Реквием (A Wood-Worker's Requiem)

      Десять месяцев спустя       — Джон? Ты внизу?       Джон вздохнул, не отводя глаз от выгибаемой им кленовой планки.       — Да! — отозвался он, хотя терпеть не мог, когда его отвлекали. Днем он ходил помогать Питеру в его мастерской. Тот счел, что Джон уже набрался опыта и сможет научиться большему, если будет работать с полноценными скрипками, а не просто конструируя свою собственную. Джон в этом сомневался, но, придя в мастерскую, понял, что ему нравится работать в компании. Да и, учитывая, сколько Питер ему помогал, можно было поработать у него и бесплатно. В итоге Джону просто не терпелось заняться собственной скрипкой, и он даже не поднял головы, когда на лестнице раздались шаги.       — Прости, что побеспокоил... ну и ну!       Затянув струбцину, Джон выдохнул и наконец посмотрел на стоящих в дверях Салли и Грега.       — Привет, как жизнь? — поинтересовался он.       — Мы... ну ничего себе! Впечатляет. Когда я в последний раз заходил, здесь было все уставлено мебелью.       Джон с любовью оглядел свою мастерскую. Рабочий стол был завален нотами и эскизами скрипок. На форме уже "сидела" парочка обечаек¹, и Джон в данный момент готовил вторую партию. На стуле высилась кипа справочников, которые он собирался вернуть Питеру, а из стереодинамиков рвал воздух бетховенский "Концерт для скрипки с оркестром ре мажор".       Салли шагнула вперед, ее лицо зажглось любопытством.       — Вы говорили, чем собираетесь заняться, но это просто удивительно.       Джон кивнул и, отступив в сторону, слегка потянулся.       — Выглядит бедламом, я знаю.       — Нет, — выдохнула она. — Это прекрасно. Хотя мне не хватает веретен.       Джон фыркнул.       — Ну, тут вам винить только саму себя. Это ведь изначально была ваша идея, помните?       — Я только предложила вам сделать что-то, что ему бы понравилось. Я не говорила, что вам нужно полностью поменять свою индивидуальность, — сказала Салли и посмотрела на Грега, который по-прежнему глазел на окружающую обстановку.       — Этого и не случилось, — дружелюбно возразил Джон. Вот уже несколько недель, как он не виделся ни с Салли, ни с Грегом, а на Бейкер-стрит они не приходили с той самой ночи около года назад, когда все изменилось. Почти каждый месяц они вместе встречались в баре, тщательно следя, чтобы не касаться в разговоре Шерлока, и собираться в 221Б никому не хотелось. Сам Джон перебрался в квартиру только пару месяцев тому назад, устав наконец стряхивать с простыней опилки. Он убрал в комнату Шерлока почти все его вещи, чтобы облегчить себе жизнь, но все равно большую часть времени проводил внизу, в мастерской.       — Ну конечно, Джон Ватсон, которого я знала, всегда любил слушать... это... Моцарта, — поддразнила Салли.       — Бетховена, — поправил Джон. — И я действительно привык слушать классику, а особенно скрипку. Что интересно, сейчас я слушаю ее совсем по-другому. Уши как будто настроены именно на звук инструментов, а не саму музыку, и я иногда думаю: что, если бы я таким образом слушал импровизации Шерлока? Облегчило бы это мою жизнь или, наоборот, ее усложнило?       — Он очень хорошо играл, — неловко сказал Грег. — Когда хотел.       — В этом-то закавыка, — согласился Джон. — Особенно в четыре утра. — Он глянул на рабочий стол, прикидывая, сколько у него времени, прежде чем дерево снова нужно будет нагреть. — Как насчет чашечки чая?       Грег глянул на Салли и переступил с ноги на ногу.       — Мы не хотим тебе мешать. Но ты ведь можешь поработать, пока мы разговариваем?       Джон сверкнул благодарной улыбкой.       — Да, я бы предпочел перед уходом дожать обечайки.       Салли с любопытством взглянула на упомянутые части.       — Это боковины?       — Да, они называются обечайки, — кивнул Джон. — Сначала их нужно правильно изогнуть, а потом прижать струбцинами к вон такой штуке, чтобы придать точную форму. Потом вырезается верхняя и нижняя деки, пружина и эфы. От формы открепляются обечайки, и все вместе склеивается.       — Вы говорите как специалист, — заметила Салли. — А ведь заинтересовались этим делом только...       — Только в тот вечер, когда вы зашли ко мне в хостел, — подтвердил Джон и сосредоточил внимание на деревянной планке в своих руках. — Но поверьте, мне еще многому предстоит научиться.       — И на одном экземпляре ты, похоже, не остановился, — ухмыльнулся Грег и снова глянул на разложенные по всей мастерской части скрипок.       — Остановись я на первой, Шерлок достал бы меня с того света — и еще играл бы на ней в качестве наказания. Я хочу почтить его память, а первый вариант получился просто ужасным. Но, как говорила моя матушка, первый блин всегда комом, и к следующему ты уже ошибок не повторяешь.       — Значит, ты скрипки печешь, как блинчики? И сколько у тебя уже их "спеклось"?       — Четыре, — сообщил Джон, — И с гордостью могу сказать, что с каждым разом они получаются все лучше. Последнюю Питер даже продал в своем магазинчике. Наверняка, какому-нибудь студенту, который не будет придираться к звучанию, но все равно для меня это достижение.       — К звучанию?       — Да, это интересный момент, — сказал Джон. — У каждой скрипки имеется свой характер — и у моих он пока не сахар. Это только кажется, что они все одинаковы. Мне даже не перечислить всего, что влияет на скрипичный голос — само дерево, резка, форма и даже лак. Теперь я понимаю, почему это такая узкоспециализированная область — и почему скрипки Зигмунтовича уходят за 50 тыс. фунтов. Научиться основам совсем не трудно, но вот сделать точно, как надо? Это настоящий вызов.       — Вы нашли себе новую карьеру... еще раз, — тепло улыбнулась Салли.       — Я бы не сказал, что совсем новую. На самом деле, это как дополнение к моему хобби, и не то, чтобы оно помогало оплачивать мне счета... но да, что-то вроде карьеры, — Джон опустил взгляд на предмет своей работы и провел рукой по волосам. — Вот что, обечайки могут и подождать. Вы... как насчет того, чтобы подняться в квартиру? Я с удовольствием приготовлю нам по чашечке чая.       Ярдовцы посмотрели друг на друга и кивнули.       — Да, мы не против, — ответил Грег. Джон кивнул и повел их наверх по лестнице.       В 221Б они расселись и продолжили разговор, стараясь не упоминать, как изменилась квартира с того момента, когда они в последний раз все втроем в ней присутствовали. Наконец Грег заговорил о том, ради чего они с Донован собственно сегодня пришли.       — У нас есть дело, кое-чем похожее на то, что однажды расследовали вы с Шерлоком... и я подумал, может, ты на него взглянешь?       — Я? — искренне удивился Джон. — Мне казалось, Скотланд-Ярд теперь твердо настроен против любых консультантов. А особенно тех, кого зовут Джон Ватсон.       Грег чуть пожал плечами.       — И да, и нет. В отношении обычных дел — да, но, что касается тех, где у тебя могут оказаться определенные сведения, способные нам помочь, то почему бы и нет? И ты ничем не отличаешься от всех прочих, кто нас консультирует.       — То есть, если у вас появится серийный убийца со скрипками...       — ... ты станешь одним из нас. Совершенно верно.       Джон вздохнул, но где-то в глубине души у него затеплился крошечный огонек интереса. Прошлый год был очень спокойным и тихим. Как только Шерлоку вернули доброе имя, а он сам занялся своим "Великим скрипичным проектом", жизнь стала меняться к лучшему. Он даже перестал скучать по адреналину. Эту его зависимость дотла сожгло горе, а сегодняшняя жизнь, которую трудно было назвать непредсказуемой и захватывающей, оказалась намного лучше, чем он мог даже представить себе год назад. Она напоминала долгий, ленивый воскресный вечер. Да, без захватывающих приключений, ну так... ему их хватило на всю жизнь, ведь так?       И все же слова Грега вызвали в нем толчок забытого ощущения — этакой смеси интереса и адреналина.       — И что за дело?

* * *

      Несмотря ни на что, Джону удалось в четвертый раз начать жизнь заново. Сначала была жизнь с отцом-мебельщиком, с которой он родился — та, в которой он вел бы тихую, спокойную жизнь плотника без малейшей жажды адреналина. Рак отца забрал у него эту жизнь, и Джон стал врачом. Отправился в армию, чтобы принести как можно больше пользы... и эту жизнь вырвала у него пронзившая плечо пуля.       А после жизни с Шерлоком Холмсом — яркого, переливающегося калейдоскопа, доверху наполнившего изголодавшуюся душу Джона, ему осталась только черная, тоскливая имитация.       Потому что, честно сказать, он даже не представлял, насколько пустой была его жизнь, пока всепоглощающая дружба с Шерлоком не наполнила теплом и разноцветьем все ее темные, пустые, одинокие уголки. Даже влюбись он без памяти — это не изменило бы его жизнь настолько, как дружба, начавшаяся с лаборатории Бартса и одолженного телефона.       Он сам виноват, что построил третью вариацию "Жизни Джона Ватсона (в ре мажоре)" исключительно вокруг Шерлока Холмса, потеря которого практически уничтожила все, что у Джона оставалось. К моменту, когда друг на его глазах шагнул с крыши, Джон целых восемнадцать месяцев жил и дышал Шерлоком Холмсом. Он давно уже не работал в клинике, за неимением времени почти не встречался с однополчанами, и Бог знает, сколько месяцев не имел успешного свидания. Он с глупой радостью позволил Шерлоку заполнить всю свою жизнь без остатка.       Что вылилось теперь в огромную пустоту, которую Джон представить себе не мог, как заполнить.       Поэтому это новое... он не мог назвать его приключением, ибо ничто в этой отчаянной попытке выбраться из глубин бесцельности существования, из глубины потери Шерлока, невозможно было назвать этим словом. Наверное, можно было бы сказать, что это история выживания, но есть разница между тем, чтобы существовать: дышать, ходить, разговаривать, и жить на самом деле. Или, тем более, преуспевать. Но, как ни назови эту новую... миссию, она сумела удивить Джона. То, что начиналось, как попытка создать, несмотря на сложность, что-то вроде поминального подарка в честь погибшего друга, стало как будто фундаментом его новой жизни. Пусть окрашенной уже более бледными, пастельными цветами, но, по крайней мере, эта жизнь не была уже серо-черной — во всяком случае, полностью. Как и полностью одинокой.       Хотя не то, чтобы он в последнее время ходил на свидания. И не только потому, что его свободное время занимала сейчас работа, но еще и потому что он не имел на это душевных сил. Примерно раз в месяц он ходил пропустить по кружечке с Грегом и Салли, которые периодически спрашивали у него совета по каким-то расследованиям (хотя Джон порой задумывался, не из жалости ли они это делают), изредка встречался со своими бывшими сослуживцами и обедал с Гарри — этим и ограничивались все его связи с прошлой жизнью (или, точнее, жизнями).       Большую часть времени он работал со скрипками и прочими струнными инструментами в мастерской Питера. Кроме того, он общался и с другими скрипичными мастерами, обсуждая с ними все: от поставщиков древесины и до редких рецептов лака.       Он пожалел (и уже не впервые), что Шерлок при сем не присутствует. Друг со свойственным ему научным подходом с радостью бы протестировал все варианты древесных пород и лака, изучил всех поставщиков дерева и варианты резки... ну, в общем, все, что только может прийти в голову. Он бы составлял огромные таблицы со всевозможными данными: какое дерево лучше подойдет для колок, у кого лучше покупать доски для дек и чем вырезать краевую канавку. Может, они бы даже вместе работали над этим проектом. Возможности были буйно, восхитительно бесконечны.       Ибо Джон никогда не забывал, с чего он начал этот проект. Как бы сильно он ни наслаждался своими новыми друзьями и навыками, пусть даже создание скрипки открыло ему целый мир там, где он и не ожидал... все равно это бледнело в сравнении с миром, где жил Шерлок. Джону не хватало споров, которые они могли бы вести про скрипки — от научных аспектов конструирования до исполнительской стороны вопроса. Ему не хватало живущего под боком эксперта, которого всегда можно спросить при необходимости. И временами ему становилось больно при мысли, что Шерлоку не суждено сыграть на какой-нибудь из его скрипок — да, он наконец признал, что одноразовым его проекту не быть. Он подсел на это, его повязало скрипичными струнами и сантиментами к той единственной вещи, что вернула ему хоть какую-то цель в жизни и помогла создать Джона Ватсона версии 4.0.       Его собственная игра могла бы стать максимум средней, да и то в лучшем случае. Учитывая афганскую пулю, частично лишившую его тонкой моторики, и тот факт, что, в отличие от друга, он не обладал длинными изящными пальцами, было понятно, что уровень Шерлока тут просто недостижим. Хотя, как Джон обнаружил в процессе, играть на скрипке ему нравилось. С тех пор, как он прошел стадию кошки-которую-дергают-за-хвост, миссис Хадсон часто приходила его послушать.       Вместе с Питером и другими скрипичными мастерами, с которыми он за прошлый год тоже сдружился, Джон стал ходить на концерты. В отличие от Шерлока, он никогда особенно не любил классическую музыку, но она как-то пробиралась ему под кожу — пропитывала, как лак новорожденную скрипку, превращавший мертвый кусок дерева в живой сосуд для Музыки с большой буквы. Это не могло, да и не заменяло азарта погони за преступниками, но давало гораздо больше удовлетворения, чем он мог надеяться, когда... когда потерял лучшего друга.       Несмотря ни на что, Джону удалось выстроить для себя новую жизнь, и ничего, что теперь она уже не была такой яркой и азартной, как раньше. Он пережил свои "золотые деньки" и теперь конструктивным образом создавал прекрасную вещь. Но об этом было сказано предостаточно... разве нет?