Семь причин быть вместе

Гет
NC-17
В процессе
121
Kerstin соавтор
AriNik бета
Размер:
планируется Миди, написано 16 страниц, 1 часть
Метки:
AU ER Аддикции Алкоголь Ангст Апатия Боязнь одиночества Горе / Утрата Депрессия Дисфункциональные семьи Домашнее насилие Драки Драма Зависимое расстройство личности Зрелые персонажи Инфантильность Кровь / Травмы Курение Лекарственная зависимость Ломка Магия Нездоровые механизмы преодоления Нездоровые отношения Нездоровый образ жизни Нервный срыв Нецензурная лексика ООС Отклонения от канона Перерыв в отношениях Побег из дома Повествование от первого лица Повседневность Принудительное лечение Приступы агрессии Пропущенная сцена Психические расстройства Психоз Психологические травмы Развод Ритуалы Секс в нетрезвом виде Ссоры / Конфликты Упоминания изнасилования Упоминания наркотиков Чувство вины Спойлеры ...
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
121 Нравится 2 Отзывы 13 В сборник Скачать

1. А впрочем, кто из нас не Иуда?

Настройки текста
Примечания:
▬▬▬▬▬ ❦ ▬▬▬▬▬       Уж больно быстро время летит, господа.       Иной раз взглянешь на своё отражение в пыльном зеркале, да так и обомлеешь от обилия непрошеных морщин да серебра на висках. Тут же в ход идут осветляющие заклинания и новомодные магические сыворотки, о которых так любят трубить «Ведьмополитен» с «Ежедневным пророком».       А впрочем, это неважно. Ибо истинная печаль, вызванная стремительным, беспощадным течением времени, заключается в его утрате.       Ах, как же быстро растут дети!       Помнится, как когда-то мой маленький чертёнок будил нас.       Поднявшись ни свет ни заря, он успевал соскучиться за это время и требовал, чтобы сонные родители составили ему компанию. Ворвавшись в спальню, он с разбега кидался мне на живот и радостно подпрыгивал на нём, как на батуте.       А когда Драко разрисовал уже готовый к подписанию договор с Макмилланом… И всё только для того, чтобы я не грустил. Сколько же было шума по этому поводу, вспомнить стыдно!       Сейчас же то досадное событие воспринимается лишь невинной детской шалостью, отдаётся теплом где-то в груди.       В Уилтширском графстве бушевал первый продолжительный снегопад в году. Снежные хлопья ранее казались такими невесомыми, почти робкими и в то же время величественными. Сейчас они показали свой настоящий характер.       Заключив союз с северным ветром, снег ожесточился, посуровел. Он летит в лицо хлёсткой ледяной крошкой, царапая кожу щёк. Он словно колючий плед, что часто мешал уснуть в детстве.       Долгожданное счастье не успело достичь своего апогея. Оно оборвалось в один миг, по-балаганному грязно и низко.       Не будет в этом году ни роскошных вечерних нарядов, созданных лучшими французскими ателье, ни фамильных драгоценностей, сверкающих от свечного пламени.       Манерные танцы до боли в ногах, сизая завеса табачного дыма, традиционные гадания в запертом кабинете и воздух… Тот самый воздух, пропитанный ароматами терпких вин и нескончаемой ревностью влюблённых.       Ничего этого не будет. Осталась лишь пустота да обручальное кольцо на исхудавшей руке.       Ну и пусть.       Сколько себя помню, подобные грандиозные торжества не оставляли после себя ничего, кроме усталости и глубокого раздражения. Но для младшей Блэк это развлечение было самым любимым, а потому из года в год мне приходилось наступать на горло собственной песне. И, скрепив сердце, я принимал участие в адовом церемонном мероприятии.       Впрочем, на что только не пойдёшь ради улыбки на любимом лице…       На этом гнусном, до содрогания души подлом лице.       Невидящими глазами смотрю вглубь себя и совсем иной образ предстаёт передо мной сейчас. Промозгло-стылый, гнетущий, словно чёрное озеро, скованное мёртвыми льдами. За лицемерными декорациями счастливой жизни притаилась неприглядная истина.       Скверная штука — отчаяние, никому не идёт. Несомненно, я должен жить как раньше, будто ничего и не было. Жить и дышать. Пускай невыносимая тоска временами сдавливает грудь, я продолжу стоять как ни в чём не бывало. Как говаривала матушка: «Ты должен быть самым стойким оловянным солдатиком».       Но солдатики — всего лишь игрушки, верно? Стоит одной паршивой заигравшейся девчонке пнуть их ногой, как те разлетятся в разные стороны.       – Господин, вы не замёрзли? – с придыханием спрашивает домашняя эльфийка, боязливо прижимая уши к уродливой голове. – На улице морозно, а вы в одной мантии. Вас может продуть...       – Не страшно. Возвращайся в дом, Лесли.       Нервно одёргивая рукава лёгкой габардиновой мантии, стараюсь не смотреть в сторону прислуги. Не знаю отчего, но с некоторых пор я стараюсь избегать её понимающего взгляда...       Одна совершенно сумасбродная идея врывается в мою голову. В сочетании с тонким одеянием она даже кажется мне глупой. Но… То ли слишком много было выпито вина, то ли это снегопад пробудил в душе детскую беззаботность, однако я, не задумываясь, рухнул на свежевыпавший снег.       Спустя какое-то время я пытаюсь вылепить из снега идеально ровный шар. И хотя невыносимый холод должен пробирать до костей, я тружусь со всем усердием, отчего мне лишь слегка покалывает в пальцах.       После грандиозного сочельника в поместье всегда воцарялась нерушимая гармония. Все обитатели особняка наслаждались тишиной и уютом. Ради такого стоило перетерпеть всю эту немилосердную кутерьму.       Я вспоминаю времена, когда мой сын ещё пребывал в далёкой стране чудес, именуемой детством, а в моих отношениях с Цисси не было места раздору. И на лице моём появляется печальная улыбка.       Снег на Рождество – разве не чудо?! Никогда не позабуду тот день, когда долгожданных осадков выпало едва ли не по колено. Комитет по чрезвычайным ситуациям даже призывал население оставаться дома и воздержаться от поездок на личных автомобилях. Из-за непогоды многие дороги были перекрыты. Но это не могло повлиять на радость одной конкретной семьи.       Драко тотчас потащил нас на улицу.       Чего мы тогда только не делали! Обилие пушистого снега – настоящее раздолье для детской фантазии!       Одним из источников веселья в тот день стали санки. Как по мне, так абсолютно бессмысленное изобретение. Однако стоило наколдовать горку, да покруче, как с порозовевшей мордочки Драко весь день не сходила улыбка.       Под оглушительный визг и хохот мы снова и снова стрелой уносились вниз. Даже Цисси не отказала себе в удовольствии один раз скатиться. Впрочем, не слишком удачно (чего стоило одно её лицо, когда она влетела в сугроб).       После мне пришлось силой затаскивать в дом своё промокшее, вконец озябшее семейство. Помнится, мы тогда расселись у камина, со смехом слушая восторженные рассказы маленького сына о своих «подвигах».       Вскоре Драко сморило. Тёплое молоко после столь активной прогулки сделало своё дело. И только мы с Нарциссой продолжали вслушиваться в ночную тишину, потягивая ароматный глинтвейн.       Теперь от былых времён остались лишь простые воспоминания, и те подёрнулись пеплом.       Кажется, мантия моя окончательно промокла. Надо бы вернуться домой.       В просторном холле недостаточно тепло, чтобы я наконец почувствовал свои конечности. Прохладно даже возле камина, а ведь когда-то он был самым щедрым источником тепла в этом доме. Тяжёлые шторы плотно задёрнуты, но слабый лунный свет всё-таки нашёл лазейку и осторожно проник сквозь пыльную ткань.       Единственное, что может согреть сердце и тело в столь жалкий момент моей жизни – это добрая бутылка Огденского, чья крепость сбивает с ног, а разум погружает в липкое забытьё.       Время перевалило за полночь, а количество выпитого растёт в геометрической прогрессии. Спутавшиеся мысли окончательно растворились в спиртном, оставив на поверхности лишь ощущение бесконечного горя, приправленного грязными выражениями.       – За тебя, моя дорогая, – проговариваю, едва ворочая языком и обращаясь к семейному портрету исполинских размеров. – Ты окончательно избавилась от меня...       Меж тем хмель мягко обвивает лодыжки. Да так сильно и неожиданно, что приходится схватиться за край резного стола, дабы не упасть. Паскудное состояние, однако спиртное сейчас сродни микстуре. Пожалуй, это единственное, что может заставить умолкнуть моё истерзанное сердце, до краёв напоённое мраком.       Изящный бокал напоминает нераскрывшийся бутон тюльпана. Столкнувшись с портретной рамой, он издаёт громкий хрустальный звук: за вас, леди Малфой!..       В серебряных каминных часах замечаю своё отражение, как же оно мне противно... Капли спиртного на губах более напоминают выпитую кровь. Но то лишь виски, что в сумраке гостиной кажется столь тёмным.       Нарциссы более нет в моей жизни. Только не смейте думать, что она мертва. Напротив, жива-здорова, голубушка. Если она и умерла, то лишь в моих глазах.       Унизив все наши попытки сохранить брак и возведя этим своё невежество в высшую степень, моя жена попросту меня покинула.       Сдалась.       Забыв про такт, она ушла по-французски.       «Я не хочу больше смотреть на последствия своей же глупости. Прощай, mon ami».       Её прощальные слова... Как трогательно, Люциус. Ты не находишь? Любимая женщина даже не удосужилась сказать тебе это в лицо, ограничившись жалкой запиской.       Только блэковскому отродью хватало наглости так поступать с другими: сначала совершить одну гнусность за другой, а потом и вовсе уйти без объяснений.       Её измена – смертельный яд, что незаметен на нежных женских губах. Поцелуй выходит особенным: изысканно-терпким и таким сладостным. А потом на смену ему приходит чудовищная пытка, заканчивающаяся мучительной смертью. Как предсказуемо.       Её интрижка с Тейлором началась до обидного банально. Но по всем коварным заповедям измен: поначалу несмело, даже малодушно; ни улик, ни свидетелей.       Постельное бельё молчаливые домовики приводили в порядок одним щелчком пальцев. Следы от любовных утех, оставленные на женском теле, надёжно маскировались косметическими заклинаниями. После «свиданий» спальня по нескольку раз тщательно проверялась на наличие тёмных волос, флаконов из-под разных интересных зелий и прочего, что могло бы выдать преступников. И всё, что могло бы послужить вещественным доказательством адюльтера, уничтожалось вовремя.       Затем, как это обыкновенно случается, Нарцисса пристрастилась. Стала более уверенной и, как итог, потеряла осмотрительность.       Полагаю, их роман был восхитителен. Этот безмозглый паяц доставлял моей жёнушке куда большее наслаждение, нежели она могла себе вообразить. Он выжимал из неё все соки, так что до меня ей уже давно не было дела.       Ещё долго мои нетвёрдые шаги раздавались по этажам особняка, не давая уснуть домовикам, что верой и правдой трудились весь день.       Опираясь о тёмные дубовые панели и с трудом переставляя одеревеневшие ноги, я побрёл на третий этаж. Несколько раз я едва не растянулся на полу «благодаря» этим чёртовым коврам, хаотично настеленным моей дражайшей супругой.       Сделав ставку на экологичность, Нарцисса в своё время спустила целое состояние на продукцию бельгийской текстильной промышленности. Слава Салазару, через считаные дни я навсегда распрощаюсь с этим творческим хламом. Вечно они скользят под ногами!       Запнувшись в очередной раз, я разразился площадной бранью, не особо стесняясь в выражениях. Это вызвало панический приступ бегства у одного моего дальнего родственника. Никогда не видел, чтобы с портрета так быстро улепётывали. Опешив, я уставился на величественную дверь, украшенную глубокими рельефными узорами.       Как давно я туда не заходил? Лет пять? Или семь? А, может, и все десять...       Дверь отворилась с пронзительным скрипом.       Прислонившись хмельной головой к косяку, я несколько минут стоял в дверном проёме. Минуты эти были невыносимо тягостными для меня. Здравый смысл подсказывал, что не следует идти дальше. Он пытался сдержать моё тело, не желая заново погружаться в болезненные воспоминания.       Само собой, ничего у него не вышло.       – Обещаю, что когда-нибудь научусь играть на этой штуковине. – Застенчиво коснувшись белой клавиши, Цисси расцветает нежной улыбкой.       Пыльный инструмент отзывается высокой нотой, похожей на звук от хрустального фужера, вдребезги разбившегося о каменный пол.       Цисси ещё раз вдавливает свой пальчик в клавишу. Потом ещё раз. И ещё… Я смотрю на эту удивительную женщину, отважившуюся дать бой беззвучию, и сердце моё сладко замирает.       Но стоит лишь зажмуриться и виденье исчезает, заставляя вновь оказаться во власти тишины.       Возле старинного фортепиано стоит бархатный пуфик, на который я и опускаюсь в нерешительности. Ещё моя мать играла на этом инструменте, будучи совсем юной девушкой. Теперь же он томится взаперти, позабытый всеми.       Иной раз заглянешь в это душное, унылое помещение, да и вспомнишь ненароком миссис Кэррол с её менторским тоном. Уничижительные комментарии и возгласы сыпались из неё как из рога изобилия. Например, её любимое и оттого повторяемое чаще других: «Вы что же, горгулья? Выпрямите спину сейчас же!» Или вот: «Рука держит яблоко, рука держит яблоко!».       Ловетт... Эксцентричная старуха. В отличие от других преподавателей, обучавшим меня премудростям истинного аристократа, она не желала лебезить и пресмыкаться перед кем бы то ни было.       Впрочем, иногда она и впрямь несколько перегибала. С бесцеремонностью, присущей дамам её времени, она могла выдать что-то действительно унизительное.       – Нет у тебя ни слуха, ни голоса, никчёмный ты мальчишка! Ах, что сказала бы ваша бедная матушка, услышав этот кошачий концерт!       В ответ я отворачивался в притворной обиде, капризно складывая руки на груди. Но порой у вредной Ловетт могло сорваться с языка что-то действительно обидное, и тогда я закрывал лицо руками. Всхлипывая с излишней театральностью, я угрожал пожаловаться отцу.       Тогда миссис Кэррол, поняв свою ошибку, принималась меня успокаивать. Характер характером, но буйного нрава Абраксаса она всё же остерегалась.       – Будь в вашей белокурой головке хоть толика таланта Гертруды... Хотя, что об этом говорить. Матушка ваша попала ко мне в ученицы барышней, пусть и неумелой. А какой с вас спрос, если вы даже ещё не обзавелись палочкой?!       Иной раз, тяжело вздохнув, Ловетт доставала свою громадную сумку из драконьей кожи – предмет тайной зависти её приятельниц – и чем-нибудь меня угощала:       – Хотите сухарик?       Всего лишь на секунду овеяло меня теплом дорогих людей, как дымка воспоминаний рассеялась и исчезла. На смену ему пришло безутешное горе.       Играть у меня не выходит. То ли это всё проделки зелёного змия, то ли я просто устал, но ничего вразумительного исполнить не получается. За неимением практики пальцы утратили былую гибкость. Осознание этого факта отчего-то приводит меня в бешенство и, сорвавшись с пуфа, я с излишней силой взмахиваю палочкой.       Довольно издевательств! Пускай фортепиано играет само по себе, а я не хочу разочаровываться в себе ещё больше. Слишком уж часто приходится испытывать это чувство в последнее время.       Музыка лилась по поместью, оплакивая мою израненную душу.       И вновь Огденское скрашивает одинокие вечера. Вообще в моей жизни янтарного пойла становится непозволительно много. Наутро от похмелья мне бывает настолько плохо, что, того и гляди, вывернет наизнанку. А как иначе? Похмельный синдром никого не красит. Под виски проблемы становятся проще, это факт; однако вовсе не исчезают, как того хотелось бы.       А музыка продолжала литься, приводя в трепет оконные гардины. Эхом отзывалась она в пустых коридорах.       Солнце не любит наше родовое гнездо. Последнее не без охоты отвечает ему взаимностью.       Дом наш всегда был мрачен и тосклив. Но я, кажется, только сейчас впервые прочувствовал всю глубину этой непроглядной тьмы.       Когда-то младшей из сестёр Блэк удавалось спасать его своим заливистым смехом, по-французски гнусавящим голосом, плутовскими подмигиваниями, заменившими ей утреннее приветствие… Уныние было изгнано из нашей обители перестуком бойких каблучков. Ещё долго не смело оно поднять голову.       Запах её папирос подолгу не выветривался из гостиной. За это я был частенько сердит на неё…       А виски вновь погружает разум в далёкие воспоминания.       В детстве я излазил поместье вдоль и поперек.       По правде говоря, больше всего меня пугали подвалы. В детстве казалось, что там, в темноте кто-то есть. Этот кто-то – большой и страшный, и бродит, где ему вздумается.       Не знающая удержу детская фантазия рисовала огромную тварь, сидящую под потолком. Тварь была одержима лишь одним желанием – уничтожить меня. Да, больше всего ей хотелось бы сожрать меня, проглотить за один присест.       А потом случилось немыслимое: та же фантазия помогла обрести моего единственного друга. Сам не помню, как это случилось, но однажды я прозрел – быть может, то существо, что поселилось под потолком, вовсе не желает моей смерти?       От одиночества я убегал в сырой подвал, приносил печенье и подолгу беседовал с мрачной пустотой. Отец находил это забавным, мать втайне подыскивала целителей.       И если в семь лет у меня был маленький храм, в котором я был уже не один, то в сорок – бежать уже не к кому и некуда.       Правда, в запасе всегда имеется последняя, окончательная альтернатива – этот грешный мир можно по-прежнему покинуть добровольно. И если после десятилетий супружеской жизни обожаемая супруга изменяет тебе с первым встречным, то этот вариант не так уж плох.       С каждой минутой мысли мои утрачивали чёткость, смешивались в одну бесформенную массу.       Кажется, я приговорил целую бутылку. В правой руке тлеет папироса: за день выкурено уже два набора. Откровенно говоря, последний из них я даже не удосужился поместить в портсигар.       Спиртное неприятно вяжет дёсны, отзываясь полынной горечью на языке. Пустеет уж вторая бутылка, ну и плевать на неё!       Мадам, месье, позвольте оправдаться! На улицах Британии гремят рождественские фестивали, и нет-нет да и скатится по моему лицу скупая мужская слеза.       Память, отчего в тебе столько жестокости?..       Впервые удаётся мне набраться смелости, чтобы принять удручающую правду. О том, что у моей Цисси кто-то есть, я догадался примерно с полгода назад. Додумался до такого я самым скверным образом: бесконечные логические умозаключения, то и дело ныряющие в элитный алкоголь, привели меня к правильному выводу.       Сперва такие мысли заставила меня устыдиться: мол, негоже думать подобное о любимой женщине. Но увы! Нужно было быть слепцом, чтобы не замечать очевидного. Надо признать, Нарцисса старалась быть осторожной изо всех сил. Но она упускала из своего внимания множество мелочей, за которые я позже зацепился.       В первую очередь её выдавали запахи. В погребах Малфой-мэнора никогда не было того вина, которым пахли её губы во время скромного поцелуя в щёку.       Ах, эти губы... Поразительно похожие на лепестки «Чёрного принца» благодаря оттенку её излюбленной помады.       По приходу домой от неё буквально наповал разило тяжёлыми маслянистыми духами. Хотя перед уходом на алебастровую шейку наносилась всего одна капля...       Картинка складывалась идеально. Выродок Грегора Розенберга и Джорджии Тейлор (давних бизнес-партнеров моего отца) едва ли не детства бегал за младшей из сестёр Блэк. Когда ему было восемь, а ей уж шёл пятнадцатый год — это смотрелось умилительно. Но никто не думал, что страсть к подруге детства до сих пор не угасла в нём.       Они встретились в Латвии на побережье Балтийского моря.       Тогда в Риге у меня был запланирован разговор тет-а-тет с одним невыразимцем. Силовик обещал помочь моему отцу избежать тюремного заключения, поэтому был как никто заинтересован в соблюдении конфиденциальности. В итоге я отправился на негласную встречу, Нарцисса же решила выйти на променад.       Звёзды сошлись таким образом, что в это же время в Латвию притащился и Ричард. Будто не мог он навестить своего престарелого родственника днём раньше или позже!..       Так что целебным морским воздухом они дышали вместе.       Это событие и стало началом конца.       При всех своих очевидных достоинствах, Нарцисса не обладала умом шахматиста. Просчитывать действия на несколько шагов вперёд она не умела. В противном случае эта бодрящая кровь интрижка не вышла бы за рамки приличий.       Ричард был из тех мужчин, которые не терпят однообразия. Довольствоваться одной единственной женщиной, отказавшись от нескончаемой вереницы других?! Помилосердствуйте!       Шаловливые длинноногие брюнетки, весёлые блондинки с персиковой кожей, темпераментные рыжие куколки с россыпью веснушек на задорных личиках, стройные и пухленькие, молодые и зрелые, опытные и невинные… Отказаться от этих лакомых кусочков ради постоянной любовницы он был не готов. Ну, несколько месяцев он ещё бы смог продержаться, но не более.       Хотя он сумел меня удивить, не скрою: Тейлор целый год провёл с моей сбежавшей второй половиной.       Но что ждёт Цисси в дальнейшем? Уходя из семьи по собственному желанию, она поставила на карту очень многое, а шансы на выигрыш невелики. Слишком уж похожа её новая любовь на пирожок ни с чем.       Будет ли она нужна Тейлору так же, как нужна мне? Сомневаюсь. Однако чего на свете не бывает…       А вот в чём я уверен, так это в том, что леди Малфой понятия не имеет, как сильно я жду её возвращения.       С полгода я выжидал и ничего не говорил супруге. В конце концов, мою гордость у меня никто не отберёт. Да и кем бы я был, если принялся бы обвинять всех и каждого в собственных несчастьях?!       Первое время мне удавалось делать вид, будто я ничего не замечаю. Поначалу я сам себя убеждал, что эта связь не может повлиять на нашу ячейку общества. Комфорт и незыблемость нашей семьи всегда будут превыше разнообразных недомолвок. Я не какой-то убогий мещанин, стерегущий собственную жену и помешавшийся на ревности. Развеется и вернётся ко мне.       Но это было не так. На деле, мне было невыразимо страшно... Я боялся потерять всё. Сейчас-то я понимаю, что смысла держаться за наш брак не было никакого. Годом больше – годом меньше, абсолютно никакой разницы.       А фортепиано всё наигрывает мелодию из далёкого детства. Одно из немногих уцелевших воспоминаний той поры – хриплый голос отца, вполголоса напевающий песню из любимой сказки:       «Кого только нет у меня в лесу: и заяц, и лось, и барсук.       И старый глухарь, услыхавший лису, взлетает на толстый сук!       И ёж по дорожке спешит семеня,       К хорошим друзьям на обед!       Но только слонёнка в лесу у меня,       Слонёнка весёлого нет...»       Во мне вспыхнуло желание разбежаться и что есть мочи приложиться об угол фортепиано. Разбить висок, чтобы покончить с этим раз и навсегда? Да, соблазн был велик. Но какой же я буду свиньёй, если позволю себе так эгоистично оставить сына...       Салазар милостивый, даже представить не могу, какими словами сообщить ему о нашем с матерью разрыве…       Неужели это конец? Неужто я остался в совершенном одиночестве?..       – Довольно! – раздражённый приступом пьяной слезливости, я вскрикиваю, чтобы фортепиано замолкло.       Успевшая надоесть соната обрывается на высокой ноте. В бессилии пальцы мои касаются клавиш, чтобы в тот же миг сползти на колени. Я захлопываю крышку и, больно уронив голову на её прохладную поверхность, пытаюсь успокоиться.       Труды мои напрасны. В следующую же секунду я неожиданно даже для самого себя запускаю бокалом в стену и рычу:       – Сука!       Столкнувшись с препятствием, бедный тулип разлетается множеством мелких сияющих осколков.       – Старый идиот, вот кто я! Ничего уже не будет как раньше. Цисси, где же ты, когда ты мне нужна… Цисси… Моя Цисси…       Взывать к своей пассии сквозь пьяную истерику? До чего ты жалок, Люциус...       – Но ведь я люблю её, чёрт подери! – Меня пронзила мысль. – Неужто... Я стал ей безразличен по-настоящему?..       Стоит лишь вообразить, что моя душенька, разметавшись во сне, обвивает не моё запястье, а его, и сердце сжимается до кварков.       И это вовсе не паранойя, это мерзкая реальность. В пику здравому смыслу, я приложился к бутылке прямо из горла.       Прижимая мою Ци-ци к своей потной туше, он гладил её широкие скулы своими мерзкими лапами, целовал нежные губы, тихо плавясь от её знойного великолепия.       ...Он, не я.       Быть может, поэтому Нарцисса предпочла его?       Разумеется, наш брачный союз зиждился на договорной основе. И в первые годы нашей совместной жизни с Блэк случалось всякое, оба мы не без греха. Но что это за подлость — заводить себе постоянного любовника через двадцать лет супружества?! И вполне успешного, надо признать.       Какое неуважение! Так пошло обесценить всё самое дорогое, что связывало нас... Никогда не забуду я чувства, пережитые по её милости.       Буквально год назад эта женщина была твоим самым близким и родным человеком, а сегодня она сидит перед тобой и больше тебя не хочет.       Нарцисса, Цисси, моя Ци-Ци...       Ещё не так давно она была моей доброй и верной супругой. Благодаря ей появился на свет наш сын. А когда начался мой личный ад, состоящий из непрерывных судебных заседаний и липкого страха за будущее, она не убоялась. С гордо поднятой головой, рука об руку, моя Нарцисса шла вместе со мной.       Я не смел представить, что моя любовь – это цепи, сковывающие запястья до содранной кожи, до кровавой сукровицы. Это дар, моё дыхание, тот самый смысл, существовать без которого не представляется возможным.       Не в силах дойти до спальни я устроился здесь же, в небольшом кресле. Подумалось, что лучше будет остаться здесь, нежели в пьяной истерике шататься по поместью, испытывая судьбу.       Хотелось остаться здесь навсегда, чтобы никогда больше не ступала нога моя на блестящий паркет. Вконец измученной метаниями и сожалениями, моей душе просто хотелось покоя. Хотелось счастья.

▬▬▬▬▬ ❦▬▬▬▬▬

      Парфюм с нотами жжёной карамели неприятно холодит кожу. От его немереного количества аромат потяжелел, стал навязчиво-приторным. Это вынуждает меня дышать чаще. Лёгкие избегают впускать в себя столь концентрированный запах, словно опасаются за свою сохранность. А он агрессивно заполняет всё пространство вокруг, перекрывая даже амбре от виски.       Для верности прополаскиваю рот. Горькая жидкость обжигает язык и слизистые, вызывая рвотный рефлекс. Ну и гадость!.. Да и нужного эффекта это так и не дало. Впрочем, в разговоре с родственниками я могу соблюдать дистанцию.       Платиновые волосы поскрипывают под гребнем из слоновой кости. Больно, но это расплата за то, что последние пару дней я не находил нужным привести шевелюру в порядок.       Склоняю голову, ощущая, как сердце отбивает в груди бешеный ритм. Этот разговор будет долгим, быть может, даже невыносимым, но он неизбежен. А с тем, чего нельзя миновать, всегда необходимо мириться, как с паршивой погодой или терпким вином. Главное сейчас держать себя в руках и не увязнуть во взаимных оскорблениях.       – Да и чёрт с ними! Пускай порицают меня сколько их душе угодно! – Воскликнул я, с силой отшвырнув ни в чём не повинный гребень в сторону.       «Благодаря мне» семейная репутация обзавелась очередным грязным пятном. И что с того? В конце концов она и так безвозвратно сгнила благодаря обоим моим родителям. И что им до моей личной жизни? Хотя в глубине души тлеет надежда, что на этот раз они будут более благоразумны. Только кого я обманываю…       Неужто так бывает?! В преддверии новогодних праздников, наполненных семейными радостями и теплом, уютом и свежим ароматом мандариновой кожуры, я вдруг оказался лишним. Торчу, как идиот посреди ванной комнаты в попытках устранить следы вчерашнего разгула. Самобичевание до добра не доводит. Вот и вчера оно вновь закружило меня в водовороте бесконечного горя. Удивительно, что мне вообще удалось продрать глаза после такой невыносимой ночи.       Похмельное утро бьётся в агонии. Я бросаю взгляд в зеркало и в ужасе таращусь на себя – не может быть! Это не я…       Последний месяц, проведённый в бесконечных скандалах с этой гарпией, не прошёл для меня бесследно: я совершенно себя запустил. Из зазеркалья на меня мрачно смотрело одичалое существо.       Кроме волос, слипшихся грязными сосульками, и синяков под запавшими глазами, было от чего впасть в уныние. Вид у меня был болезненный – дряблая бледно-серая кожа на отёчном лице, покрасневшие белки глаз и зубы, покрывшиеся жёлтым налётом. Я сильно исхудал и осунулся, отчего одежда висела на мне мешком. Кисти рук слегка подрагивали. Во что превратился некогда сиятельный лорд Малфой? Увы, ответа не будет.       Неужто я заявлюсь на бал к Паркинсонам в таком виде?! Ну что ж, чрезмерную худобу так быстро я исправить не смогу. А вот попытаться скрыть морщины, что покрыли моё лицо за последние полгода, ещё можно.       Мерлин милостивый, я даже мог бы назвать точное время появления всего этого безобразия... К примеру, вот эта морщина, что расположилась меж белесых бровей и выглядит гораздо глубже других. Она прорезалась после того, как я обнаружил засос на лилейной шейке своей жёнушки.       Та, что подле правого глаза? Она возникла в тот день, когда я вышвыривал охапки бесконечных платьев в окно нашей супружеской спальни, осыпая изменницу проклятиями. Почти что в беспамятстве орал, что не дам ни кната этой белокурой мерзавке…       По сути, так оно и вышло, однако я этим совершенно не горжусь. Странно это, однако: иногда меня даже накрывает чувством вины.       А вот и носогубная складка. Она появилась, когда я, вооружившись тяжёлой тростью, гонял этого пакостного джентльмена по нашей спальне, угрожая расправой в виде декапитации. Да, его голова достойно бы смотрелась на каминной полке, как раз между отрубленной башкой покойного домовика и охапкой сухоцветов.       И я ещё называю эту мразь джентльменом! Надо же... Однако у меня духу не хватит, чтобы повторить все те оскорбления, которыми я осыпал Ричарда Вандекампа. Удивляться здесь нечему – именно в тот вечер я обнаружил его в собственной постели с моей Цисси.       Рядом с окном в роскошной гардеробной стояло кокетливое бархатное креслице. В него-то я и опустился в изнеможении, когда наконец были завершены приготовления к празднику.       Думаете, я не заявлюсь? Думаете, не посмею? Хах! Дудки! Я буквально ворвусь на бал к Паркинсонам! Буду пить, петь и танцевать сколько того пожелает моя душа! А выглядеть буду столь неотразимо, что моя женушка сгрызёт себе все губы в безмолвной ярости и досаде за то, что потеряла меня. И пусть изысканные шелка неважно сидят на исхудавшем теле, пусть морщины и синяки под моими глазами скрыты тоннами кремов и косметических заклятий, а от меня доносится лёгкое амбре Огденского, плевать! Плевать на всё, чёрт побери, ибо я неотразим! Так пусть же она увидит, кого потеряла! ***       Бал в поместье Паркинсонов был в самом разгаре. Модные композиции, выбранные для этого вечера, были довольно простыми. Но молоденькие оркестранты умудрялись так фальшивить, что авторство музыки почти не угадывалось. Особенно «старалась» скрипка – ноты, которые она выводила, были наиболее тусклыми. Хотелось протереть их, как грязное стекло.       Но юные колдуны и волшебницы не обращали на акустический хаос ни малейшего внимания. Они вертелись и кружились в затейливых па, влюблённо переглядывались, заговорщически перемигивались. То тут, то там снежным огнём вспыхивали каскады драгоценностей, украшавшие танцующих. Примечательно, что принарядились не только аристократки. Юные джентльмены также обрадовались случаю сверкнуть содержимым фамильных сундучков и шкатулок. Их изящные, бледные до синевы запястья были обильно украшены бриллиантами.       Что же это у нас за генофонд такой… Изнеженные субтильные тела, тонкие запястья, анемично белая кожа – взглянешь иной раз, да и вздрогнешь от накатившего чувства омерзения. Однако если задуматься, всё это вполне логично. Близкородственные браки сделали своё чёрное дело. Какая гадость!..       Гадость, гадость! Как же невыносимо гадко это всё!..       Хотелось закричать. Закричать что есть мочи и в диком, необузданном порыве вскочить из-за стола! Я представил, как оглушительно громыхнёт дорогой хрусталь, сметённый на пол, разлетаясь на тысячи рыдающих осколков.       Однако же я нахожу в себе силы сдержаться и продолжаю сидеть за этим грёбаным столом, подперев рукою пульсирующий от гнева висок.       – Малфой, ты меня слушаешь вообще?       Голос старого друга вырвал меня из пучины гнева, застившего мои глаза и сердце. С того самого момента, как я заметил свою бывшую супругу, я сделался сам не свой. В этом зелёном бархатном платьице, да еще и под руку с тем мерзавцем, она была невероятно соблазнительна.       – Честно? Вообще нет.       И не был бы Яксли моим другом, если бы не знал, как в единую секунду отвлечь моё внимание от проблем. В особенности от одной конкретной белокурой проблемы.       – Зацени-ка...       Жестом заправского фокусника он выудил из внутреннего кармана неприметное, чуть треснувшее сверху пенсне. Протянув его мне, он хмельным жестом показал, чтобы я его надел.       Неизвестно, где Яксли добыл этот артефакт, но он определённо стоил каждого потраченного на него галлеона.       Мерлин милостивый, кто бы мог подумать, что меня ждёт?!       Внезапно холёные дамы и девицы предстали передо мной в одном нижнем белье! И гостиная Паркинсонов заиграла совсем другими красками и фактурами.       Юные прелестницы и светские львицы стали похожи на жемчужины, добытые из тугих раковин. Соблазнительные шёлк и атлас чувственных оттенков, невесомые кружева и сеточки, пикантные пояса для чулок и подвязки… И корсеты, корсеты со сложной шнуровкой, обилием ленточек, приподнимающие маленькие крепкие груди!.. Тут же мелькнуло несколько удобных хлопковых комплектов – совсем молоденькие девицы желали танцевать до упада и не испытывать при этом дискомфорта, – пара-тройка явно развратных комплектов в алых цветах и откровенное полупрозрачное боди. Несмотря на плоские фигуры и выпирающие ключицы, аристократки магической Британии были весьма хороши собой. Тем более что здесь также вполне хватало и дам с круглыми попками и внушительными бюстами.       Ещё несколько месяцев назад подобное зрелище вызвало бы в моей душе бурю скабрезно-похотливых восторгов. Сейчас же хотелось только блевать.       Неужели так будет всегда? Неужели женский пол для меня теперь закрытая омерзевшая книга?       Как бы я не старался, я так и не смог поднять на неё глаз. На неё, на единственно прекрасную для меня женщину… От горького осознания своей потери хотелось разбить этот грёбаный хрустальный бокал и самым крупным его осколком перерезать себе глотку.       А ведь она набрала вес… Бог ты мой, ей это только на пользу пошло!.. Ладно, думай, Малфой, думай – какие ещё минусы в ней есть?       Их нет. Их просто не может быть, чёрт бы её побрал!       – Пись... Ну, пись… – жеманно протянул рыжеволосый ублюдок, чуть прижимаясь к моей экс-супруге.       – Это он что, моей жене сказал?.. – буквально прорычал я, ощущая, как сердце запускает бешеный ритм.        – Бывшей, Малфой, бывшей... – успокаивающим жестом Яксли пытается увести меня от этой невыносимой сцены подальше.       На моих висках набухают вены, становится горячо, а к глотке подкатывает рвота. Но я кое-как сдерживаюсь. На этот раз мне удалось сохранить благопристойный вид.       В отчаянии поднимаю глаза. Хочу видеть своими глазами, как брезгливо сморщится Нарцисса на подобное к ней обращение. Но я позабыл о магическом артефакте у меня на носу и вместо этого вижу кое-что совсем иное.       Моя бывшая жена была прекрасна как никогда раньше. Чёрный гипюр комбинации эффектно контрастировал с её бледной кожей. А как чувственно он обтягивал её слегка округлившиеся формы!.. С пришибленным видом я пожирал глазами эти точёные ножки, затянутые в пошлую мелкую сеточку, и вздымающиеся над корсетом округлости.       – Ты серьёзно? – Мой приятель разочарованно скривился и выдрал у меня из рук злосчастное пенсне. – Из всех баб на этом сраном балу ты выбрал пялиться на свою бывшую?!       Красноречием Яксли никогда не отличался, однако на этот раз он попал в самую точку. Я понял, насколько я жалок, беспомощен и презираем. Это осознание терзало мою душу, от былой гордости и силы воли остались лишь убогие обрывки. Неожиданно кошачий концерт горе-оркестрантов резко оборвался. Воцарилась относительная тишина, которую нарушил пронзительный звук – кто-то стучал серебряной вилкой о бокал в попытке привлечь внимание толпы.       – Дамы и господа!..       О, этот ненавистный голос... Пакостный, подлый голос Ричарда Вандекампа раздался позади меня.       – Попрошу минуточку внимания! – выждав театральную паузу, подлец продолжил, окидывая меня насмешливым взглядом. – У меня есть для вас одно очень важное объявление. Надеюсь, оно так же важно для вас, как и для меня.       Итак, наша прекрасная, просто восхитительная Нарцисса Малфой отныне никакая не Малфой. А точнее, в следующем месяце, двадцатого числа, она станет моей милой Нарциссой Вандекамп!       – Ебать мой хуй.       Я и сам не ожидал, что исторгну из себя подобную словесную формулу. Однако, позвольте заметить, я пребывал в состоянии аффекта!       В ушах зазвенело. Шквал аплодисментов вызвал нестерпимое раздражение, мгновенно перетёкшее в ярость. К горлу снова подкатил рвотный спазм.       Нет, это слишком невыносимо для меня, и я хватаю подвернувшуюся под руку бутылку с виски. Неаккуратно разбрызгивая ароматную янтарную жидкость, я заполняю стопку до краёв. В моём чреве словно открылась чёрная дыра. Требовала она, увы, не хлеба и зрелищ, а выпивки. Море выпивки.       И я сдался ей на милость. Стопка за стопкой, бокал за бокалом. Я хлестал спиртное, не замечая количества выпитого. А легче не становилось, чёрная дыра не затягивалась. Это могло означать только одно: нужно ещё!.. Обязательно, беспрекословно… Нужно было заглушить окружавшую меня действительность, чтобы не видеть всего этого собачьего бреда и спасти самого себя.       – Малфой, ты чего?! Хорош уже...       Яксли хватает меня за локоть и пытается оттащить от стола, богато уставленного дарами Вакха. Однако же я упрямо стою на месте, крепко держась рукою за столешницу.       Я гляжу на Нарциссу словно капризный мальчишка, у которого отобрали его любимую игрушку. В моём разуме запоздало расползается понимание того, что больше она не Малфой.       Не Малфой, не Малфой, не Малфой, не Малфой! ОНА НЕ МАЛФОЙ!       В мою хмельную голову приходит «блестящая» идея, стыд за которую будет ещё долго преследовать меня.       Шатаясь, я залезаю прямо на обеденный стол. Безнадёжно порчу отличную льняную скатерть, уничтожаю дорогой английский фарфор, сталкивая на пол тарелки и соусники.       – Дамы и господа... Господамы! – раскатисто хохотнув, я отсалютовал своим бокалом. – Я... Я хотел бы произнести тост... Тост этот... Этот тост будет посвящён моей...       Тут я издал такой неприличный и противный звук, что был бы я трезв, то провалился бы от стыда сквозь землю.       – Ох, pardon... Моей за... Замечательной, прекрасной жёнушке... Бывшей! – Медленно уточняю, поднимая вверх указательный палец. – Бывшей... Я... Я хотел сказать...       Взгляд мой упал на соседний столик, за которым расположилась эта гарпия. Нарцисса... Цисси... Моя Ци-Ци. Её большие глаза цвета северно ледовитого океана наполнились слезами, а губки искривились в столь милой и детской обиде, что мой запал тут же иссяк. Моя рука, держащая пузатый бокал с Огденским, вцепилась в него ещё сильнее.       – Я... Я очень сч-счастлив за вас. Нарцисса, милая моя Цисса... Будь же счастлива вместе с Вандекампом. Однако же знай, знай, как я тебя...       Договорить не получилось – я зацепился за икорницу и с воплем полетел вниз. Девицы завизжали и брызнули в разные стороны, подальше от дебошира. Кто-то возмущался, кто-то хохотал от удовольствия – скандал на светском рауте завсегда был самой вкусной приправой. Наверняка завтрашняя пресса будет посвящена только одному событию, как сиятельный лорд Малфой нажрался и бесчинствовал на приёме у Паркинсонов.       Прокатившись по скользкому от пролитого соуса паркету и чудом никого не покалечив, я врезался в какую-то ёмкость. Помотав головой, понял, что это огромная кадка с неопознанными цветами.       Эх, помирать, так с музыкой! Моя Нарцисса всегда была без ума от таких вот бело-розовых цветочков. Не без труда поднявшись, я трясущимися руками начал ломать растения… Соорудив букет, больше напоминавший лохматый веник, я двинулся по направлению к помолвленной паре.       В облаке из алкогольных паров я шатался из стороны в сторону. Если кто-то и хотел бы меня остановить, почтенная публика не позволила бы ему этого сделать. Самый цвет аристократии затаив дыхание следил, что я выкину на этот раз. Они не ошиблись, я не мог их подвести.       Нарцисса и её спутник таращились на меня с одинаковым ужасом в глазах. Придурковатый Вандекамп словно оцепенел и боялся шевельнуться. Бледная Цисса, кажется, начала понимать, что я задумал. От одной этой догадки она быстро покрылась красными пятнами. А я добрёл до моей зазнобы и бухнулся перед ней на колени:       – Нарцисса, любимая… – Я шмякнул бело-розовым веником ей по груди и пустил слюну от умиления. – Как же я тебя…       Так и не договорив, я завалился на бок и отключился. Да так, что сквозь хмельную дрёму слышал собственный храп.       По-свински громкий, протяжный храп прорезал воцарившуюся тишину.       Господи, какой позор...
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.