Место у ног

Стид понял, что задремал, только тогда, когда проснулся. Холодный ужас рывком выдернул его из удушливых грёз, полных мелкого, режущего глаза и хрустящего на зубах песка. Даже наяву в первые мгновения хотелось кашлять от тошнотворной, кровавой пыли, осевшей на стенках горла и въедающейся в корень языка. Стиду было плохо. На затылок давила непрерывная пульсирующая боль, отдающаяся в верхнюю челюсть, а разум заполняли излишне живые, почти что осязаемые образы того, чего Боннету в жизни не доводилось видеть. В каюте стояли предрассветные сумерки, вероятно, проспать удалось не более пары часов, чего было критически недостаточно, но всё же желание сомкнуть глаза вновь мгновенно отбивалось страхом повторно окунуться в липкую иллюзию грёз. Потерев лицо тыльной стороной правой ладони, Стид упёрся рукой в край стола, за которым дремал, и поднялся на ноги, пошатываясь вместе с кораблём. Он смутно припоминал минувшую ночь, напряжённую и тяжёлую, полную душевных волнений, но, кроме того, позволившую экипажу Мести одержать первый за нынешнее плавание триумф. Удалившись в свою каюту, чтобы удостовериться, что столкновение с подрифовой отмелью не повлияет на проложенный курс, Боннет не вернулся на палубу из-за того, что уснул, и сейчас, раз уж ему выпал шанс снова взять себя в руки, следовало поскорее выйти наружу. По его расчётам, Месть должна была миновать Флоридский пролив аккурат до рассвета, а значит, экипажу в любой миг мог понадобиться капитан — по сути, это был первый выход Мести на действительно большую воду. Пускай им не сулило пересекать Атлантику, проплыть по ней едва ли меньше тысячи миль уже казалось значительной задачей. Поэтому Стид, усилием воли собрав вместе рассыпающиеся, полные тумана мысли, в пару движений затёкшими пальцами прочесал назад выбившиеся кудри и устремился к выходу из каюты. Раз он взялся звать себя капитаном теперь, когда узнал, что это слово значит на самом деле, следовало вернуться не только к самопровозглашённому, хотя и устоявшемуся титулу, но и к присущим ему обязанностям. Снаружи оказалось мирно и тихо. Неспешно отступающая ночь оставляла за собой лёгкую лиловую дымку, растёкшуюся в воздухе сладкой прохладой. Вдохнув её полной грудью, Стид почувствовал, как головокружение отступило, наконец позволив проясниться затянутому плавающими между век чёрными пятнами взгляду. Как и следовало ожидать, большинство матросов, вероятно, были в кубрике. На противоположном конце корабля, съёжившись у подножия полубака и привалившись плечом к его надстройке, спал Пит. Похоже, в вороньем гнезде был оставлен вахтенный — Баттонс, как Стид осмеливался предположить по неподвижной продолговатой тени, раскинувшейся в полотнах вздутых на попутном ветру парусов. И этим ограничивался весь скудный, неспешный поток жизни на палубе, если не считать того, что Боннет увидел, отойдя от дверей и развернувшись к юту. Гордо занимая положенное доверенному члену команды место, за штурвалом на квартердеке был Израэль Хэндс, и Стид мгновенно воспрял бы против такой расстановки, если бы рядом, свесив ноги между подпорок релинга и с медлительной, кропотливой отвлечённостью сдирая шкурку с апельсина, не сидел на удивление бодрый Люциус. Он роптал что-то отвлечённое, в упор не замечая как появившегося прямо под его ногами капитана, так и напускного мученического выражения, тенью залёгшего на серое от усталости и недовольства лицо Хэндса. Стид притих, подавив ухмылку и небрежно привалившись к стене полуюта. В этот же миг он почувствовал, как что-то коснулось его макушки, тяжестью запутавшись в растрёпанных волосах. Над релингом Сприггс вытянул шею, бросив пытливый взгляд вниз, на шканцы, и тут же пропустил растерянный вдох. Стид снял с головы выпавшую из его рук апельсиновую кожурку. — Прости, капитан, выскользнула, — пробормотал Люциус, демонстративно помотав в воздухе рукой с деревянным пальцем. Не сумев сдержаться, Боннет всё-таки пропустил мельком короткую, мягкую улыбку и поднёс обрывок оранжевой шкурки к лицу, ткнувшись кончиком носа в устлавшее её тыльную сторону белёсое волокно. Запах был сладкий и яркий, явно передержанный — апельсины хранились в трюмных бочках ещё со времён остановки в Грейт Солт Понд, — но оттого только более пряный. Не раздумывая, Стид сжал кожуру в кулаке, сминая её до трещин, и, скрепив на ней хватку напряжённых пальцев, направился к лестнице. Едва его фигура показалась на линии квартердека, Боннета встретил холодный и непритязательный, но всё же относительно мирный взгляд Иззи. Старший помощник, судя по всему, пребывал в весьма туманном расположении духа, даже для себя самого ещё не успев определить, действительно ли очередное появление Стида в его поле зрения является откровенно безрадостным событием. Быть может, у Хэндса, в отличие от большинства членов экипажа минувшей ночью не потратившего ни единого часа на сон, просто не доставало сил для того, чтобы злиться. Пускай это не прибавляло ему ни капли приветливости, отстранённость, даже презрительная и полная рисованного недовольства, уже была лучше, чем прямые нападки и оскорбления. В таком виде, понурый и смурной, через усилие воли держащий руки на штурвале и явно проигрывающий внутреннюю борьбу с вызовом, брошенным себе же, Израэль вызывал даже каплю интереса. Смутную симпатию, какая пробуждалась к самым неприглядным и молчаливым визитёрам иных портовых забегаловок. Хотя Стид не стал бы скрывать, что больше его вынужденного спокойствия был удовлетворён всё так же скользящим вдали со стороны левого борта силуэтом рифа Ларго. Хэндс вёл корабль по намеченному Стидом курсу. — Я могу встать за штурвал, если тебе нужен отдых, — со всей возможной любезностью в голосе предложил Боннет, но Иззи в ответ только скривился от демонстративного недовольства. — А ты что, знаешь, как этим пользоваться? — хлопнув ладонью по рулевому колесу, проворчал Хэндс. — Я знаю, как пользоваться штурвалом, — Стид обиженно фыркнул. — Но я рад, что у тебя всё под контролем. Скажи, если понадобится помощь. — Если мне понадобится помощь — обязательно скажу. — Израэль выдержал паузу, прежде чем добавить: — Любому настоящему моряку, который будет поблизости. Но пока на квартердеке со мной только недоученный корсар и малолетняя профурсетка. — Один шаг вперёд, два шага назад, — вздохнул Боннет. — Ты удивительно словоблудлив для человека, который не умеет читать, — через плечо взглянув на Иззи, заметил Сприггс. Хэндс осклабился. — А ты удивительно блудлив для человека, который умеет. Но я же не жалуюсь. Они, вероятно, могли бы спорить часами. Стид ни на миг не сомневался в этом, прекрасно зная, что подобное уже случалось ещё во времена их с Эдвардом совместного плавания, и всё же это было некстати. Он не желал думать о том, что своим весьма непредвиденным появлением ненароком спровоцировал это, когда без него Сприггс и Иззи, похоже, вели какую-никакую, но всё же беседу. Закатив глаза, Стид вдруг наткнулся взглядом на странный, для прибрежных скал нехарактерно высокий и фигурный силуэт вдали. Словесная стычка матросов для него в тот же миг затихла, превратившись в талый гул, отошедший куда-то на периферию внимания. Змеиный хвост рифа Ларго обрывался, устремляясь к горизонту, но в том месте, где за его уходящим под воду хребтом уже виднелся риф Бискейн, поднявшись на дыбы в столкновении с отмелью, на откосе берега высился корабль. Изящный и крепкий, но в то же время выглядящий неуловимо грозным, он лежал на берегу без парусов, устремив бушприт в небо, неподвижный, словно каменное изваяние. Мёртвый. Взбудоражено вздохнув, Стид потёр кулаками глаза, пытаясь отогнать мираж, очевидно, явившийся из его кошмарного сна, но, когда он вновь устремил взгляд вдаль, корабль не исчез. Он только медленно полз мимо по мере того, как Месть, отходя от курса по рифу, устремлялась в просторные воды Атлантики. Захваченный этим бледным абрисом, Боннет не заметил, как голоса за его спиной стихли. Похоже, Люциус, без особого труда не отрываясь от совершенно игрушечной для него перепалки с Хэндсом, увидел, как Стид оцепенел в неверии, и этим самым следом привлёк к нему не склонное рассеиваться внимание старпома. Иззи было свойственно замечать лишь одну вещь за раз, но, когда он действительно концентрировался на чём-то, умудрялся не упускать из виду ни единой мелочи. Пускай его зрение уже давно не было таким острым, как в молодости, а память с каждым годом начинала запыляться, Хэндс понял, в чём дело, даже не разглядев вдалеке посаженный на мель корабль. — Вот сука, — пробубнил он под нос и демонстративно отвернулся по направлению курса. Но игнорировать проблему было уже не столько бесполезно, сколько поздно. Любопытство Стида Боннета измерялось вглубь сотнями морских миль, и, как бы ни был он бледен и напряжён в этот миг, ждать от него благоразумной отстранённости казалось заведомо безнадёжным делом. — Что это? — развернувшись на каблуках, поинтересовался Стид, через плечо указав в сторону виднеющегося вдали корабля. — Приключение, — Хэндс ответил понуро и скупо. Увиливать не было смысла, спорить не было сил. Иззи предпочёл бы разобраться с этим как можно скорее, лишь бы продолжить движение по намеченному курсу без дальнейших опасных происшествий. А корабль, который Боннет каким-то чудом сумел рассмотреть на горизонте, как знал Израэль, не сулил ровным счётом ничего хорошего, хотя и манил к себе изрядно потрепавшуюся за последние годы душу. — Приключение? — сощурившись, переспросил Стид. — В смысле нас там ждёт «приключение»? — Ничего нас там не ждёт, — мрачно качнул головой Хэндс. — Приключение — это корабль, на который ты пялился. Он так называется. Ты же про него спросил, верно? — Иззи не нужно было видеть растерянного кивка Боннета в ответ, чтобы знать, что он не ошибся. — Так ты знаешь это судно? — опешил Стид. — Конечно, я, блядь, знаю это судно, — Иззи насупился. Лицо его под глазами и на верхнем участке щёк покрылось бледным, матовым румянцем. — Я плавал в составе его команды, когда только начал служить в армаде у Эдварда. — У Эдварда была армада? — голос Сприггса раздался неожиданно, пытливый и яркий. Устроившись рядом с релингом вполоборота, мальчишка перенёс весь вес на здоровое бедро, вторую ногу оставив свисать между перилами. Левой кистью он упёрся в настил квартердека — на раскрытой правой ладони лежал почищенный апельсин. К изумлению Стида, Люциус вытянулся и, неуклюже сдвинувшись на полфута вглубь надстройки, воздел руку выше, к штурвалу, так далеко, как мог. Молча перегнувшись через рулевое колесо, Хэндс подхватил предложенный апельсин и тут же зримо сменил гнев на милость, не поблагодарив, но по меньшей мере одарив юношу коротким, совершенно лишённым язвительности взглядом. — Была, и, кроме того, до белого каления завидная. Все хорошие пираты проходят через это. Захватывают корабли, копят трофеи, расширяют команду. — Упёршись локтями в рулевое колесо между переборками, Иззи разломил апельсин напополам и всё так же невозмутимо бросил одну из частей назад, Люциусу прямо в ладонь. Мальчик вздрогнул, но дольки не выронил, подняв к лицу Хэндса заинтересованный взгляд. — Эдвард собрал четыре отличных корабля при мне, и при мне же их лишился. Приключение было вторым судном, которое ему удалось захватить самолично, но в его экипаже к тому моменту едва ли хватало людей, чтобы содержать два корабля. Так что он был вынужден набирать матросов везде, где приходилось. — Израэль холодно стрельнул глазами в сторону Боннета. — Я не получал ничего просто так. Я усердно работал на Приключении, прежде чем заслужить честь перейти на флагман, в прямое распоряжение Эдварда. Он сам пригласил меня. — Опустив взгляд, Иззи нахмурился, чтобы хоть как-то скрыть тоску, промелькнувшую в его глазах. — После того, как главный на Приключении предложил устроить бунт, и весьма самонадеянно принял меня в дело. А Эдвард даже не был плохим капитаном… В иной раз он переходил черту разумного, но в пиратских кругах это не самое страшное, что может произойти. Нет, дело было в том, что он достиг такого успеха, что иные из его товарищей готовы были лично вонзить нож ему в спину, лишь бы получить то, что имел он. — Как он справился? — шокировано распахнув глаза, выдохнул Стид, а затем вдруг указал вдаль, на иссохшееся на отмели Приключение, словно и без того не было понятно, о чём сейчас шла речь. — С этим? — Он? — Иззи усмехнулся. — Он никак не справился. При всей его гениальности, Эдвард зачастую слишком далёк от людей, к которым не видит прямого интереса, чтобы волноваться об их мнении. — И с тобой так было, м? — совершенно беззлобно поинтересовался Сприггс, положив в рот дольку апельсина. Иззи оцепенел. Он был уверен, что разозлится, вспыхнет в ответ на столь колкое, пускай и очевидно ненамеренное подстрекательство. Но в душе у себя, на удивление, внезапно нашёл только гулкую пустоту и странное, судорожно ноющее чувство тоски. Ведь Люциус не ошибся. Долгое время после того, как первый восторг их с Эдвардом товарищества иссяк, Хэндс, по мгновенно возникшей привычке вступаться за капитана там, где он сам, бывало, проявлял слабость, получал в свою сторону лишь полные горечи взгляды и невысказанные, задушенные в зародыше обиды. Он знал, что бывал груб и резок, что отказывался смотреть и не любил слушать, но, даже взяв в учёт все те моменты, когда Тич терпел пренебрежение со стороны своего старпома, они не стоили расплаты в виде абсолютно безапелляционного безразличия. Несколько лет Эдвард, лишь с некоторыми проблесками прежней симпатии, вёл себя так, словно Иззи был тенью, а не человеком. Словно разговоры с ним не значили ничего, кроме бестолковой забавы, а его же упрёки и предостережения уступали по весомости даже гуляющему над палубой ветру. Лишь нынешние события, череда трагедий и несчастий, предательств и сговоров, вынудили Тича испытать горе достаточно сильное, чтобы прорезать брешь в холодности, тщательно выстроенной из-за опасений обнажить горло не перед тем человеком. Хэндс, как умел, дал понять, что сожалеет об этом, но в душе и сейчас твёрдо знал, что это, по сути, ничего не меняло. Эдвард сказал, что любит его. Иззи в ответ не успел сказать ничего, но стало бы всё иначе, окажись у них хоть немногим больше времени? Мысли подпалились в едком пламени напрашивающегося ответа, и Хэндс, ещё толком не разобрав его, отчего-то пришёл в абсолютный ужас. Нужно было отвлечься. — Я был тем, кто помог ему, если хочешь знать, — отмахнулся Иззи, с облегчением почувствовав, как его слова перебили едкие, тревожащие мысли. — Армада собиралась на стоянку на восточном конце рифа, чтобы отправиться к Северной Каролине для осады, и, едва все оказались на суше, я нашёл Эдварда и рассказал о запланированном мятеже. Он в тот же день подговорил тех, кому доверял безоговорочно, перейти на Месть Королевы Анны, и только троим матросам, включая меня, велел помочь ему загнать Приключение на самый берег. Мы долго ждали нужного ветра, пока предатели были на суше. К тому моменту, как капитан Приключения вернулся, один из кораблей уже лежал брюхом на откосе пляжа, а Месть Королевы Анны вместе с командой дрейфовала на отмели поблизости. Те, кто остался с Эдвардом, боялись, что два оставшихся корабля, бриг и галеон, нападут на нас, и они действительно готовились к бою… Вот только бриг уплыл в самый последний момент — его капитан струсил и бросил товарища. А из галеона мы сделали решето, пробили отсек с порохом. Он разорвался в щепки и, наверное, до сих пор лежит там, на дне. А вот Приключение, оставшись здесь, уцелело. — Так это корабль Эдварда? — Стид взбудоражено просиял. — Невероятно, что он до сих пор стоит здесь. Неужели никто не пытался его увести? — В этих водах? — Хэндс рассмеялся, сдавленно и тихо. — Глянь на Юг, Боннет. Знаешь, что там, дальше, за десятками морских миль открытой воды? — Лукайские острова, — помедлив всего мгновение, с сомнением предположил Стид. — Эльютера. Эм… Нассау, — вспомнил он, и тут же вытянулся, торжествующий в своей внезапной догадке. — Пиратская Республика! — О, ты умеешь запоминать слова, ну надо же, — без особой злобы, чисто формально проворчал Хэндс. — Какое счастье, наш капитан достиг уровня развития попугая. Ещё немного, и по количеству толка ты поравняешься с чайкой мистера Баттонса. — Он продолжил бы язвить и дальше, уже успев войти в раж, но вдруг заметил, каким искристым и неожиданно бодрым выглядел Боннет, а в нынешней ситуации это, очевидно, не сулило совершенно ничего хорошего. Не нужно было быть далёкого ума, чтобы догадаться, какие слова прозвучат дальше. — Здесь же проходит граница вод Чёрной Бороды! В Нассау много пиратов, но они все боятся позариться на его судно, не так ли? Сюда сунется только последний псих, — уверенным тоном заявил Стид. — Мы просто обязаны посмотреть, что там. — Чёрт тебя дери, Боннет, — рыкнул Израэль, в запале стукнув ладонями по рулевому колесу. — Не ты ли протащил нас через пролив прямо под носом у полоумного охотника на пиратов, лишь бы сохранить побольше времени? Так скажи на милость, с какой радости тебе вдруг взбрело в голову шататься по просевшему на сушу заброшенному кораблю, когда у нас каждая минута может быть на счету? — Эдвард послал нас аккурат мимо своей базы, верно? — невозмутимо подметил Стид. Хэндс нахохлился, вжав голову в лунку вздыбившихся плеч. — Но не сказал, зачем. Может быть, это именно то, что мы должны были найти? — В таком случае, не проще ли было ему сказать «передай Иззи, чтобы нашёл Приключение», вместо того чтобы заставлять нас каким-то сраным чудом выяснять местоположение давно затонувшего корабля, который даже я в глаза ни разу не заставал? Ради Бога, Боннет, он же не идиот. — Но вдруг он хотел, чтобы мы остановились здесь? Вдруг там есть что-то важное? — Там нет ничего, кроме песка, плесени и загаженных птичьих гнёзд на мачтах. Оставленный на суше экипаж наверняка забрал оттуда всё ценное. — Израэль насупился. — Серьёзно, Приключение брошено здесь уже много лет, нам нечего искать у него на борту, помимо старых карт и, должно быть, пары-другой весьма ублюдочных призраков. — Хм, — Стид склонил голову, задумавшись. Он и сам понимал, что Хэндс был прав. Покинутый, совершенно мёртвый и уже успевший иссохнуть на солнце корабль не представлял для них ровным счётом никакого интереса. Тяга Боннета на деле подогревалась одним лишь любопытством, ведь он, с готовностью втянув Эдварда в свой Мир, так и не нашёл в себе сил шагнуть в его собственный, лихой и пропахший табаком, сумбурный, полный пушечных выстрелов и безумных пьянок с танцами на крови. Со стыдом Стид понимал, что до сих пор ещё ни разу по-хорошему не бывал на настоящем, взятом в пылу битвы, трофейном пиратском корабле. Но возразить Иззи было нечего. И Боннет уже собирался отступить, согласиться, как вдруг услышал скрип двери из-под квартердека. — Капитан? — растерянный и беспокойный, но всё же тёплый и уравновешенный голос. Олу отошёл от полуюта, оглядываясь, пока на резком развороте не заметил фигуры Стида, обрисовывающейся над решёткой релинга. — О, капитан Стид, я искал тебя в каюте, но… — Будхари неопределённо развёл руками. — Доброе утро, Олуванде, — сквозь мягкую поволоку разочарования поприветствовал Боннет и, сделав пару шагов вперёд, поравнялся с сидящем на настиле у перил Люциусом. — Что случилось, друг мой? Выглядишь… — он хотел сказать «беспокойным», но вовремя себя прервал. Зная о близости Будхари с Джимом, было нетрудно догадаться, как для бедняги прошла эта ночь. Джим легко заводились и быстро поднимались на взвод, но, сколь бы ни была эта черта полезна в нелёгком пиратском быту, успокаиваться они, напротив, могли часами. После нелёгкой ночи Хименес, должно быть, и под утро продолжали бледной тенью шататься по кораблю. Добродушному Олу, в свою очередь, совесть твердила поддерживать партнёра в столь непростые моменты, даже если очень хотелось поспать или даже просто перевести дыхание на минутку. — Озадаченным, — благоразумно завершил Стид. — Да, мы тут с Джимом… — он замялся, вкручивая в палубу мысок затёртого ботинка. — Мы спускались в трюм. То есть… Около часа назад они вдруг ни с того ни с сего переполошились. Сказали, что никто не додумался проверить боеприпасы, и я сперва решил, что им просто на месте не сидится, но потом вспомнил, что на пути от Порт-Ройала до Баратария-Бэй капитан Эдвард провёл рейд на торговый флейт, в процессе которого мы заметили, что в части баррелей для пороха, как бы… — Хранится джем, — со знанием дела закончил Стид. — Я знаю, друг мой. Я сам распорядился об этом ещё в тот момент, как впервые загружал Месть провизией. — Какого хера?! — раздался из-за спины Боннета ошарашенный возглас Иззи, но отреагировал на него только Люциус, с сочувствием взглянув на старшего помощника через плечо. — О, да, там много джема. — Олуванде энергично закивал. — Действительно много, и часть из него протухла, кстати, но это далеко не первое, что меня действительно беспокоит, потому что команда регулярно берёт порох для своих нужд, и мы провели несколько рейдов, когда вы ещё плавали вместе с капитаном Эдвардом, и потом, когда остался только капитан Эдвард, мы тоже использовали пушки пару раз, и мы пополнили запасы воды и провизии в Порт-Ройале, но мы не купили порох. — Это проблема? — вскинув брови, с бледной заинтересованностью уточнил Стид. — Не знаю, капитан, — Олу сконфуженно пожал плечами. — Полагаю, только в том случае, если ты не знаешь, как заряжать пушки джемом? — Пушки можно заряжать дже…? А, — Стид вздрогнул, из-за волнения в голосе Будхари слишком поздно поняв, что над ним подтрунивали. — Конечно нет. Нет. Ни в коем случае. Пушки нельзя заряжать джемом. — Ты думаешь? — с напускной елейностью процедил Хэндс и трясущимися от нервов пальцами запихал за щёки первые две дольки от своей половины апельсина. У него заныло в желудке, вот только, судя по всему, совсем не от голода. — Джем, — с набитым ртом возмущённо повторил Иззи. — Джем, сука, Боннет… — он хотел сказать ещё что-то, но, сжав челюсти, подавился апельсиновым соком и притих, хрипло закашлявшись в кулак. Люциус упёрся лбом в перила релинга и устало вздохнул. — Так, и… И сколько у нас пороха? — Не очень много, — Олуванде затравленно опустил глаза. — Сколько мерок? — вкрадчиво повторил Стид. С каждой секундой ему всё сильнее становилось не по себе. — Меньше сотни? — Сотни? — вскинувшись, опешил Будхари, но практически в этот же миг снова взял себя в руки. И в худшие моменты ему не было свойственно разводить на борту лишнюю панику. В конце концов, смута среди экипажа не помогла бы восполнить боеприпасы. — Меньше. Значительно меньше сотни. — Но больше дюжины, да? — Больше, — Олуванде спешно кивнул, и всё же на его лице Боннет тонко подметил тень странного, мрачного замешательства. В словах не было лжи, но явно крылся подвох. Стид успел пытливо сощуриться и разомкнуть губы, чтобы задать очередной вопрос, как вдруг Олу закончил сам: — Строго говоря, около четырнадцати. Даже с большим трудом Боннет не мог припомнить, чтобы хоть раз в жизни до этого момента испытывал подобный всепоглощающий стыд. Он и сам забыл о своей проделке с порохом, то ли не придавая этому особого значения, то ли подсознательно надеясь на то, что в его отсутствие Эдвард скорректировал пропорции хранящихся в трюме припасов. Теперь же от мысли об этом попросту не удавалось отделаться. Угроза нависла над палубой Мести едким чёрным дымом, и Стиду нужно было сейчас же придумать, как справиться с ней, если он рассчитывал доплыть до Окракока живым, на собственном корабле и, желательно, со всей командой в полном составе. Помимо того, что в здешних водах было попросту опасно, Мести предстояло со дня на день встретить Странник, или, во всяком случае, вероятность подобного исхода была велика. А с четырнадцатью мерками пороха в трюме проще было, не тратя время на пушки, сразу подставить противнику борт и с честью уйти под воду без лишней суеты. Хорниголд и без того являл собой одного из самых опасных врагов, которого только мог нажить пират в здешних водах, а Стид, сам того не подозревая, по сущей случайности заведомо лишил себя хоть какого-то оружия, способного сыграть роль в грядущем противостоянии. Команда положилась на него, сам Эдвард доверил Боннету своё спасение, но тот, как и всегда, шёл на перестрелку не с ножом даже, нет… С трюмом, до отказа набитым изысканнейшим лимонным джемом. Нужно было немедленно придумывать, как на пути в Северную Каролину пирату, очевидно не являющемуся Чёрной Бородой, достать побольше пороха. И Стид хотел было кинуться к себе в каюту, чтобы по картам отыскать подходящий порт и изменить курс с учётом высадки за боеприпасами, как вдруг вспомнил, что именно удерживало его на квартердеке до прихода Олуванде. Робко развернувшись к Иззи, Боннет едва различимо склонился вперёд и вполголоса поинтересовался: — А на Приключении был порох? — Что за идиотский вопрос? — проворчал Иззи, но затем, догадавшись, к чему клонит Стид, раздосадовано всплеснул руками. — Это здоровенный пиратский корабль. Три мачты, двенадцать пушек — зачем бы они были без пороха? К тому же, Приключение не участвовало в битве с Местью Королевы Анны, так что да, там должно было остаться немало боеприпасов, и… И что? Мы поплывём туда, высадимся на берег и сделаем то, чего ты так сильно хотел, но не вопреки, а именно потому, что ты облажался, как последний имбецил? — Хэндс поднёс ко рту оставшуюся часть апельсина и отломил очередную дольку уже зубами, не спуская со штурвала правой руки. Ему следовало ожидать чего-то подобного, если подумать. Будь он последовательнее в своих предчувствиях, каждый новый триумф Боннета не казался бы столь подлым и разочаровывающим. Сам же Стид только виновато пожал плечами. — Видимо, да? Делать было нечего. Хэндс даже не мог найтись, что возразить. Общее положение дел на борту Мести и без того представляло одну большую, предельно нелепую вакханалию, а новость о бочках с джемом вместо пороха и вовсе превратила всё это в сплошной театр абсурда. Не дожидаясь, когда Стид отдаст нужный приказ, Иззи чертыхнулся и повернул штурвал влево, направив корабль носом строго к северу. Под таким углом они выходили из едва найденного Гольфстрима, столь любимого Эдвардом, что он в своё время смело оттяпал большую часть в собственные ревностно сберегаемые владения. Тёплое течение к востоку от побережья Нового Света было лёгким и быстрым, но, кроме этого, обладало достаточной силой, чтобы соперничать с нешквальными ветрами, благодаря чему Тич научился на любом корабле курсировать по окраине Атлантики со скоростью и изяществом ласточки практически вне зависимости от того, какая стояла погода. Благо, уже в этих водах Хэндс бывал за штурвалом достаточно раз, чтобы знать, как вернуться на нужную линию. И всё же об отходе к берегу он жалел. От Приключения за мили тянуло чувством вины и тоской по прошлому. Иззи отлично помнил шквал из восторга, страха и беспокойства, который испытал, впервые работая с Эдвардом плечом к плечу. Это было болезненно и восхитительно, захватывающе, но в то же время невыносимо, как смотреть на смерч вдалеке и минуту за минутой осознавать собственную хрупкую незначительность. Не будучи уверенным, хватит ли ему душевной стойкости снова ступить на палубу Приключения, Хэндс вдруг поймал себя на искреннем желании выяснить это в деле. Быть может, авантюра с визитом на заброшенный корабль была не так уж и плоха. Погрузившийся в мысли Израэль не имел ни малейшего шанса на то, чтобы приметить, как Люциус, на удивление бесшумно повозившийся и отвернувшийся к релингу спиной, вдумчиво и будто бы даже с сочувствием смотрел на него, неторопливо пережёвывая свою последнюю дольку апельсина, уже давно ставшую пресной. К тому моменту, как Месть приблизилась к хвосту рифа Ларго, большая часть команды, сонная и явно не согласная со словами Стида о «добром утре», высыпала на палубу, принявшись за свои рутинные обязанности. Кто-то лениво взбирался на грот-мачту, собираясь сменить Баттонса, кто-то с отстранённым видом перепроверял состояние снастей. Некоторые матросы, махнув рукой даже просто на то, чтобы разобраться в очередной затее своего капитана, скопом ушли на кокпит завтракать. Узкий, змеевидный клочок земли постепенно приближался, приобретая смутные очертания очерчивающего заводь пляжа. С каждым часом цветущего утра воздух постепенно становился всё более сладким и лёгким, но вряд ли кто-то на борту действительно обращал на это внимание. Большая часть экипажа была попросту слишком уставшей, кто-то вовсе спал, Люциус с головой погрузился в размышления… Стид же ощущал себя излишне взбудораженным и нетерпеливым, чтобы сосредотачиваться на каких-либо деталях, кроме самой сути происходящего. Кроме того, в кои-то веки, он мог не отвлекаться на рулевого, чтобы проверить, всё ли идёт так, как надо. В навыках Хэндса в местных водах сомневаться не приходилось. Разумно было предположить, что он уже неоднократно бывал здесь и сейчас вёл Месть к берегу твёрдой, набитой рукой. Хотя скал в округе было не видать, после ночного происшествия с песчаной косой немалая часть команды, вероятно, подсознательно ещё опасалась вновь напороться на мель. Поэтому, когда Иззи передал Стиду, что пора бы спускать паруса и становиться на якорь, он в кои-то веки не счёл разумным затевать препирательства. Месть оставили в паре сотен ярдов от берега, где мёртвым изваянием покоилось медленно разлагающееся Приключение. Двигаться дальше можно было только на шлюпке. Любой капитан на месте Стида решил бы взять с собой тех ребят, которые были покрепче. Только Боннет, согласившись на Айвена и Фэнга, отверг идею брать с собой троих собственных матросов. Джона, видите ли, не стоило подпускать к грузу, состоящему из одного только пороха. Пит не желал оставлять Люциуса без присмотра. Олуванде же, в свою очередь, как Стид заявил твёрдо и стойко, должен был остаться за главного, так что корабль они покинули вчетвером, и Хэндс, подрядившийся сойти на сушу лишь потому, что был единственным, кто знал все подпалубные помещения Приключения вдоль и поперёк, находил утешение лишь в том, что в высадке, как итог, участвовал всего один по сути своей бестолковый матрос. То, что это был их капитан, являлось уже второстепенной, хотя и весьма прискорбной мелочью. Боннета можно было терпеть, когда он находил в себе силы не раскрывать рот каждую секунду. По крайней мере, так считал Иззи. Сами же Айвен и Фэнг, привыкнув к быту на Мести с не меньшей охотой, чем некогда привык Эдвард, принимали его авторитет как нечто само собой разумеющееся. Они слушали Стида, выполняли его указания, уточняли рекомендации и совершенно не чувствовали по этому поводу ни капли смущения, полностью захваченные уже устоявшимся в их понимании корабельным укладом. Безропотно доставив шлюпку к берегу, они не высказали ни слова против, когда Боннет совершенно ни к чему попросил их остаться пока на берегу, чтобы охранять лодку. На кой ляд и от кого её охранять ясно не было, но общая задача была слишком проста и привычна, чтобы углубляться в лишние подробности, поэтому на Приключение Стид и Хэндс направились только вдвоём. В песке фривольно завалившийся на бок корабль от рассвета отбрасывал вдоль берега вытянутую, невероятно громадную кривую тень. Стид запоздало понял, что не успел подумать, как именно забраться на борт высоченного судна, оставленного на суше без лестниц и сходен, но Хэндс решительно шёл вперёд, и последовать за ним, пожалуй, в этом было самым верным путём решения. Сколько бы ни прошло времени с тех пор, как рассыпалась великолепная армада Эдварда, Иззи безупречно помнил каждый дюйм этого корабля, но, кроме того, знал, что на Приключении, как и на любом шлюпе, были крепящиеся под бортом носовые якоря. Цепи от них, массивные и давным-давно проржавевшие, свисали почти до самой земли, а выше, поднимаясь к фальшборту на полубаке, лианами переплетались покрытые напылением соли канаты такелажа. Спереди Приключение выглядело ещё более внушительно, и Хэндс, знавший его в лучшие годы, был твёрдо уверен, что дело было не во взгляде снизу вверх. Он не смог удержаться и, приблизившись к борту корабля, подался вперёд, положив на иссохшие доски обнажённую ладонь и прислонившись к ним лбом. Первый вдох в таком положении дался нелегко. Израэль втянул воздух через нос, и вместе с этим мгновенно ощутил раскрывшийся, сложный запах старого корабля. Приторно сладкая поволока изгнившего дерева, окаменевшая в швах между досками соль, прах сухих водорослей, некогда покрывавших корабельное днище, и только одна, далёкая, уже почти что истлевшая нотка безотчётной свободы, которой этот корабль благоухал прежде. — Ты скучал по нему? — донёсся сзади на удивление кроткий, трепетный тон Стида. Его мягкосердечность хоть и слыла вокруг Мести чем-то совершенно очевидным, ещё никогда прежде не доставалась на долю Иззи, а потому он, по обыкновению возжелавший начать дерзить, молчал, не в силах оторваться от шероховатого бока Приключения. — Это не постыдно, привязываться к чему-то. Уверен, у тебя много важных воспоминаний связано с этим кораблём. — Не припомню, чтобы просил о твоём одобрении, — Иззи фыркнул и, оттолкнувшись от борта ладонью, отошёл прочь, к цепи, дугой свисающей от носовой бойницы до тела закреплённого на фальшборте якоря. — Лучше заткнись и лезь наверх, — посоветовал Хэндс. — Нам стоит поторопиться. Несмотря на озвученные подстрекательства, на цепь Иззи забрался первым, опасаясь, что без его примера Боннет попросту не поймёт, что делать. Но ждать себя тот не заставил и, цепляясь за массивные железные кольца, уверенно полз следом за Хэндсом, не отставая ни на фут, а, напротив, до раздражающей степени вплотную, уверенно и нехарактерно ловко для человека, у которого относительно недавно были проблемы с верёвочными лестницами. Стало быть, Стид всё-таки действительно научился чему-то за время своих одиночных странствий, лишённый поддержки команды и, тем более, опеки Эдварда, вынужденный справляться со всем самостоятельно и без каких-либо поблажек. Только сейчас Иззи запоздало припомнил о том, что Боннет, в придачу к меньшему опыту, был моложе его не столь значительно, как мальчишка Люциус, но всё же ощутимо. Стид ещё мог чему-то учиться, его тело схватывало изменения в окружающих условиях и успешно подстраивалось под них. А Хэндс старел. Его многочисленные, уже давно зажившие раны зудели, неоднократно сломанные кости ныли, и зрение со слухом постепенно теряли необходимую остроту. Но будь он проклят, если бы даже мысленно признал, что Боннет хоть в чём-то лучше, чем он. Так что Иззи собрался и поднажал, стараясь не запыхаться. С подъякорного крепления без промедлений перемахнул к фальшборту в один прыжок и, сдерживая одышку, перелез на более или менее надёжный пласт палубы, внутренне от всей души радуясь, что здесь можно было ходить прямо и на твёрдых ногах, а не ползать, как только что вдоль борта, или всё время крениться в сторону, как было на стоянке Странника в Порт-Ройале. Не без удовольствия он заметил также след неуверенности и страха, промелькнувший на лице Стида перед прыжком. Боннет собирался с духом несколько секунд, совершенно не думая о том, что за ним наблюдают. Откровенно говоря, мнение Израэля, непробиваемо придирчивое даже к столь великому и блистательному моряку, как Эдвард, перестало волновать его ещё при первой встрече. Стид полагал, что у него были дела поважнее, чем гоняться за одобрением человека, которому невозможно было угодить, хотя за последние дни в иные моменты он чувствовал непривычную вину за это. — Здесь… Ух, — Боннет приложил ладонь к груди, под пальцами ощутив ускорившееся то ли от усилий, то ли от волнения биение сердца. Его взгляд неизбежно напоролся на обветренный, иссушенный и прогорклый труп, привалившийся к стене надстройки полубака. Смятая, ветхая одежда на лёгком ветру порывами облепляла ужасающе ломкое, почерневшее от времени тело. — Иисус, Мария и Иосиф, это ещё что?! — Не уверен точно, но, судя по сюртучку, квартирмейстер, — невозмутимо ответил Хэндс и без единой секунды промедления направился дальше, мимо грот-мачты, так, словно здесь вовсе не лежало изуродованного временем трупа. — В толк не возьму, чего ты хотел? Большая земля здесь отрезана со всех сторон света. До материка можно доплыть на шлюпке, но их бы не хватило для всех, кто был на борту. Получается, здесь остались те, кто не рискнул бросать себе вызов добираться до Нового Света вплавь. А с чего бы им уходить с корабля? Тут безопасно, есть тень. Скорее всего, была еда и пресная вода… Думаю, этот говнюк жил здесь месяцами, прежде чем отдать концы. — Иногда я забываю, зачем вообще подался в пираты, — нервно усмехнулся Стид и спешно направился следом за Хэндсом. Доски под их ногами протяжно и жалобно скрипели на каждом третьем шагу. Даже сквозь подошвы Стид ощущал отслоения мягкой древесной трухи и обветшалые расхождения швов палубного настила. Ему было не по себе, но возвращаться к шлюпке, не спустив перед этим с борта сходню, а по ней — хотя бы пять бочек с порохом, было бы совершенно ребячливо и бестолково. Непрерывно напоминая себе о том, что именно он, в первую очередь, хотел заявиться сюда, Боннет придержал после Израэля раскрытую дверь и, не дав себе времени на сомнения, нырнул в подпалубную темноту застенков квартердека. Дверь захлопнулась следом, открыв со всех сторон узкие, тусклые просветы, сочащиеся проникающим сквозь измочаленное дерево солнцем. Внутри было затхло и жарко. Пыльный воздух прилип к телу, обволакивая открытые ладони и лица. Дышалось здесь трудно и неприятно, но Хэндс уверенно двигался вперёд, в слишком тусклом для человеческого глаза свете ощупывая стенку короткого коридора, в конце которого, сразу за поворотом, пол уходил вниз теряющейся в непроглядном мраке лестницей. Стид запоздало подумал о том, что им следовало взять фонарь, но озвучивать свои мысли постеснялся, уповая на то, что Иззи, кажется, чувствовал себя вполне уверенно даже в темноте. Не имея возможности разглядеть его лица, Боннет видел смутные колебания чужих движений и следовал за ними, когда Иззи начал спускаться вниз, ступень за ступенью. Стид и сам не понял, что щёлкнуло в нём, когда мертвенно глухой воздух подпалубного отсека вдруг разразился треском, а смутная фигура Хэндса, дёрнувшись, едва не сорвалась вниз. Меньше мгновения потребовалось Боннету на то, чтобы судорожно подхватить старпома под руки и потянуть вверх, рывком поставив рядом с собой — следующая ступень проломилась у Израэля под каблуком, едва не отправив его в падение с почти наверняка смертельным исходом. — Вот же срань, — безголосо просипел Хэндс, пусто пялясь в глубину мрака трюма. — Обращайся, — ошеломлённо отозвался Стид и запоздало убрал руки от Иззи, когда тот брезгливо отмахнулся от прикосновения и с невразумительной решимостью двинулся дальше, перемахнув через сломанную ступень. — Как-то я не подумал о том, что здесь будет темно. — И я, — пустым голосом согласился Боннет. — Именно. Но возвращаться поздно. Если лестница сломалась под моим весом, думаю, возможно, где-нибудь здесь есть прохудившееся место, в котором выйдет проломить стену. Какой-никакой, а всё же свет. Почти наверняка это была весьма неплохая идея, и Стид рад был бы её поддержать, если бы в темноте совсем не утерял Хэндса из виду. Лишившись единственного в незнакомой обстановке ориентира, Боннет боязливо прижался к стене и дошёл до конца лестницы уже значительно медленнее, тщательно прощупывая мыском обуви каждую следующую ступеньку. Отыскать Иззи казалось теперь непосильной задачей. Во всяком случае до тех пор, пока слева от себя Стид не услышал вдруг тяжёлого и громкого, глухого удара, за которым последовал почти неразличимый скрип. Он хотел ринуться туда и уже развернулся, абсурдно осмелев, как вдруг запнулся за что-то тяжёлое и, больно ударившись голенью, отпрянул так быстро, что чуть не упал, с трудом успев выставить в сторону правую ногу. Находиться здесь теперь Боннету хотелось и не вполовину так же сильно, как это было ещё на борту Мести. Вместо манящего таинственностью и изяществом корабля Приключение теперь казалось полным подлых уловок и ехидных поворотов лабиринтом, в конечном итоге намеревающимся запереть внутри себя любого, кто осмеливался войти. С подступившей тошнотой Стид подумал о том, что здесь, в трюме, могли быть другие тела, такие же, как труп квартирмейстера наверху, а он даже не мог видеть их, чтобы ненароком не задеть и не наступить. В этот момент со стороны, кажется, ближайшей стены, раздался ещё один удар. — Ты неправильно делаешь, — неожиданно даже для себя заметил Стид, и в тот же миг суетливая поступь Хэндса резко стихла. — Ты ломаешь сразу плечом, так? А нам не нужен большой зазор сейчас же. Для начала хватит и маленького просвета, — по наитию он медленно двинулся дальше, шаря в воздухе подрагивающими руками, пока, наконец, не напоролся кончиками пальцев на тёплое плечо в обрамлении просторного рукава, а следом за этим отыскал и шершавую деревянную стену. — В детстве другие мальчишки заперли меня в ветхом сарае на отшибе. Знаешь, что я понял, пока пытался выломать дверь? — Стид замер в одном шаге от стены и, подогнув левое колено, с размаху ударил стопой под откос борта. Раздался треск, и в озарившем уголок трюма концентрированном луче света поднялся столп сизой пыли. — Ноги, как правило, сильнее, чем руки. — Можешь не красоваться, Эдварда тут нет, — пренебрежительно отмахнулся Хэндс и, отряхнув приложившееся к стене плечо, с невозмутимым видом направился вглубь трюма. На самом деле, Стид не мог предвидеть, что эти слова покажутся ему настолько обидными. И тем не менее его губы побелели, а руки конвульсивно сжались в кулаки. Он никак не мог понять того, что говорил и делал Хэндс. Принимая его подначки и оскорбления за обыкновенные, фактически пустые попытки задеть, Боннет затрачивал нечеловеческие усилия, чтобы сдерживать гнев, каждый раз, как Иззи упоминал Эдварда. Это было больно и подло, как удар ножом между лопаток, но, что было самым странным, так это то, что собственными же словами Хэндс, очевидно, наносил ущерб и себе тоже, раз за разом мечась в волнении и умственных терзаниях. Перед своим похищением Тич ненамеренно оставил между ними беспорядок ещё более страшный, чем было прежде, в рамках первоначального разлада. И Стид ещё слишком хорошо помнил чувство бессмысленного, болезненного и абсолютно сладостного триумфа, который он ощущал в те моменты, когда ещё был твёрдо намерен собственными руками прикончить Хэндса. Даже сейчас он с трудом напоминал себе о том, что был Джентльменом Пиратов, а Джентльмен Пиратов убивал разве что «добротой». Поэтому, собрав в себе весь скопившийся гнев, Боннет зарычал и со всей силы нанёс по стене ещё несколько ударов, увеличивая проломленное в трюме окошко до добрых трёх с половиной футов. После этого ему уже чуть меньше хотелось сделать то же самое с Иззи. — Почему тебе обязательно быть таким противным? — в отчаянном смятении спросил Стид, обернувшись лицом к тускло подсвеченной глубине трюма. Иззи возился среди бочек, и, к собственной мимолётной радости, Боннет заметил, что высушенных и почерневших от времени тел вокруг совсем не было. — Почему тебе обязательно быть таким кретином? — без какого-либо смущения эхом отозвался Хэндс, открыв очередную бочку и запустив в неё голую руку. В ладони остался мелкий серый песок. — Видишь это? — Странный вопрос. Вижу ли я порох? Да, вижу. — Ты не порох видишь, — покачал головой Иззи. — Это не порох. Это бездымка. Порох чёрный, а она серая. Порох выстреливает, а она взрывается. Она только для бомб, ясно? А у нас пушки и мушкеты. Попробуешь зарядить такое в дуло, дуло к чертям порвётся и стрелка порвёт. Так что бери только те бочки, где порох внутри чёрный. — Понял, — опасливо выдавил Стид, в смятении попятившись к бочкам, стоящим у противоположной стены. С опасливой медлительностью развернувшись к ним лицом, он поднял первую крышку и для уверенности запустил пальцы в угольно-чёрную насыпь. — Слушай, я знаю, что ты не выносишь разговоры по душам… — Поэтому ты разумно будешь их избегать, да? — с иронией подметил Хэндс. — Нет, — на выдохе ответил Стид. — Не буду. Потому что нам с тобой есть, о чём поговорить. — Мне не о чем разговаривать с жеманными хлыщами, вроде тебя. — Я видел Месть Королевы Анны во сне сегодня, — не дожидаясь очередной колкости, Стид перешёл сразу к делу, боясь сдрейфить и потерять последние крупицы подходящего настроя. К его счастью, услышав это, Иззи выжидательно притих. — Или, вернее, её очертания. Я слишком плохо знаю, какова она вблизи. Провёл на ней всего пару минут, и, чего уж греха таить, эта «пара минут» была, наверное, худшей в моей жизни. — Когда она напоролась на риф в Баратария-Бэй? — Хэндс усмехнулся неожиданно пусто и мрачно. — В моей тоже, — нехотя признался он. — Я много славных дней провёл у неё на борту, но то утро было непередаваемо паршивым. Давненько я не видел столько мертвецов… Столько своих. У Стида защемило в груди, и он затих, комом проглотив следующие слова, которые хотел сказать. Слышать в голосе обыкновенно циничного Израэля неподдельное горе было странно и болезненно. Боннет едва ли мог представить, каким духом он обладал, чтобы без единого всхлипа собственноручно похоронить в море изуродованных до неузнаваемости товарищей, одного за другим. А в голове, между тем, проносились неисчислимые сотни беспокойных, по-настоящему тревожащих мыслей. Стид был замешан в этом. Это он сказал Хорниголду, где искать Месть Королевы Анны. Это он сболтнул об Эдварде немало очевидно лишнего. Он испугался вернуться в строй собственного экипажа, когда такая возможность ещё была. Но прежде всего, это он сбежал на Барбадосе, бросив Эдварда одного, и без какого-либо злого умысла, одной лишь превратностью судьбы запустив продолжительную череду трагических событий, которые привели к нынешнему хаосу. А теперь Эд был в опасности, один, в руках человека, угрозы ради устроившего на его корабле настоящую бойню. Стид боялся, что, к тому времени, как дело дойдёт до спасения, вытаскивать Тича будет уже поздно. Даже Хэндс, его преданный цепной пёс, бессменный товарищ, в последние недели слабо верил в то, что у Эдварда осталась хоть капля прежней силы духа. Жизни на Страннике в качестве пленного он бы не выдержал, а в качестве матроса — Стид был твёрдо уверен в этом, — не принял бы. И, раз из всех карт на столе оставалась одна только мученическая гибель, бледную надежду подпитывала только сомнительная расчётливость Хорниголда. Он не стал бы так просто лишать жизни того, кто достался ему со столь очевидным трудом. Но, думая об этом, Стид ненароком приходил в ещё больший ужас. Не зная точно, что могло происходить на Страннике все эти дни, он представлял худшие варианты и, зная собственную мягкую натуру, неизбежно понимал, что они не несли в себе и половины правды. Рывком содрав крышку с очередной бочки, Стид склонил голову, опустевшими глазами уставившись на серую насыпь в ней, и вдруг почувствовал, как по переносице соскользнула горячая капля. А лучше было бы её не замечать, но сумрак в старом трюме давил на изувеченное последними неделями воображение, запоздало пробудив в душе Боннета давящие тревоги. Он затрясся, сбивчиво, шумно вдыхая воздух, ставший неожиданно обжигающим и тошнотворно горьким, а затем вдруг выронил крышку от бочки и свалился с ног на подогнувшиеся колени. — Боннет? — подняв голову на странный шум, опешил Хэндс. В полумраке ему запоздало удалось разглядеть съёжившуюся между грузовых тюков фигуру Стида. Вид оказался столь странным и неожиданным, что совершенно выбил Иззи из колеи, и он, настороженно проскользнув между бочек, бесшумным, медленным шагом приблизился к капитану. — Он погибнет. Это снова случится, — задыхаясь в неподдающихся контролю слезах, прошептал Стид. — Я опять его потеряю. — Эдварда? — Иззи вздохнул с напускным пренебрежением, но, заметив, что Боннет не обратил на это ровным счётом никакого внимания, вдруг резко выпрямился и со всей силы топнул ногой. В тот же миг Стид затих и вскинулся, затаив дыхание. Снизу вверх он видел вынужденно холодное в пустом окаменении лицо. — Иди-ка ты к чёртовой матери с такими предположениями. Мой капитан — самый грозный и стойкий пират Карибов. С ним не сравнится ни один ублюдок, прикормленный с королевской руки. А ты действительно последний кретин, если считаешь, что Эдвард просто возьмёт и помрёт от рук вшивого корсарешки. Так что прояви к нему хоть немного сраного уважения, он это заслужил. — Хэндс нахмурился, но, увидев, что Стид продолжает пялиться на него в бездвижном изумлении, нагнулся чуть вперёд и сухо, практически неощутимо похлопал капитана по плечу. — Брось, Боннет, поднимайся. Склонившись ещё немного, Иззи уже сам придержал Стида под локти и, когда тот засуетился, опомнившись, помог ему встать на ноги. Задушенные всхлипы стихли, рваные вздохи успокоились, разглаживаясь сквозь усилия. Боннет смотрел себе под ноги, не решаясь поднять полных вины и беспокойства глаз, но мысли постепенно начали проясняться, позволив вспомнить, для чего именно они с Израэлем явились в трюм Приключения. Как ни крути, Хэндс был прав. Нужно было взять себя в руки и заняться порохом, а на горе у Боннета должно было появиться полным-полно времени уже после того, как минует самая опасная часть их нынешнего путешествия. В первую очередь следовало разобраться с Хорниголдом, и теперь Стид сам не знал, о чём думал, едва не признавшись Иззи в том, что именно он выдал каперам тайник Мести Королевы Анны. Сейчас это бы только создало лишнюю смуту, и, хотя сокрытая правда давила на чувствительное, порядком уже исстрадавшееся сердце, Стиду следовало придержать свою тайну ради всеобщего блага. Поэтому он быстро вытер лицо рукавами и, глубоко вдохнув, поднял с пола выпавшую из рук крышку от бочки. Порох в ней был взрывчатым и не годился в припасы для Мести. Но прежде этого оставалось ещё одно крохотное, а всё же ощутимо важное дело. — Спасибо, — собравшись с духом, прошептал Стид. Хэндс вздрогнул и резко отступил на два шага назад, словно уворачиваясь от пощёчины, но затем, запоздало поняв, что именно ему сказали, подобрался и бледно кивнул.