What the water gave me

– …и когда на третий раз пришел охотник к корсаку, тот заговорил с ним человечьим голосом… – Знаю-знаю, эта лисица и оказалась его дочерью. Слышала уже тысячу раз! Скууучно! Спичка поскреб пятерней в затылке и шмыгнул носом, смешно своротив его набок. Вот ведь, ничем Мать Настоятельницу не удивишь. Он уже все сказки перебрал: и про сапожок Суок, и про тарбаганьего короля, и даже про каменных орлов. Вот про девушку-лисицу только и оставалась, насилу вспомнил, и ту слышала всезнающая Тая. – Значит, не покажешь место в Степи, где Альбинос живет? – уточнил, глядя исподлобья. – Не покажу! Уговор был – такую сказку, какую наше небольшое величество еще не знает, – Тая сложила маленькие ручки на груди и головой тряхнула задорно. – Нельзя на Альбиноса смотреть таким глупышам, как ты. Насупившись, Спичка принялся ковырять прореху на рубашке – как раз под размер пальца. На степное чудо-юдо посмотреть хотелось страсть как. Это ж настоящий шабнак! Ходит там где-то, говорят, а где ходит – поди, дознайся! Если кто и видел своими глазами –не скажут, не допросишься! А скажут – так набрешут с три короба, и ищи потом, дурак дураком, пока не заплутаешь в болотах. Спичка, кажется, всю Степь исходил вдоль и поперек, а Альбиноса не нашел. Но это ему кажется, что всю, а Степь-то, она хитрая, в ней, если не знаешь точно, куда идти – нипочем нужное не найдешь, хоть всю жизнь до старости ее топчи. И Спичка решается на самый последний шанс выведать у Таи заветную тайну: – А если не сам расскажу, а приведу такого человека, кто сумеет тебя удивить, засчитаешь сказку, как мою? – Отчего бы и не засчитать? – отзывается Тая благосклонно. – Только пусть знает, что тайну я все равно тебе раскрою, а не ему. Уговор есть уговор! На пороге дома Пётр мешкает. Прямо здесь, в этом дворе, покоится развалиной одна из Лестниц в небо. Он видел иногда, как дети играют на них, возятся, устраивают какие-то совсем не тайные тайнички, делятся друг с другом наверняка очень важными секретами. Пускай их. Лишь бы не сорвались. Пётр думает о том, каково им каждый день видеть Лестницу из окон, ходить мимо, подниматься по ней. Неужто не пугают их?.. Мертвые камни, мертвые мечты. Сейчас, в вечерних сумерках, они выглядят даже еще мертвее. Спичка тянет за рукав, нетерпеливый, вертлявый, ему, кажется, до Лестниц в небо нет дела. Ему зачем-то нужно, чтобы Пётр рассказал маленькой Настоятельнице степняков сказку, и Петр, удивительное дело, отчего-то согласился. Думал про себя, что нипочем бы не пошел, а тут вот кивнул, не подумав толком, засобирался, кутаясь в фуфайку и набирая в подмышку несколько ненужных листов и карандаши. Еще не знал, что станет рассказывать, но подумалось – не сумеет объяснить словами, рисовать придется. Заброшенный дом, избранный детьми для своих игр и посиделок, оказался темным и тихим. Уютным. Похож на его собственный, только почему-то пыли нет совсем, убираются неужто дети?.. Он сам генералил в последний раз, наверное, года четыре назад, на пару с Андреем вымел тогда весь мусор и запах затхлости, а теперь убираться и не хочется вовсе. Оказалось, что из окна на втором этаже действительно видно Лестницу в небо. Ту ее часть, что еще цела и кажется частью незыблемой конструкции. Будто так и будет идти вверх, вверх, как задумано, и никогда не обрушится. Пётр смотрит на Лестницу так, как ее видят дети, и ему хочется рассказать Тае что-нибудь действительно хорошее. Спичка устраивается чуть в сторонке, боится спугнуть свой шанс поглядеть на Альбиноса, а Петр садится на пол, на расшитый коврик, на другом конце которого царственно устроилась Тая Тычик. – Вот знала я, что он приведет кого-нибудь непростого. Ин-те-рес-но-го, – смешливо щурясь, с удовольствием выговаривает Тая. – Здравствуй, зодчий. Пётр не находится, что ответить. Не умеет он с детьми. Которые как Спичка – вроде еще несколько лет, и взрослые – с ними более-менее еще понятно. Себя в их возрасте хорошо помнит. А Тая – сколько ей, пять? шесть? – должна быть ребенком несмышленым, а смотрит прямо и серьезно, даже снисходительно. И это бы должно раздражать, но ему спокойно в этом доме и хочется улыбаться маленькой девочке напротив. – Я, если честно, знаю только одну сказку, – начинает он скованно, сидящий на полу, подобрав под себя ноги, и тяжелая фуфайка на плечах строит над ним этакий шалашик. – Она про такой… небесный замок. Он там, выше облаков, висит и манит к себе всех тех, кому мало земли. – Так это же про Многогранник! Какая же это сказка? Я в нем жила! – на маленьком личике настоящее разочарование, а Спичка с досадой ругается вполголоса. Петру под двумя осуждающими детскими взглядами становится неуютно, и он примиряюще разводит руками. – Башня моя самая настоящая, сама же знаешь. А я говорю сказку. И замок этот из сказки – вверх ногами перевернут, и если смотреть на него с земли, то видно только шпили и башенки, самые их кончики, что выглядывают из-за облаков и сверкают на солнце в ясные дни. – Да, я видела, ведь видела, как сверкает иногда! И кто же там живет? Расскажи скорее! Он недоверчивости не остается и следа. Янтарные глаза Таи сияют восторгом, она пару раз обрадованно хлопает в ладони и даже приподнимается со своего места, нетерпеливо подаваясь вперед. Спичка под шумок притаскивает откуда-то фонарь, обернутый бумагой, ставит между ними, подпаливает фитиль, и оказывается, что бумага тонко прорезана таким образом, что свет, проходя через нее, создает по стенам проекцию Города. – Кто живет? Это не дворец, нет таких правителей, что были бы достойны там жить, – Спичка толкает бумажный круг, укрепленный на идущих к тонкому штырьку распорках, и Петр наблюдает, как перед глазами медленно проплывают Бойни. – Это и не жилой дом, и не храм. Так кто же там живет? Перед Петром плывут крыши городских домов, он улыбается уголками губ и принимается выводить что-то на принесенных с собой листах почти вслепую – света от лампы совсем немного. Тая со Спичкой переглядываются, оба сгорают от любопытства, но под руку заглянуть не пытаются, ждут терпеливо, чем продолжится сказка. – Этот замок, кстати, целиком сделан из воды, – как бы между прочим добавляет Пётр и с удовольствием наблюдает за двумя вытянувшимися лицами. – Не из пара, не изо льда, а из самой настоящей воды, живой, прозрачной, звенящей хрусталем. Знаете, что такое хрусталь? Дети Города-на-Горхоне не видели хрусталя. Он есть в Омуте, привезенный Евой из Столицы, есть в Вербах, потому что Анна Ангел любит окружать себя роскошью. Детям интереснее скорлупки от орехов. – Невозможно, – авторитетно заявляет Мать-Настоятельница, и Спичка согласно кивает быстро-быстро. – Был бы из воды – весь бы давно уж пролился на землю, и всё тут. – А откуда, по-вашему, дождь берется? – Пётр снова улыбается, на этот раз улыбка выходит почти полноценной, когда детям нечего ему возразить. – Ножик есть у вас какой-нибудь? Ножик у Спички, конечно же, находится, маленький и острый. Здешним детям ножи и лезвия нравятся больше хрустальных колокольчиков, какие у Стаматиных были в детстве. Они все звенели на разный лад, но один звучал особенно тонко и жалобно. Он у Пети был любимым. Потом разбился. – Там не живут люди. Для людей это было бы… слишком. Если попадешь туда – тот же час растворишься, ничего от тебя самого не останется, – Петр не пил сегодня, а вчерашнее к вечеру совсем выветрилось, так что руки не дрожат, когда он ловко, не потеряв еще навык, водит лезвием по бумаге, повторяя причудливые линии. – В этом воздушном замке обитают Идеи. Прекрасные в своей гениальности, они время от времени спускаются сюда, к людям, переносятся в каплях дождя. И если повезет… Да, если повезет, за всю жизнь, может быть, одна на тебя и слетит… оттуда… Бумажный круг на лампе сделал уже не один оборот, но Петр всякий раз пропускал момент, когда перед глазами бы оказалась его Башня. Он останавливает круг, снимает его с распорок и заменяет своим, немного неуклюже сцепляя края между собой. – Никто не может его достигнуть. Но многие хотят, и не боятся даже потерять там себя. Помедлив секунду, Пётр толкает пальцем бумажный круг. Они втроем сидят так сколько-то, пока вокруг них неторопливо колышутся волны теплого желтого цвета, в которых можно угадать очертания чего-то большого, постепенно стекающего книзу. Когда круг останавливается, Пётр встает, чтобы уйти, с неловкостью смотрит на оставшиеся на его месте обрезки бумаги. – За сказку я обещала Спичке, а не тебе, – голос Таи останавливает его, звучащий немного хрипло, и Петр с удивлением обнаруживает, что глаза у нее влажно блестят. – Такой уговор. Но ты… если понадобится от нашего маленького величества что-нибудь – ты приходи, когда захочешь. И просто приходи. Пётр улыбается почти совсем по-настоящему и узкой ладонью треплет жесткие волосы. Оказавшись на улице, снова смотрит на свою Лестницу, похожую в темноте на доисторического раненого зверя. – Никто не может его достигнуть… И я не смог. Холодная капля разбивается о его макушку. Начинается дождь.