Virtú

Осеннее солнце играет на ленивых волнах такими нестерпимо яркими бликами, что у Андрея болят глаза и нет никаких сил смотреть, но он всё равно не отводит взгляд. Волга здесь совсем узкая, за городом даже есть место, где ее можно перейти вброд, и в этом ему видится узость мысли тех, кто строил тут до него. Ему хочется, чтобы на этом берегу была набережная. Настоящая, длинная, одетая в гранит и мрамор, мощеная чугунным кружевом, уносящим тебя по ней вдаль, как волны бегут к Жигулевским горам. Но пока что здесь лишь бараки, а Каины настаивают – после, сейчас у нас в приоритете иные задачи, и Люричева оскорблено поджимает губы, стоит ему неосторожно упомянуть при ней, что скучней дорог он не видал нигде за свою жизнь. Андрей идет дальше, здания проплывают мимо одно за другим, точно на страницах учебника по истории архитектуры родного края. Вот превосходный пример зодчества классицизма – однокупольная базилика с колокольней и уродливым шпилем, действительно занесенная в учебники. Они с Петром в свое время прогуляли все лекции по классицизму. Вот дом со слонами – он Андрею нравится, и в учебники его вряд ли когда-то занесут. Возведенный всего несколько лет назад одним талантливым архитектором, чье настоящее имя помнят теперь только они с братом, с горящим взором описывавшим смелые новаторства, увиденные им на венском сецессионе, изменившие его взгляд на зодчество. Еще они помнят, как он чертил и строил макеты из картона, бракуя бесконечно их все, пока не остался удовлетворен результатом, в то время как едва ли не в соседней комнате они с Петром проделывали то же самое с макетом будущего Многогранника… А вот настоящий парад эклектики – Управа, Театр, Сгусток, Стержень… Куда не взглянешь – барокко, Ренессанс, «Людовики», неогрек, неорококо, неоготика, все остальные необезвкусицы, даже включения восточных стилей – комендант, вы действительно уверены, что эти лимские балконы и игривая мозаика на фасаде соответствуют вашему статусу? На особняк Ольгимских даже смотреть не хочется, настоящее палаццо, ну просто Флоренция, шестнадцатый век, честное слово, не отличить. Это тебе не Столица, часто шутит Петр. Андрей только вздыхает. Вздыхает и шагает дальше по этой жемчужине провинциального модерна. Это ему не Столица. В Столице остался Холодный Холл, остались его прекрасные ледяные сады. Остался Танцующий Мост, неизменно заставлявший его хохотать, наблюдая, как реагируют люди, когда камни под их ногами внезапно начинают «танцевать». Эту оптическую иллюзию придумал Петр, как раз когда они были на пике своей активности – что ни день, то новый проект, каждый невероятнее прежнего, и, что удивительно, почти все они получали одобрение на строительство… Потом оказалось, что испуганные иллюзией люди всё чаще срываются с Моста, а дети, заигравшись среди садов Холла, теряют счет времени и замерзают насмерть. Потом оказалось, что ни Столице, ни другим городам не нужны взмывающие к небесам башни, преодолевающие земное тяготение, не нужны расширяющие грани реальности Врата Вниз и Лестница Наоборот, не нужны чудеса – Стаматины строили, строили и бежали, спасая свои жизни. Пока наконец не оказались здесь, где до них никому нет дела. Спасибо, что не Чебаркуль, нервно шутит Петр и тянется за непочатой бутылкой. Андрею давно уже не смешно, но он с ним согласен – наверное, весь Чебаркуль – как один заводской район. Лишенный претензии на вычурность и возвышенность, построенный рабочими для рабочих – выбранный Стаматиными для жизни. Глядя на однотипные кирпичные коробки, набитые людьми, ему лучше видится новый Город, Город, который они смогут построить под эгидой Каиных. Границы области на большой карте, висящей на стене в Управе, дрожащей красной линией очерчивают сердце – и Андрей рисует такое же на дверях кабака, не забыв обозначить, как оно раскалывается, чтобы на его месте возникло новое, совершенно особенное. Он многое бы изменил. Снес бы к чертям Собор, это бездушное готическое недоразумение, и на его месте возвел бы нечто прозрачное, невесомое и пронзаемое лучами солнца насквозь. Конструкцию из тонких перегородок, исчезающую на глазах, позволяющую и самому раствориться, зайдя внутрь. Еве бы непременно понравилось. Почти физически давит на него тяжелая, приземистая громада вокзала. Он снес бы и его, заменив металл стеклом, оторвав его от земли и позволив слиться с небом. Юлия построит новые дороги, а каждое здание, каждый дом в знающих руках может превратиться в чудесное произведение искусства, и все они, до единого, будут великолепной декорацией Многогранника. Дай только срок.