Virtú

– Если в час перед рассветом с горящей свечой подойти к монументу в честь основателя нашей замечательной Столицы, то непременно рядом с ним увидишь его супругу, прекрасную Анну Алексеевну, выточенную из мрамора, которой, разумеется, не найти там днем. Андрей говорит мягко, вкрадчиво, удерживая легкую Еву у себя на коленях, ладонями водит по спине, то и дело ныряя за край ее шелкового топа, толком ничего не прикрывающего. Еве в таком положении удобно и тепло так, что, кажется, даже эта полоска ткани на ней лишняя. Она опускает голос до заговорщеского полушепота: – Правда? Я там никогда не была! Отец не пускал. Да и страшно – ночью! – Правда-правда, – андреевы ладони гладят вроде бы успокаивающе, но теперь уже ныряют за кромку евиной юбки, аккуратно трогают впадинки на копчике. – Я сам ходил, и не один раз, ручку ей целовал. Вот так. Он губами прижимается к тыльной стороне ее узкой ладошки, и Ева розовеет щеками, хотя, быть может, это оттого, что бокалы на столике с ними рядом наполнялись и пустели уже трижды. Четырежды?.. Ева не припомнит. Она прикрывает глаза, позволяя Андрею проложить путь от запястья к локтю и выше. Поцеловав ее в покатое плечо, он требовательно шепчет на ухо: – Веришь? – Не знаю, – задумчиво тянет Ева, для устойчивости хватаясь за его затылок. – Но я вот слышала, что все, кто так говорят – бессовестные вруны! Потому что нет у нее рук, как у Венеры… – и тут же получает за свое неверие укус в основание шеи. Возмущенно взвизгивает, но больше чтобы подыграть Андрею – с ней он всегда нежен сверх меры, ни разу еще не сделал ей по-настоящему больно. – Ну а про инквизиторские застенки, про людей, которые туда попадают, и потом о них исчезают любые упоминания, про крики и стоны откуда-то из-под земли вблизи Инквизиториума – слышала же? – Крики слышала, – тут же соглашается Ева, испуганно округляя глаза, даже садится прямо и рот пальцами прикрывает – совершенно аристократичный и неуместный здесь, в Городе, жест, который так нравится Андрею в ее исполнении. – Думала, послышалось… А что, правда, они людей забирают, и – всё? – нет их больше? Андрей кивает с самым серьезным видом, руки его снова пускаются исследовать евино тело, на котором и без того не осталось ни единого места, которое Андрей бы не знал. Он опускает взгляд и говорит так проникновенно, как сам от себя не ожидал: – Всё правда. Я знаю не понаслышке, ведь у меня так брата забрали. Ева моргает быстро-быстро, ей даже не щекотно от пальцев, потирающих ребра. – Как забрали? Пётр же… он же здесь. Я с ним вчера говорила… – Верно, ты же не знаешь – нас ведь трое было, а эти псы инквизиторские забрали нашего Павлика. Так мне и сказали, мол, забудьте о нем… Голосом Андрея можно накрывать умерших, как саваном, и Ева чувствует, как у нее наворачиваются и тут же скатываются по щекам слезы одна за другой, как мелко трясутся плечи и вот-вот потечет из носа. И только приглядевшись к выражению лица Андрея, она медленно понимает. – Ты… Ты смеешься надо мной! Можно было бы ожидать вспышку гнева, но Андрей хорошо успел узнать ее. Она хохочет вместе с ним и валится на кровать, смеется до тех пор, пока не начинает плакать уже от этого. От смеха у нее сводит живот, и Андрей легко и немного щекотно целует его, а потом говорит, и в этого раз голос у него искренне задумчивый: – Есть еще кое-что. Знаешь недостроенный собор недалеко от восточной набережной? – Знаю. Только он не похож на собор, совсем не как наш, – Ева перекатывается на бок и подпирает голову кулаком. Пожалуй, в историях о зданиях Андрею можно доверять, и она готовится слушать внимательно. – Почему же его не закончили? – Фундамент заложили еще лет сорок назад, – Андрей повторяет ее позу, и теперь они лежат лицом к лицу. – Строительство остановили, когда его архитектор погиб. Упал с плохо закрепленных лесов, и ими же его и придавило. И теперь он бродит там, неприкаянный, и ждет того дня, когда кто-нибудь возьмется завершить его творение… – Как его звали?– Еве больше не хочется смеяться, она почти шепчет и неосознанно хватает Андрея за горячую руку. – А ты его видел? Андрей медлит с ответом, гладит ее по руке и в конце концов легко целует в лоб и встает с постели. – Расскажу завтра. Если позовешь. – Позову, – твердо отвечает Ева. Она уверена, что уж эта-то городская легенда просто обязана оказаться правдивой.