Ведьма пустырей играет фонарным светом на битых стекляшках, дребезжит чёрными струнами на мостках проводов и хрипло хохочет эхом собачьих завываний. Животные ищут очередной кусок мусора, который насытит их желудок. Псы хоронят своих братьев и сестер в закоулках помойных стоянок.
Наверное, это было то самое лето перед выпуском и тот самый грязный городишко, слишком иной, слишком далёкий от граничных Расчесок. Здесь он впервые узнал, что если ходить девять часов по бетону, то можно получить волдыри, а если месяц налил тебе выпить, то пить надо с ним молча. Шакал был стар, старее, чем август прошедшего лета. Последнего лета.
Избитый до ржавых синяков на впавших щеках сентябрь пьяно смеется у наших дверей и стучится в рассохшиеся двери. Я впускаю его в дом, а он падает на пороге, из его рукава выкатываются сломанные листья, из окна сочувственно вздыхает посеревший клен. Первый месяц тоски поет шероховатым солнцем в свои ладони и закрывает от меня кровавые зрачки своих навечно грустных глаз..