Последнее время я за своим младшим братом замечал какие-то странности. Он то нагнется передо мной (причем в такой позе, которая любого возбудит), то вообще ходит голышом, особенно выделяя свою пятую точку.
Ждать, надеяться, пока кто-то по невнимательности положит в корзину, отнесет к себе и, возможно, забудет на некоторое время, а потом выкинет, когда крохотное пятно гнили повернется к свету. Сколь бы ни была красива шкурка, сочна сердцевина, яблоко все равно полетит в мусор. Единственное, что отличало Тома в этом случае, — это возможность отыграться.
Невинный бог скитается по свету, забирая души смертных.
Нет для него прощения. Люди ненавидят.
Вопрос в одном, сколько боли в глазах его, сколько дрожи, отчаяния в руках, что даруют смерть?
И нужно лишь коснуться. Раз коснуться. Одного касания хватит, чтоб унести любую душу, чтоб стать отвратнее себе.
Об этом ли мечтают люди, желая стать богами?
А мечтают ли люди даровать руками смерть?
Не мочь коснуться своей возлюбленной?
Отчаянно бороться со своим предназначением?
Джон — психиатр в одной из цюрихских больниц, Чес — нерадивый пациент, доставшийся ему совершенно случайно. Устав от однообразной, серой жизни и вечного лечения, Чес решает отправиться в путешествие по следам загадочных историй, написанных анонимным автором. Джон, как его врач, обязан последовать за ним, чтобы контролировать его состояние. Но что-то неизменно ломается в выработанном алгоритме пациент-врач... И причём тут чёрные лилии?
— Нет, Джон, это не неизбежность. Это выбор.
Закон строг, но он закон! Каждый магик обязан продлить свой род, родив детей. При этом он не имеет права связать жизнь с обычным, лишенным дара человеком. Чистота даже не крови, но магии — вот к чему стремились те, кто эти законы устанавливал: слишком велика была опасность, возникавшая каждый раз, когда необычный ребенок рождался в семье обычных людей. Расписание судьбы продиктовано, а плата за то, чтобы его изменить, высока. Разве найдётся тот, кто готов ее заплатить?
Начать с того, что на днях Лютеру должно было исполниться восемнадцать, а он только сейчас узнал, что все это время жил в приемной семье. А его приемный отец тварь, а не такой же человек, как и он сам. Зачем это вообще понадобилось скрывать, если в их мире вполне добрососедски уживались и люди, и твари, и ведьмы?
Я выгляжу немного не как все. Не то, чтобы у меня были синие волосы, куча татуировок или из одежды одна набедренная повязка, просто я всегда хожу в темном. Ну вот принципиально не надеваю светлые вещи. И многие считают меня фриком. Я смирился с этим и стойко выдерживал все насмешки, до тех пор, пока не пришел новенький.
соулмейт!ау, где у каждого человека есть татуировка на теле, которая является важной частью жизни родственной души. /// на моей руке татуировка дракона. /// история о парне с врожденным аномальным заболеванием.
В тот день ты тоже оказался здесь. По правде, я испугался. Но раненый, без сил и воли что-либо делать, продолжал сидеть на лестничной клетке и молча наблюдать за тобой. Ты прошел мимо, и я выдохнул спокойно. Ты вернулся, и я перестал дышать. Ты помог мне. Зачем ты это сделал?
«Ой, бля, — недовольно тянет Артур, закатывая глаза и фыркая. — Надеялся ведь до последнего, что имя на руке — херь собачья, а попадется в соулмейты мне какая-нибудь Мира с третьим размерчиком и ангельской внешностью. К черту, всё херня. Тебя где так порезали, суженый?» Что ж, первая встреча с соулмейтом могла пройти куда лучше, но все, как всегда, пошло через заднее место.
«В щечку надо было, в щечку, как сестру! — поворачиваясь к парню, говорю я, стараясь не кричать на весь вагон. — Не в засос!» Нагло наклоняется вперёд, касаясь мягкими губами моей щеки, и я снова теряюсь. Какого черта он творит? Какого черта это так приятно?
— Скольких ты убил?
— Достаточно.
— И всё ещё строишь из себя защитника слабых, доблестного Стража и праведника?
— Нет. Но я дал обещание защищать Августа любой ценой.
Что ж, мои приемные родители богаты, а их сын, Стас, – эгоистичный мудак, который в шестнадцать лет свалил из дома и вернулся только через десять лет. Шикарный, надо сказать, мудак.
— Ты ещё пожалеешь, ублюдок! Я напишу о тебе слэш-фанфик и распространю так, что тобой всё пидоры в универе заинтересуются! — заорала Дашка, размазывая тушь по щекам.
— Ну, напиши, — фыркнул я, ещё не догадываясь, к какой катастрофе это может привести. — Вряд ли ты обладаешь таким писательским талантом, дура.
Типун бы мне на язык, а ещё лучше — в бетонный блок его или под пресс, ей-богу…
