За зиму 1883 года я не менее трёх раз услышал, как Шерлок Холмс пренебрежительно отозвался об иррациональной тяге влюблённых к написанию писем. После столь часто и неоднозначно высказанного им мнения, я был очень удивлён, когда нашёл в ящике стола пачку неотправленных личных писем.
На карточке было написано только имя молодой женщины – Виолетта Мак-Дэниэл, и я вспомнил, как Холмс говорил что-то об особе без адреса; я не знал, что и думать. Она могла быть женщиной с дурной репутаций. Но тем не менее она могла нуждаться в помощи.
Джон Ватсон ввязывается в драку, чтобы отстоять честь своего друга, но вскоре понимает, что его аргументы, возможно, не так убедительны, как ему казалось.
− Чего не будет, Холмс?
− И надо ли делать вид, что я не понимаю вас, а вы не понимаете меня? Полагаю, нет, − спокойно, без следа нетерпения, сказал он. − Вы так ясно показывали мне весь день, что ваши чувства отражают мои собственные. Дорогой Уотсон, у вас удивительно выразительное лицо, и мне так нравится читать по нему ваши чувства и мысли. Кроме того, вы, хоть ещё и не совсем смирились с моим вынужденным обманом, сегодня весь день старались быть поближе ко мне и не выпускать меня из виду.
Турецкая баня − наша с Холмсом слабость. Я не раз замечал, что именно там, в приятной истоме дымной парилки, мой друг становился менее замкнутым и более человечным, нежели где бы то ни было. На верхнем этаже бань на Нортумберленд-авеню есть укромный уголок, в котором стоят рядышком две кушетки. ("Знатный клиент" 1924)* «Но почему турецкие?» − спросил мистер Шерлок Холмс. [...] «Почему расслабляющие и дорогие турецкие бани, а не бодрящая ванна дома?» ("Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс" 1911)**
Небольшая травма Уотсона во время расследования вызывает у Холмса очень бурную реакцию, и доктор полон решимости узнать причину (хотя он считает, что уже знает).
