Блог

«В буйной, нищей, гордой нашей Испании – гордость к тому времени была едва ли не единственным её достоянием: чего-чего, а уж этого было в избытке» «- Я предан вам беззаветно! Верен беспредельно! И очень полезен! - Напоминаю вам, Дон Луис, что преданными, верными, полезными людьми я заполнил не одно кладбище» А вот эту цитату я посвящаю своим знакомым мигрантам в Португалии: «И если не считать счастья родиться в Португалии, а счастье это доступно не каждому – то нет ничего лучше для просвещения нежели видеть достойную смерть, общаться с мудрыми людьми, узнавать новые страны и постоянно читать хорошие книги» А ещё мне искренне интересно, кто осмелится сказать что это, например, не про нас: «с годами усвоил я ещё и то, что за ясность мысли платить приходится безнадёжностью и что жизнь испанцев всегда была неспешной дорога в никуда» (Ну, Ок. Наша - спешная) А вот такой рациональный подход я, пожалуй, одобряю, ибо оправдано: «Разглядывая своё отражение в одном из медных котелков, я пришёл к выводу, что изготовился скорее к бою и походу, нежели к любовному свиданию. Однако живой уродец лучше мёртвого красавчика» А вот ещё злободневное: «Ну не парадокс ли, господа: сражаться с Англией, с Францией, с Данией, с Турцией, с мятежными нашими провинциями – и у них же, через третьих лиц, покупать канаты, парусину, древесину и всякие прочие, необходимые на Полуострове не менее чем по ту сторону Атлантического океана. И стало быть, золотом Индий оплачивать содержание армии и флотов, которые нас же и бьют. Это тот самый секрет, известный целому свету, однако никто не решается прекратить такого рода торговлю, потому что она выгодна всем. И даже его величеству» И что-то очень чёткое и отчего-то некоторым недоступное: «честь сложно приобрести, трудно сохранить и опасно носить» «- Хотелось бы знать, откуда именно пнут меня шпагой.<…> - Откуда угодно, капитан, откуда угодно. Тут вам не Фландрия… вы вернулись в отчизну» «беда в стране, где к порокам притерпелись и привыкли, где перестают считать подлеца подлецом, отчего подлость делается естественнейшим состоянием души» «Репутация - это не бессрочная аренда» «бесплодная, как все равно смоковница какая, аристократия, растленное чиновничество и духовенство, столь же фанатичное, сколь безмозглое, вели нас прямиком к нищете и катастрофе» Подводя итог, как-то так скрасили мне вечероночи «Капитан Алатристе», «Чистая кровь», «Испанская ярость» и «Золото короля». Впереди ещё три романа под иной общей обложкой.

События первых 4-х романов Артуро Перес-Реверте, посвящённых капитану Алатристе, происходят в Испании 1620-х. Первая книга – это своеобразный испанский Дюма. Однако мне было очень любопытно дополнить свои скудные знания, полученные об Испании того времени исключительно из лекций по истории костюма. Какое-то феерическое безумное время, вызывающее своеобразный когнитивный диссонанс: вот вам чрезмерная религиозность, святая инквизиция и пытки в застенках, казни и ликующий от них народ; повсеместное наличие борделей и свободной любви за деньги (но только с женщиной, иначе на плаху); не подчиниться стражникам и порешить их всех – легко, потом скрываться в монастыре или в специальном «саду», где тусуются те, кто не в ладах с законом. Вот вам тюрьма, в которую можно заказать самые изысканные кушанья, проституток, закатить пир с братками, а назавтра отправиться на казнь и подставить шею под гарроту , либо принять за великую честь пойти умирать на очередную никому не нужную войну во Фландрию; можно далеко не ходить и драться и проливать кровь, умирать в подворотнях просто из-за того, что сударь на вас косо посмотрел; убивать на войне, убивать в переулках, убивать на кораблях, убивать в таверне, в театрах - убивать всегда и везде, при этом постоянно читать изысканную литературу, сочинять хорошие стихи, быть голодранцем–дворянином, зарабатывать на жизнь рапирой и кинжалом, быть готовым умереть за короля и за Испанию, неся на устах одновременно проклятия и молитвы Деве Марии. Но самое интересное то, что во всём этом некотором «иррациональном детстве истории конкретного государства» угадываются черты и аналогии нонсенса современного. «Капитан Алатристе», по сути, исторический роман, мне очень понравились отсылки к живописным произведениям Веласкеса, к пьесам Лопе де Вега, которые мне весьма нравились в детском возрасте, и к тому же Сервантесу. Культурологическому знатоку Испании будет неимоверно кайфово читать эти романы, как и тем, кто просто любит приключенческую околоисторическую литру.

«- До свидания, Шила, – грю я да помахал ей, и так мне тута до жути одиноко стало да страшно, что шибче, чем када плакала она, а тута до свиданья все прочие кругом друг дружке грят по всему ахтобусу, и, деда, во оно как грустно путешествить да скитаться, да пытаться жить и всякое делать, смекаю я, до самой смерти своей» «не прошло и пяти минут, как Дылда весь такой мрачный сидел да грустный. Деда, жись несчастна, а потом счастлива, и так оно всё, покуда не помрёшь, и не знашь, чё оно всё так, и спрасить неково, тока Бога, а Он ничё тебе не отвечат, правда же ж?» И этот удивительный ребёнок через всё свое путешествие мысленно общается с дедом, с которым жил, и которого оставил, и неизвестно, что ещё ждёт мальца впереди, но глаза его так широко открыты… «и стены везде, и мусорки, и провода лектричные, а посередь всево этого - такое старое болото сидит, а на нём высокая зелёная трава и жолтое масло на воде да ржавые плоты вдоль берега. Видок такой, что я и не мечтал никада увидать. И тута ещё таково же, как тока мы с моста свернули, и всё такое дымное и агроменное, да так широко раскинулось, что я и глядеть не можу ни на какое самомалое местечко, чтоб не видать тама, как ещё больше тово же за ним тама громоздится в тумане да в дыму. Ну, деда, и это ещё не всё - грю ж тебе, солнце тама всё красное, а это оттово, что выглядыват оно в большущую дыру в тучах на Небесах, и из этой дыры, куда ни ткни, вниз мечет здоровенные длиннющие солнцевые пальцы, и всё это просто такое розовое и пригожее, кабутто Боженька спустился через дым на мир поглядеть» И весь роман вот такой наивный, непосредственный, неунывающий, даже когда рассказывает о проблемах цветного населения, затрагивая такие непростые темы, как тяжкий ручной труд и невозможность заработать себе на жизнь, ущемление прав, несправедливость, когда талант не сможет спасти тебя, ведь встречают «по костюму», но он в дырах. При этом, несмотря на все ущемления и несправедливости мира, герои романа верят в лучшее и изо всех сил цепляются за жизнь. Так и хочется написать: «так могут лишь афроамериканцы, еще помнящие где-то на подкорке, каково это быть рабом…» « - Но линия такая есть, вот только одна штука с ней – не на земле она, да и не в воздухе, а просто в голове Мэйсона и Дикси, как и все остальные линии, границы там у стран, у штатов, параллейные тридцать восьмые линии да линии железных занавесов в Европе – всё это воображаемые линии у людей в голове и никаково отношения к земле не имут» Так что, смело можно сказать, что эта книга – афроамериканский сборник романов Джека Керуака. Годно!

«проснувшись примерно три часа спустя, посреди сердцещемительного чистого, ясного, здравого, счастливого дня, птицы всё поют, теперь и детишки запели, как будто я паук проснувшийся в пыльной урне и мир не для меня а для других существ повоздушнее и попостояннее самих по себе и к тому же не так подверженных кляксам непостоянства» Не знаю, как вы, но лично я просто тащусь невероятно от керуаковских оборотов, от его потока сознания и словообразования. «одна из самых странных гостей когда-либо залетавших к Бромбергу, бедная подземная битовая негритяночка вся одежда на ней и двух пенни не стоит (я за этим щедро проследил), и всё же такая странноликая, торжественная, серьёзная, как смешной торжественный нежеланный вероятно ангел в доме» «у нас с Юрием на той неделе в баре был долгий разговор, за портвейном, он утверждал что всё поэзия, я пытался провести обычное старое разграничение между стихом и прозой, он сказал: «Ссушь, Перспье ты веришь в свободу? - тогда говори всё что захочешь, это поэзия, поэзия, всё это поэзия, великая проза это поэзия, великие стихи это поэзия» Говорят, Джек написал этот роман за три дня. Верю. Так подробно, в тонких изяществах и подробностях пересказать события можно было лишь по горячим следам. Пылко, ебануто и упаднически. Второй роман под обложкой - «Жив». Признаться честно, просто удивительный роман, неожиданный и, судя по всему, недооцененный. Иначе почему я никогда не слышал о романе «Жив»? Вы уж извините мне мой «французский», но это О-ХУ-ЕН-НО!. А теперь представьте себе практически уильямфолкнеровский роман, написанный от лица необразованного чернокожего ребёнка, который ни дня не учился в своей жизни, жил впроголодь, в стрёмной маленькой хижине со старым дедом где-то в полях, которыми когда-то владели конфедераты. И это просто чума какая-то! Во-первых, весь текст написан от лица этого мальчугана в чисто его безобразно деревенской неграмотной манере речи, которую ты с трудом воспринимаешь вначале, но подхватываешь и летишь вместе с ним, настолько чётко, настолько ясно, настолько наивно, по-детски, взаправду, всамомделешно, ты в шкуре его пребываешь, глазами его смотришь на мир, на чудеса в нём, воспринимаешь это всё настолько живо и трепетно, с каким-то невероятным оптимизмом, что понимаешь, насколько это потрясающе, что Керуак назвал своего мальчонку Жив, назвал так роман и вложил в это столь мощный месседж. И этот мальчонка – просто какая-то соль земли, и этот удивительный чернокожий слэнг, и то, как саксофон они называют «рогом», и сквозящая грусть, и некоторая тоска, но при этом несгибаемость и непобедимая воля к жизни. Не знаю, по мне так, этот роман мог бы побить влёгкую «На дороге». У него такой зачётный посыл, такие необычные формы. Мне реально он очень зашёл. Закрыл книгу и сказал, серьёзно, вслух сказал: «Заебись. Это охеренная книга!» Ща поясню за базар… Цитатами…

Как ни странно, у Джека Керуака я прочёл ещё далеко не всё. В этот раз читал книгу, где под обложкой было два текста: «Подземные» и «Жив». Расскажу сначала о своих впечатлениях о «Подземных». Этот текст, насколько я понимаю, Керуак писал в возрасте, когда перевалил за свое тридцатилетие. «Подземные» – это настоящий, настоянный на лирике и битничестве, текст в духе «классического Керуака». Стиль, который мне действительно нравится - длинные предложения по полстраницы без знаков препинания, все эти мыслеречи, эмоции, состояние «чукчи», практически городского шамана, поющего свою песню о том, что видит, слышит и чувствует. «Подземные» - это летопись страсти параноидальной, разрушительной, пьяной, больной, это любовь «эгоманьяка», как сам себя же нелестно называет Керуак. Начало пятидесятых, безумный боп в клубах, джаз на пластинках, эра интеллектуальных маргиналов, открытия своих и чужих границ, безудержного творчества и потребления различных веществ – всё это лишь фон и антураж Подземных. Во главе всего история любви к цветной девушке, восхищение ею, её история, открытие новых сторон в ней и в себе соответственно. Каково это быть молодой и роскошной, при этом цветной «хеповой биксой» в Америке начала пятидесятых? Каково это иметь в себе смелость признаться в том, что ты хочешь быть рядом с цветной девушкой, отбросив социум и его мнение? И каково это, когда ты, казалось бы, признался себе в этом, но не готов что-либо делать? Ведь СЕБЯ ты любишь в своей любви… а рядом постоянно оказывается много виски, много хереса, много дури, много увлечённых «объёмных» людей, в которых ты «врубаешься». Ведь женщина всегда будет где-то фоном… «я бы предпочла счастливого человека несчастливым стихам что он нам оставил» «её интересовали худые аскетичные странные интеллектуалы Сан-Франциско и Беркли а вовсе не здоровущие бичи-параноики пароходов и железных дорог и романов и всей этой ненавистности которая мне самому во мне столь очевидна и другим поэтому тоже – хотя и поскольку на 10 лет моложе меня не видя ни единого из моих достоинств которые все равно давно уже как утоплены годами наркоты и желания смерти, сдаться, бросить всё и забыть всё, умереть в тёмной звезде» «все втроём мы действительно печальны едем вместе на поезде к веселухе, к кошмару, к неизбежный водородный бомбе»

«- А теперь послушай меня, - спокойно говорит Уве, аккуратно прихлопывая дверь. – Ты ведь уже родила двоих, а скоро родишь и третьего. Приехала из другой страны, наверняка сбежала от войны, преследований и прочих ужасов. Выучила чужой язык, получила образование, нашла работу, содержишь целую семью, в которой кроме тебя, похоже, никто ни на что не пригоден. И я, леший меня забодай, подумать не мог, что в мире есть такая хреновина, которая бы тебя напугала…» В какой-то момент мне показалось, что Бакман перегнул с испытаниями на одну единицу населения, но долбанный жизненный опыт в очередной раз глухо повторил мне: «Ты удивлён? Но ведь ты сам часто повторяешь, что Бог любит сволочей!» Чего удивляться-то перегибам на местах? Хотя, по-чесноку, Уве во многом знатно свезло. Возможно, это понимание и держало его на плаву и вело по жизни. В некоторых вещах я очень даже понимаю Уве, мне близок его основательный подход к вещам. Пока читал – протипировал его как Максима Горького, такой прям типичный mbti «Администратор». «Ноябрьский вторник, четыре часа дня. Уве уже погасил все лампочки. Отключил батареи и кофеварку. Обработал пропиткой кухонную столешницу. Пусть эти ослы из «Икеи» дяде своему рассказывают, что их столешницы не нуждаются ни в какой пропитке. Нуждаются ли, нет ли – в ЭТОМ доме столешницу мажут пропиткой каждые полгода» - вот в этом весь Уве! «…дома ему по душе. Их можно понять умом. Их можно рассчитать, начертить на бумаге. Они протекут, если не латать крышу. Они рухнут, если не укреплять фундамент. Они справедливые, эти дома, всегда платят тебе тем, что ты заслужил. Не то что люди» «Целая страна стоит и рукоплещет тому, что никто больше не умеет работать на совесть. Безудержная овация посредственности. Никто не способен сам поменять шины. Смонтировать светорегулятор. Положить плитку. Оштукатурить стены. Сдать назад на машине с прицепом. Заполнить декларацию. Всё это лишние умения, утратившие свою актуальность» И ещё… вы думали Уве злопамятный? Нет, он просто принципиальный…

Вообще занятное впечатление: пока читаешь книгу – будто про русские характеры читаешь, смеёшься над тем, как старшее поколение ругательно произносит слово «айтишник». Сам-то я тоже люблю порой зло пошутить про айтишников, они нынче всем оскомину набили, как отдельный «вид людей» - самый нужный и высокооплачиваемый, хотя, по большей части,  совершенно бесполезный и с низким порогом выживания в суровых реалиях. Бакман так зачётно выстёбывает и их, и «модных трахабельных сучечек с собачками», и бойких «понаехавших», и «жиробасов», и «белорубашечников». Делает это так, блин, по-русски, но всё-таки не по-русски. «Сегодня он собрался ввинтить туда крюк. Не абы какой крюк. Абы какой крюк нынче худо-бедно вкрутит любой айтишник с психиатрической справкой и в вязаной кофте не то мужской, не то бабской. Нужен такой крюк, чтоб намертво сел, как скала. Чтобы дом рухнул, а крюк остался на месте» «Ростом под два метра. Уве всегда с интуитивным скепсисом относился к людям выше метра восьмидесяти пяти. Опыт подсказывал: при эдаком росте кровь просто не добирается до мозга» «- Так день на дворе – у нас тут что, вообще никто не работает? - Я на пенсии, - с виноватым видом отвечает Анита. - А я в декрете, - беспечно шлёпает себя по пузу Парване. - А я айтишник, - говорит Патрик» «В гаражном проёме виднеется заплывший жиром сосед – стоит на парковке. Не то чтобы Уве недолюбливал толстяков. Нисколечко. Каждый волен быть таким, каким хочет. Просто Уве никак не мог взять в толк, как им  это удаётся. Это ж сколько надо лопать, чтобы фактически удвоиться? Можно ли нагулять такие мяса, если к этому нарочно не прилагать усилий, задаётся вопросом Уве» Герой Бакмана горазд обзывать всех и вся, но дальше смешных сентенций не уходит, он безвредный, незлобный и на деле «всеприемлющий». Сколько бы он не пытался казаться суровым, окружающие так и будут ходить к нему за помощью, а он никому не откажет, потому что «только он может всё исправить и порешать». Может, это комплекс гиперответственности. Знаете, есть такие люди… они как булочка с гвоздями – с виду хорошенькие такие, безобидные и классные, а внутри с говёным сюрпризом, а вот Уве – это своеобразная булка в форме гвоздя, видится гвоздём, а внутри сплошь булка… Стержень-то «гвоздевой», но внутрянка – мягкая. И если вам встречались подобные люди, то вы, скорее всего, сразу проассоциируете их с Уве.

«Вторая жизнь Уве» Фредерика Бакмана – ироничный и трогательный роман. Даже такого не самого эмпатичного товарища вроде меня, он прямо-таки за душу пробрал. Мне кажется, секрет успешности книги прост: Уве – это вполне возможно, ваш сосед, с которым вы каждый день сталкиваетесь у подъезда, он ворчит в домовом чате, жалуется на выкрученные лампочки, утюжит тех, кто неправильно паркуется, и… с ним лучше не связываться. Первая глава – не самая удачная, я думал, что просто первый блин комом, но как позже выяснилось - подчёркивает некоторый цикл. Она – начало, она – и конец сюжета. Втягиваешься в чтение поэтапно. Сначала я счёл, что книга – сатира, она будет не слишком смешной, но сатиричной, потом мне показалось, что я читаю про своего очень близкого приятеля – все повадки его, я даже представлял Уве большим, грузным, с бородой и сведёнными бровями. Посмеивался и повторял: «Я знаю, о ком эта книга!». Но и тут Бакман меня удивил. Он умудрился заставить читателя, похихикивая, стоически пройти с героем через его боль, понять и принять этого человека. Глава «сейчас», глава «тогда» - по этому принципу строится вся книга. Мы наблюдаем Уве в двух проекциях, стыкуем их и получаем не столько причинно-следственную связь, сколько поражаемся, почему фатум испытывает так одного человека, будто он рождён был только для того, чтобы преодолевать всяческое говно и выстоять. Резонно спросить: «Зачем?», и на это Бакман даёт исчерпывающий житейский ответ в самом конце. Мне, конечно, со всем моим нигилизмом и реализмом не верится, что кто-то способен разглядывать подобные судьбы, вглядываться в людей, находить в них что-то, а уж тем более любить. Его ценят не за характер, а за дела. Но… пусть так – Бакман в это верит, не знаю почему, может, потому что он швед.

Не хочу спойлерить цитатами, потому что книга действительно крута. Она, в конце-то концов, – маленькая, прочтите, блин, её. Будет вам там и Ницше комплектом, и Кастанеда… И закончу одной лишь цитатой: «ПРИВЕТ! ПРИВЕТ! Взгляните на меня. ПРИВЕТ! Я ДЗЕН. Это КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет. Всё вокруг – ничто, и до чего же круто быть ПРОСВЕТЛЁННЫМ…»

А вот и про эру потребления и мелочной жизни, измеряемой статусом и степенью достатка: «Это была моя жизнь. Лампы, стулья, ковры – всё это было мной. Тарелки в шкафчиках были мной. Растения были мной. Телевизор был мной… Прямо сейчас я хочу умереть. По сравнению с Тайлером я – ничто. Я беспомощен. Я глуп, могу лишь желать вещей и нуждаться в них. Моя крошечная жизнь. Моя говённая мелкая работенка. Шведская мебель. Я никогда, никогда никому об этом не говорил, но до встречи с Тайлером я собирался завести собаку и назвать её Антураж…» "Целые поколения выполняют работу, которую ненавидят, ради того, чтобы купить то, что им не нужно. "…предпочту убить тебя, чем смотреть, как ты вкалываешь на дрянной работёнке, денег от которой хватает только на сыр и телевизор...» И если герой без имени формирует вторую личность с пылающим контуром харизмы по имени Тайлер Дерден, который провоцирует понять свои пределы, активизировать креатив, стать безудержно свободным, то мир ждёт его – харизматического лидера, чтобы отдаться ему, отдаться во власть его тоталитарной секты, стать никем ради высшей цели, служа Сверхчеловеку. Даже не знаю, КАК не написать по Чаку Паланику философский трактат и сократиться, потому что мне хотелось уделить время не только концепции, но и своим психоэмоциональным флэшбэкам, потому что я на своём опыте знаю, что такое иметь внутри своего Тайлера Дердена. Мой Тайлер появился, когда мне было лет 17-18? Сначала он был просто способом сказать миру «я делаю так, да я ебанутый, потому что я Тайлер», а потом уже после 20 он появлялся в момент острой нужды почувствовать свою силу и свободу, как «магический союзник» в духе Кастанедовщины, который напоминает, что пока смерть дышит тебе через левое плечо – ты, сука, жив! Помни об этом! И да обрящешь ты силу, пройдя через метафизический мост. Мой Тайлер был хорош. Я опирался на него, я взывал к нему в минуты слабости и траблов. Я напоминал себе: «если не сломаешься – станешь лишь сильнее». Я начинал думать как он и делать как он. Якорился на нём, именно он не давал мне спать ночами, выгонял меня в три ночи на улицу одного в поисках найти пиздюлей на районе, испытать солёную смесь из одиночества и свободы, он мог надавать мне по щам до синяков, что на следующий день на щеках выступали фиолетовые подтёки, он любил провоцировать, он хотел от меня большего, наказывал меня моими же осознанными руками, вымещал агрессию этими же руками, нарывался на неприятности и одновременно был «лучше всех», он вселял в меня уверенность, выкорчеванную из меня долгим опытом «среднеколхозного» совдепского школьного воспитания, которое каждый день повторяет «ты грязь», не мы здесь ради тебя, ты «ничто», и ты начинаешь верить, становится «адептом социума», «членом чьей-то тоталитарной секты». Поэтому да, я знаю, о чём говорю: Тайлер Дерден – он необходимость, мост между «серым червём» тобой и «Сверхчеловеком». Важно лишь найти баланс, изучить Тайлера и, наконец, понять, что ты и есть ТАЙЛЕР ДЕРДЕН.

Прочитал Чака Паланика «Бойцовский клуб» и ещё раз (в какой? Уже не припомню) пересмотрел фильм, чтобы понять отличия и сравнить своё первоначально кинематографическое мнение об этом произ-нии. По моему мнению, киноверсия – несомненно, отлично сделанная и привлекательная, является «романтизмом», а вот книжная версия – чистый «постмодернизм». Кино преподносит нам ГЕНИЙ Тайлера Дёрдена, романтизируя его уничтожение в конце, где ценностная концепция ЛЮБВИ побеждает. Главный герой всю дорогу кажется жертвой обстоятельств – умным, немного двинутым, но «целостно ценностным». Все его «опасные шутки» всё-таки шутки, и жертва Роберта Полсона пробуждает его внутреннего «этика» и способствует окончательному пробуждению. С книгой всё гораздо сложнее. Ценности размыты, мораль сера, а в финальной главе я не увидел излечения, я убедился, что Тайлер Дерден не убиваем, он ушёл, но обязательно вернётся, ибо мир ждёт его возвращения. Ницшеанская концепция Сверхчеловека расцветает бутонами постмодернизма в романе Паланика. Что там писал Ницше? «Человек – это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, это канат над пропастью». Одна лишь эта фраза и есть метафора всего произведения. Выносливость, отвага, свобода и утверждение воли – это качества духа. Воля к жизни – это борьба за власть  и превосходство. Величие – в честности перед собой, ум и талант весят больше чем приспособленчество. Сверхчеловек преодолевает посредственность и мелочность,  презирая толпу и общество потребления, прорывается к вершине человеческого духа: «навстречу своему высшему страданию и своей высшей надежде», игнорируя Бога и рождая свою собственную мораль. «Полная утрата надежды являлась свободой» и «лишь утратив всё, что имел, получаешь свободу делать что угодно»  «…отец для тебя – прообраз Бога. А если не знаешь своего отца, если он сбежал, или умер, или никогда не бывает дома, что ты думаешь о Боге?.. В итоге ты тратишь жизнь на поиски отца и Бога. Тебе следует принять во внимание то, что Богу ты не нравишься. Может, он нас ненавидит. Это не самое ужасное на свете…»

Она легко низвергает героев до обычных людей со своими психологическими проблемами. Кстати, важный момент - автор в курсе, что языческий культ Диониса являлся отчасти зарождением христианства и ассоциировался с ранним образом Христа. Она описывала один из языческих обрядов, который ярко иллюстрирует этот достаточно известный факт, и даже по символизму это должно элементарно считываться читателем-обывателем. Недурно показана эта «религиозная метаморфоза» из шаловливого добродушного Бога в Бога карающего со всеми этими «ветхозаветными» убиениями младенцев. Неплохая историко-культурная отсылочка. Язык повествования простой, лёгкий, но действительно смог погрузить в ландшафты Крита, Наксоса и Афин. По ощущениям - яркий фильм посмотрел. Хотел бы продолжения «древнегреческих» романов, чтобы они сплелись и образовали достойное «Золотое руно», но есть опасность, что авторки не захотят писать о мужских фигурах, сильно циклясь на феминах, а надо бы для полноты обзора иметь романы с разными персонажами. Пока гуглил, узнал, что у Сэйнт скоро выйдет «Электра» и вроде есть ещё «Аталанта». И меня это напрягает. У Миллер всё-таки перо посочнее и пободрее, из-под него уже вышел Ахилл и Цирцея. Обе книги клёвые и разные, а что продемонстрирует Сэйнт - «будем наблюдать». Всё-таки Ариадна приторно правильная получилась: верная жена, любительница детей, «защитница женщин», преданная сестра. Ну, перебор добродетелей, как по мне. Поэтому, видимо, и была введена вторым главным персонажем её более «живенькая» сестра Федра, немного антипод. Это хотя бы уравновесило повествование. Теперь по цитатам: «Слишком наслаждалась я своей любовью, облачилась в неё, словно в дорогой наряд, и так, наверное, сияла от радости, что и боги на небесах увидели. Ради этой любви я замыслила лишить жизни собственного брата и предать отечество» «вскрылась и другая ложь Тесея, и не одна. Вот так потянешь за ниточку, и окажется, что весь ковёр в огромных лохматых дырах» «Да, пока он младенец, но он сын своего отца, и кто знает, какая ложь без труда сойдёт с его губ однажды и с какой лёгкостью он сам разотрёт в кулаке женскую судьбу?» «Тесей пришел взглянуть на сына, а я пытливо наблюдала за ним. Доволен, кажется, хоть особого интереса и не выказывает. Позавидуешь столь безмятежному безразличию» «Я сделала глупость, положившись на героя – человека, способного любить лишь громкое эхо собственного имени, звучащее в веках» «И я не позволю мужчине, который ничего не ценит, заставить меня усомниться в собственной ценности» «Медуза расплатилась за преступление Посейдона, потому и стала чудовищем… а теперь мужчины выставляют напоказ её уродливую, жуткую голову, дабы карать своих врагов. И все шарахаются от неё в страхе и отвращении. А алтари Посейдона курятся по-прежнему» «Если горе чужое – мерило величия, он мог теперь называться величайшим из богов»

Дженнифер Сэйнт «Ариадна» - ещё один роман по мотивам древнегреческих мифов от издательства Corpus. Сразу замечу, что уже прочёл два подобных романа под авторством Мадлен Миллер, поэтому без сравнений не обойдётся. Скажу откровенно, романы Миллер мне показались гораздо сильнее и по стилистике, и по языку, и по психологии персонажей, и по сюжету. Теперь по поводу «Ариадны» конкретно. В самом начале книги - первые несколько десятков страниц меня смущала и манера повествования, и наивность главной героини, возможно, потому, что у меня в детстве была некоторая романтизация образа Ариадны, да и не её одной. Она всегда казалась мне, по меньшей мере, не дурой, а скорее даже хитроумной, однако здесь мы встречаем Ариадну наивной «обычной десятиклассницей», которая по уши втюрилась в популярного «капитана бейсбольной команды» Тесея. И это нелепое сравнение здесь специально, ибо Тесей - постепенно вырисовывается реально туповатым увальнем, слабоватым на передок. И это меня сначала коробило - всё-таки «память детства» не перешибёшь. Однако, автор всё-таки умудрилась погрузить меня в правильный «древнегреческий сон», её роман будто вытекает из двух романов Мадлен Миллер. Я знаю, что это не специально, а жаль, ибо авторы могли бы сговориться и сделать 3D-конструкцию из множества книг, оживляющих древнегреческие мифы – и это было бы просто офигенно! Оба романа Мадлен Миллер связаны общими героями, а Дженнифер Сэйнт будто подхватывает и с помощью Дедала и его сына плавно перетекает к двум дочерям злобного тиранами Миноса и раскрывает истории ещё некоторых мифологических персонажей, в том числе Диониса. Можно было бы назвать книгу феминистической, но с точки зрения феминизма она явно не дожала и уступает своей коллеге Миллер, которая в лице Церцеи описала очень сильного и независимого, действительно крутого женского персонажа. Героини Сэйнт не настолько независимые, они попроще. Я бы сказал, более конформные женщины, но с гордостью и своим мнением. А вот мужские персонажи показаны со своей тёмной стороны, за исключением Диониса, пожалуй (и то - есть нюанс).

Пройдёмся по цитатам: «Тот, кто врага не побьёт, - тот победитель вдвойне» «Стыдно отвергнутой быть; но быть самовластной – прекрасно» «Да прогневается на меня моя Юнона, если я хоть когда-нибудь помню себя девушкой. В детстве я путалась с ровесниками, потом пошли юноши постарше, и так до сей поры. Отсюда, верно, и пошла пословица: «Кто поднимал телёнка, поднимет и быка»…» «Несчастный мальчик, пока мы оба столь плачевно безумствовали, с громкими рыданиями обнимал наши колена, умолял нас не уподоблять этого жалкого трактира Фивам, не обагрять братскою кровью святыню нежнейшей дружбы» «- Ужели не поглотит меня, расступившись, земля и море, жестокое даже к невинным? Затем разве я избёг правосудия, обманом спас жизнь на арене, убил приютившего меня хозяина, чтобы после стольких дерзновенных поступков жалким, одиноким изганником валяться в трактире греческого городка? И кто же, кто обрёк меня этому одиночеству? Юнец, погрязший во всяческом сладострастии, по собственному признанию достойный ссылки! Разврат освободил его, разврат дал ему права гражданства… А другой? О боги! Он и в день совершеннолетия вместо мужской тоги надел столу; мать убедила его не быть мужчиной; и этот мальчишка, словно банкрот, всё бросил и нашёл новое поле для своей похоти, а нашу старую дружбу предал и – о, стыд! – словно блудница, всё продал за единую ночь» «Не надо верить советам, ибо судьба имеет свои законы» «Ты спросишь, почему я так плохо одет?.. любовь к искусству никого ещё не обогатила» «Очень уж многих… стихи вводят в заблуждение: удалось человеку втиснуть несколько слов в стопы или вложить в период сколько-нибудь тонкий смысл – он уж и воображает, что взобрался на Геликон»

Давненько я хотел приобщиться к мощам древнеримской литературы и «УРА!», свершилось! Quaerite et invenietis или Ищущий – да обрящет. «Сатирикон» Петрония я, наконец-то, добыл и решил не откладывать его в долгий ящик. Кто знает – тот знает, как я люблю всё это древнегреко-эллинистическо-римское. «Сатирикон» неплохо так «не цензурированный», завуалирован вполне себе «петрониевским» переводом, который воспринимается гладко в канве древнеримских сатурналий. Произведение, увы, до нас целиком не дошло, лишь несколько разрозненных частей, хотя сюжет чётко считывается. На самом деле – кайф… оживающие мифы, «одиссейские» приколы, флэшбэди в Ассасинс крид Одиссею, истоптанную моими сандалиями вдоль и поперёк, практически подталкивают меня ворваться в залы ГМИИ им. Пушкина, в любимые залы с Лаокооном, римской волчицей и Каракалой. Снова приятные воспоминания про два отличных романа Мадлен Миллер, которая, как я теперь понимаю, шикарно выдержала стилистику. Собственно, а что же Петроний? На страницах книги мы находим главного героя, склонного попадать в авантюры и сладострастные приключения, обуреваемый безумной любовью к шестнадцатилетнему юноше, сопровождающему героя на всём витиеватом пути злоключений; «братская любовь»; пылкие похотливые женщины; жизнь за чужой счёт; вычурное богатство и роскошь; пиршества; безумные поэты; «вакханалии»; ревность и месть; совершенно сатирические сцены из жизни, над которыми можно сардонически угорать; трагикомичные истории, достойные сцены и амфитеатров, сдобренные древнеримской поэзией в по-настоящему добротном переводе, который действительно выглядит как поэзия. Прочёл за два кратких вечера, удовольствия получил достаточно. Даже вспомнил, что могу полирнуть это ещё одним «околодревнегреческим» романом. Есть такой в запасниках. Раз уж упомянул поэзию, то скажу, что в одной из глав есть комичнейшая история о том, как главный герой и его юный любовник скрывались на корабле и, чтобы их не узнали мстительные особы, обрили себе головы и брови; а старый поэт, участвовавший в их «спасении», даже сочинил на злобу дня «элегию об упавших волосах». И это реально смешно и одновременно высокохудожественно.

«делай другим то, чего ты не хочешь, чтобы они делали тебе; с этим правилом ты далеко пойдёшь» Или вот: «принесли ему на золочёном блюде долгожданный бутерброд. У него не хватило храбрости откусить хлеба… <…> … - Бросьте его, - сказал он слуге, - тем детям, которые дерутся на дороге; пусть самых слабых искалечат, не получат ни одного куска и к тому же порядком будут прибиты своими родными, когда вернутся домой в разорванных штанах и с подбитыми глазами; это даст им беглый взгляд на жизнь, которая их ожидает» Прелестно, по-моему…и так ещё много-много раз, поэтому в «исправление», заложенное концептом в финале романа, мне верится с трудом. Иначе как сатиру я это воспринять не могу. И ещё одна ироничнейшая мудрость под занавес рецензии: «К чему двигаться, когда можно великолепно путешествовать на стуле?..»

Пока читал – пережил несколько состояний: от «ну-ка, ну-ка что тут у нас такое нигилистское, неужели как я люблю?! А отсюда поподробней!», до «бля, да он издевается, я не шарю в римской литре и христианских гимнах и меня просто вырубает в сон от перечисления древностей». Но то, что я действительно могу оценить – это стилистика… практически архитектурное нагромождение ормушлей, располагающихся пикантными сластолюбивыми завитками… Вкусно. Сложно. Местами омерзительно чудесно, но местами нудно. Скатывание в христианство для финала вполне естественно - это и есть сюжет, философский путь «страдальца» от и до. Ну, и по цитатам: «эта нервная расстроенная женщина любила духи, но впадала в восхитительный и изнурительный экстаз только тогда, когда ей чесали голову гребёнкой или когда во время ласк она могла вдыхать запах сажи, штукатурки строящихся под дождём домов и пыли, прибитой крупными каплями летнего ливня» И совершенно «гениальное сочетание содомии и религии»: «никогда он не переживал более притягательного и более властного союза, никогда не знал он подобных опасностей, но также никогда не чувствовал себя более мучительно удовлетворённым…<…> все дрожжи разврата, могущего держать мозг в раздражённом от невроза состоянии, были в брожении, и, находя удовольствие в этих воспоминаниях, в этих «мрачных утехах», как теология называет это возвращение старых бесчестий, он примешивал к физическим видениям ещё духовный пыл, подогреваемый чтением казуистов <…>трактующих о грехах против VI и IX заповедей» С некоторыми тезисами вполне солидарен: «самая красивая в мире ария становится вульгарной и невыносимой в тот момент, как её все начинают напевать; и произведение искусства, к которому остаются неравнодушны псевдоартисты, которое совсем не оспаривается дураками, которое не довольствуется тем, что возбуждает восторг только у некоторых, становится благодаря этому для посвящённых осквернённым, пошлым, почти отталкивающим. Всеобщее восхищение было, между прочим, одним из самых больших огорчений его жизни» Цитата из той особенно феерической главы про растения: «цель его была достигнута; ни одно растение не казалось реальным; материя, бумага, фарфор, металл, казалось, человек одолжил их природе для того, чтобы дать ей возможность создать своих монстров. Когда природа была не в состоянии подражать человеческому творению, она была принуждена имитировать внутренности животных, заимствовать живые краски их гниющих тел и пышные мерзости гангрен» Вообще мне удивительна романтизация христианства на фоне совершенно ницшеанских тезисов главного героя:

Роман «Наоборот» Жориса-Карла Гюисмаса, написанный в 1884 году, назван «Библией декаданса». Как понимаете, отчасти именно по этой причине я получил его в подарок, шикарное издание – чёрное с золотом, внутри испещрённое цветными гравюрами Огюста Люпера. Короче, «блеск и плеск, моя прелесть!» Изначально я ожидал что-то нигилистское, даже отчаянно нигилистское… на крайняк ницшеанское, однако, по итогу обрёл нечто совсем иное. По порядку… По стилистике сильно напомнило Габриэль Витткоп, теперь понимаю, где и чем примерно вдохновлялась она. У Гюисмаса утончённая, капризная, витиеватая бессюжетная проза, густо посыпанная всевозможными «орнаментальными» украшениями – то вычурно прекрасная, то скатывающаяся в макабрические восторги, она сложная и одновременно «немного графоманская» (как может показаться современному читателю). Роман, исключительно философский, открывает нам подробнейшее интеллектуально-эстетическое бытописание «нигилиста, испробовавшего всё», который уходит на покой в отшельники, прячась от мира в провинции в своём имении, которое создаёт под себя идеальным, окружая безмолвными слугами, изысками, роскошью, лучшими примерами искусства (гравюрами, картинами и др.), обложившись книгами в эксклюзивных изданиях. Он потакает своим закидонам и прихотям, однако постоянно остаётся недовольным и критичным. Одна глава плотно посвящена художникам и живописи, где герой восторгается Гюставом Моро (художник-символист, в детстве мне очень нравился), упивается образом Саломеи и бесконечно размышляет. Вся книга – это сплошной «орнаментальный размышлизм», развенчивающий, по сути, человека ницшеанского и скатывающийся в христианство. От декаданса – здесь, пожалуй, вкусы героя, его страсть к литературе на латыни, его мятежность духа, галлюцинирующая от одной главы, где он вспоминает о своих любовницах-куртизанках и упоительной связи с молодым юношей, до «опиумного» плавания в грёзах, вызванных поэзией Бодлера и Верлена. Мне больше всего понравились три главы: поучительно-жестокая про умершую черепаху, глава про омерзительные цветы и восхитительно смешная (я действительно с неё ржал как с сатиры) про его удивительно короткое «путешествие в Лондон». Местами я ловил себя на мысли, что для того чтобы по достоинству оценить этот «акт литры» необходимо быть культурологически развитым. Ок, из всех произведений (литры, искусства, музыки и пр.), которыми просто сыпет как из рога изобилия герой Гюисмаса, я знал лишь самых именитых, с христианскими текстами у меня вообще провал провальный, как и с музыкальными произведениями. Любопытное худлит блюдо для гурманов и всесторонне развитых литературоведов.

«Он утверждает, что в тюрьме обрёл Иисуса, - продолжает с усмешкой Уэйн. – Иисус, очевидно, проповедовал бодибилдинг, потому что из тюрьмы Шон вышел ещё здоровее и ещё злее» «- У меня с долгими отношениями сложности. - Как это? - Да никто не хочет со мной их завязывать» «они будут абсолютно безупречны, до тех пор, пока сама безупречность не станет их высшим пороком» «Школьные звёзды всегда живут прошлым, как будто всё, что происходило в их жизни за пределами <…> - не совсем настоящее. Вся остальная жизнь – это после баскетбола; как солдаты, они тоскуют по своей войне» «боль – это хорошо». Боль говорит о том, что ты жив. А мёртвые люди, в большинстве своём, книг не пишут» «Не очень помню конкретные события, но отлично помню это ощущение совершеннейшей переполненности. - Переполненности чем? - Да непонятно. Надеждами, мечтами, всякой ерундой. В основном – самой собой. Вот-вот, казалось, лопну. А потом выходишь в большой мир, и люди начинают постепенно тебя опустошать, как будто выпускать воздух из шарика» «Я захожу в комнату и опираюсь о старый письменный стол Брэда, где под стеклом, нетронутые временем, лежат фотографии Led Zeppelin и Rush, вперемешку со старыми карточками Брэда и Синди, ещё совсем юных, - они прижимаются друг к другу, крепко-крепко с пылкой страстью, от которой теперь веет бесконечным отчаянием» «Ты не взрослый, Джо. Ты тридцатичетырёхлетний подросток»

Я принципиально не раскрываю ни грани сюжета, пусть он станет для вас личным открытием. В общих чертах – это по-настоящему! Понятно, что здесь чисто моё восприятие текста, но колючая узнаваемость ситуаций, мыслей, ощущений, элементов схожего опыта – это то, что способно заставить достать «картонные платки» и, наконец, воспользоваться ими во время чтения; то глупо ржать наедине с собой и текстом, то тереть стремительно краснеющие глаза. Местами может показаться, что Троппер киношно утрирует драму момента, но так скажет лишь скептик, который сам не проходил через подобные «неподражаемо киношно натянутые моменты», когда думаешь – «Какого хера? Я в кино или в клипе снимаюсь? Это вообще по-настоящему?» Короче… читайте «Книгу Джо»! Она смешная, она грустная и при этом жизнеутверждающая. Она про смерть, про жизнь, про родителей, которых начинаешь постигать лишь после их смерти, про молодость, когда считаешь себя «бессмертным», про любовь, которая может быть первой и единственной, про друзей и про то, как, считая себя «козлом», не быть им. Фрагменты, абзацы так и хочется зачитать близким друзьям. Она классная! «- Тут, на пороге загробного мира, - провозглашает он с деланной серьёзностью, - мне открылась некоторая мудрость, если можно так сказать. Способность видеть вещи с такой ясностью, с какой мне это никогда не удавалось. Видимо, это такой прощальный дар. Типа, на следующий уровень ты не проходишь, но вот тебе утешительный приз, и спасибо за участие» «Его дом превратился в склеп, в котором хранятся разрозненные остатки того, что когда-то было семьёй, хранятся, неподвластные ни времени, ни другим стихиям, которые порвали вас в клочья» «- Ты, значит, стал знаменитым писателем, - произносит она таким тоном, каким могла бы сказать «тебя, значит, посадили за педофилию». - Честно говоря, да. - Ну, - заявляет она надменно, - я такой мусор не читаю…<…> - Я молюсь за твоего отца, - говорит она. - А как насчёт вашего сына?..<…>… - Джо, когда ты в последний раз читал Библию? - Я такой мусор не читаю…» «Жизнь была настолько мирной, что Рембо пришлось снова заслать во Вьетнам, чтобы немного расшевелить публику. Мы не знали интернета и музыки в стиле гранж – и невинность наша не была разбавлена иронией; уклонение от армии и авторское кино ещё не успели заявить о себе, поэтому мрачные вещи нас пока не привлекали. В те времена общество не осуждало человека за то, что он был счастлив»