Рекомендую другим

Антон — это большой ребенок, который в свое время недополучил внимания, которого так требовало его внутреннее «я», а Арсений… он просто появился в его жизни: вовремя или нет — решать не нам с вами. В двух словах: AU, в котором Антон — студент-первокурсник, а Арсений — новый преподаватель философии в универе, где Шастун учится на менеджера.

Антон раньше никогда не смотрел на Арсения в таком ключе. Да что вы, это же Арсений Попов, шумный и самовлюбленный выпендрежник из Импровизации! Да уж, думает Антон, глядя, как Арсений методично и сосредоточенно оплетает его конечности бандажной веревкой, никогда в жизни он так не ошибался.

- Не бойтесь спрашивать, не бойтесь говорить. Ах да, простите, не представился. Отец Арсений, местный настоятель. «Ну да, «не бойтесь спрашивать»! – мрачно подумал Антон. – Если я спрошу, не хочешь ли ты со мной переспать, вот ты прихуеешь, конечно».

Если бы я знал, что наряду с возможностью заработать этот магазин предоставит мне ещё и активно набивающегося в ёбыри мужика, я бы вернулся в прошлое в тот день, когда пришёл устраиваться на работу, и прогнал бы себя ссаными тряпками.

Антон — порноактер. Арсений — его флаффер, т.е. человек, который между дублями дрочит актеру, чтоб хер стоял (и деньги были).

Кенсу застрял в бесконечности дней, а Чонин отчаянно цепляется за каждую уходящую секунду. Ведь время останавливается для тех, кто не может помнить и бежит от тех, кто опаздывает на последний поезд домой.

Найнс думает, что у Гэвина красивые руки.

- Иисусе. Ты подключился к вибратору. - Сейчас не 2010 год, все мануалы в распаковке, каждый механический предмет имеет свое ПО для удобства, коннект и порт USB для труднодоступной передачи файлов. - Значит, я был прав, когда называл тебя тостером и кофеваркой? – Гэвин усмехнулся, рассматривая сеть вен на фиолетовом дилдо, аккуратно проведя пальцами по головке, будто бы надеясь, что отдача придется на Найнса. Но ничего не произошло. – Теперь я могу называть тебя еще и анальной пробкой.

Ричард тоже был бы идеальным, если бы что-то глубоко в системе у него не сбоило. Что-то, что заставляло его делать Гэвину больно, целенаправленно и неумолимо. Его личный дьявол из пластика. Уговаривать Фаулера — сложно, спорить с ним — бесполезно. Все это Гэвин знает. Он не уговаривает и не спорит. Он ставит перед фактом. И выходит из кабинета, оставив лежать на столе заявление на увольнение по собственному желанию.

— Кто вы и что вы делаете в моем доме? — властно осведомился Чжан Исин, вытягивая вперед руку с телефоном, словно бы это могло напугать непрошеного гостя. — Пытаюсь открыть зонт, — резонно заметил незнакомец, с коротким металлическим звуком дергая бегунок, в тщетной попытке расправить зонт. — Почему вы делаете это в моем доме? — Работа у меня такая, — вздохнул гость и опустил руки, понимая, что мучиться бессмысленно.

Окна и двери в квартире Гэвина были открыты нараспашку. Чувство безопасности резко пропало. Когда ничего не отделяло спальню от остальной квартиры, а ее от наружности, Гэвин чувствовал себя голым и незащищенным.

Душераздирающий крик звенел в ушах на ультразвуковых частотах. Это была чистейшая боль, превратившаяся в звук. Вопль отчаяния, клокочущий в груди и исторгающийся из горла пронзительным воем то ли птичьим, то ли звериным, но точно не человечьим.

Он держал Ричарда, как якорь держит дрейфующее в океане судно, и без этого якоря андроид болтался бы, как говно в проруби, в надежде прибиться к каким-нибудь берегам.

Звонок шел. Цифры на экране отсчитали полминуты. С ним все еще кто-то был на связи, но молчал.

Мне постоянно снится один и тот же сон. Я босиком бегу по мокрой, будто от дождя, траве, но когда я смотрю себе под ноги, то понимаю, что трава мокрая от крови. В голове моей звучит голос. Он, словно заезженная пластинка, повторяет одну и ту же фразу, раз за разом. И мне кажется, что как бы быстро я ни бежал, куда бы я ни бежал, мне все равно не спрятаться от него. Потому что он в моей голове, и постоянно повторяет одну и ту же фразу, снова и снова. Он говорит…

Последнее, что я успел заметить, это яркий свет фар несущейся на меня машины и мигающий зеленый сигнал светофора. Эх, неловко вышло.

— Прости, что отвлекаю тебя от созерцания женской одежды, но мне нужна твоя помощь. — Тебе это кому? — Минсок растерянно рыскал взглядом по витрине, абсолютно не понимая, кто с ним говорит и кому он отвечает. — Манекену? — Какому манекену! Я отражение!

Бён Бэкхён зашел в комнату в старом бабушкином доме в деревне, а оказался в чужой сеульской квартире. В одних трусах.

«Найди себе богатого папика», — говорили они. «Это весело, за тебя везде платят, а сексом заниматься не обязательно, эти папики в половине старые и уже давно забыли, как пользоваться членом», — говорили они.

Все. Финита ля комедия, скажут ему завтра. Тушите свет. У вас времени только на то, чтобы собрать свои вещи и купить белые тапочки.