ну весело же, товарищи, каждый раз думал курильщик пушек, как только замечал на худом лице андэда быстро проскальзывающую гримасу, смутно напоминающую улыбку. умеет же все-таки псина лыбу тянуть, пусть даже так, будто делает это с дулом маузера, приставленного к его виску, мысленно ухмылялся Неилс, вертя в пальцах тлеющую сигарету.

Хайне не любил, когда Бадоу заявлялся в церковь. он был чужим, будто инородным телом, абсолютно не вписывающемся под стать этого тихого умиротворенного, нагоняющего приятную тоску, местечка. вот же, думалось андэду, каждый раз, как он был удостоен лицезреть рыжие лохмы в высокой арке дверного проема, повадился выскочка таскаться сюда, как к себе домой. ни стыда, ни совести, цедил сквозь зубы Раммштайнер, даже не пытаясь стать чуточку гостеприимнее, сменить гнев на милость.

с недавних пор Бадоу заимел гнусную привычку тащить в хату все, чем только и могут славиться местные барахолки. по началу андэд, в силу своего далеко не бесконечного и не ангельского терпения, пытался вести дипломатичные переговоры и сподвигнуть незадачливого хламовника на утилизацию всего этого абсолютно бесполезного барахла, что он успел натаскать за несколько месяцев. когда гуманность переговоров не возымела никакого эффекта и была свергнута коротким, но содержательным "пшел нахуй".

здесь описание без надобности, это просто длаббловая почеркушка.

подбадривающее улюлюканье и гогот пьяных в стельку шинигами действовал на Ичиго успокаивающим, релаксационным способом, но ничего вразумительного и членораздельного, кроме "Эгей, народ! Бухаем!" он так и не смог сказать, хоть и яростно рвался в эпицентр всеобщего внимания.