке и корабельный быт вот-вот вернётся на круги своя. Вот только радоваться было нечему. Замерев на пару секунд, Джим исподлобья взглянули на Фэнга и Джона, пытаясь придумать, как объяснить им всё, но в голову не приходило ни одной конструктивной мысли о том, как сократить столь трагический рассказ до приемлемых во внезапной спешке размеров. Со Странника действительно нужно было уйти как можно скорее, и, если Хименес ещё могли доверять собственной рассудительности, им следовало в первую очередь оторвать Стида от разговора с Хорниголдом и дать понять, что оставаться здесь дальше опасно. Благо, за последнее время они успели твёрдо убедиться, что иногда слова были излишни. Поэтому Джим, стоически прямо глядя на товарищей, только понуро помотали головой, прежде чем обернуться к двери в капитанскую каюту достаточно торопливо, чтобы не увидеть тень волнения, вслед за этим окрасившую чужие лица. Глубоко вздохнув, чтобы собрать остатки воли и сохранить голос ровным, готовясь вклиниться в чужой разговор, Джим расправили плечи и с притворной непринужденностью постучались, прежде чем открыть дверь, приняв за приглашение резко стихшую беседу двух капитанов. Выдержать на себе взбудораженный, полный неугомонного порыва радости взгляд Стида оказалось значительно сложнее, чем увернуться от боцманской пули. Боннету ещё только предстояло узнать, что произошло в трюме.