MARVEL: Фрэнк Касл/Карен Пейдж

Нью-Йорк остаётся позади, когда они оба оказываются под толщей воды Гудзона. Двадцать восемь метров мути давят на потолок бесконечного тоннеля Холланда. В конце этого тоннеля нет света — только мерцающие полночные огни Нью-Джерси.

- А мне кажется, что ты просто бросаешься из крайности в крайность, вот что. Я не смогу заменить для тебя Мэтта Мёрдока. Просто предупреждаю тебя, - ему вдруг вспомнилась пестрая баночка сахарозаменителя. Отвратительный кофе из-за него стал еще более мерзким. Горьким он был бы многим лучше, чем с приторным суррогатом.

Есть миллион причин на то, чтобы не видеть её, чтобы не приближаться к ней, но при этом он все равно приходит и действует с точностью да наоборот.

Если бы у Карен Пэйдж спросили, есть ли у боли запах, она ответила бы «да». И это не запах крови или антисептика. Боль пахнет Фрэнком Каслом. А еще Карен добавила бы, что цвет у боли совсем не красный и не совсем черный. У боли цвет глаз Фрэнка Касла.

Спор между ними начинает разгораться, и Фрэнк поднимает руку, чтобы завести её за голову, но Карен произносит (даже зная, что он не причинит ей вреда), «Не бей меня, пожалуйста», потому что она вспоминает нечто подобное в своем прошлом.

Карен села как можно дальше от черты, как будто безопасность можно измерить в дюймах. Потом передвинула стул ближе, в знак доверия. Но он уже был у нее под кожей. Красная линия была на месте, она проверяла, но она даже не заметила, как ватерлиния ее разума скрылась под водой. Он отравил ее разум.

Грёбаные белые розы, заставляющие ощущать себя неловко, стоит Пейдж только с восторгом в васильковых глазах посмотреть на него.

Ей было страшно. В лифте. Ей было страшно, что сейчас она разрушит все. Фрэнк был так близко, с его очаровательными потерянными глазами. Кажется, впервые в жизни он, действительно, оказался в ловушке. Он боялся все испортить. Если бы она его поцеловала, то никогда бы не отпустила. Черт, она бы закрыла его собой от пуль.

Здесь зимой метёт так, что кажется: ты даже дышишь снегом. Он лезет в отросшие волосы и бороду, попадает на язык, липнет к ресницам и бровям, выкрашивает белым его тёмную куртку и шарф. Карен была чертовски права, когда заставила его взять самый тёплый. Карен была чертовски неправа, когда уговорила его ехать в Вайоминг. Но Фрэнк не мог ей отказать. Не хотелось, чтобы её хрупкая надежда сломалась, как мириады снежных лучиков под его тяжёлыми ботинками.

если хочешь мира, готовься к войне

Наивно полагать, что она сможет усмирить его, изменить его. Что достаточно приручить самоотверженной надеждой монстра внутри него, подавить опальные порывы верой в иллюзорное перерождение. Фрэнк Касл — не психопат и не монстр. Фрэнк Касл — это война. Его жажда неутолима, и всё, что в её силах — это просто быть его маяком в море окоченелых трупов. Быть безмолвным отголоском его угасающей человечности.

Фрэнк обретает свободу, тишину после стрельбы. Карен устает от того, что жизнь бьет ее в спину. Два мира, познавшие и утратившие любовь и спокойствие. Два обычных человека, живущие прошлым и пытающиеся жить настоящим. Никакого будущего. Им этого и не нужно.

Но раз открытое зрительное пересечение замыкается в электрической цепи общих чувств; Касл признает, что замкнулся не в себе, а на ней - и Пейдж видит это, прощая беспричинную вину лишения нормальной жизни и благодаря за (бес)честную близость.

- Твоя статья заслуживает больше одной награды, - Карен сводит хитрый глаз к самому углу и к нулю все его шансы на спасение; сладковатый дурман парфюма все-таки окутывает его целиком, лишая благоразумия, - baby girl.

«К чёрту это всё. Мы рассыпались. Нас больше нет».

Стрелять, высунувшись из окна автомобиля на полном ходу, не так страшно, как петь под окном у Карен.

Фрэнк казался ей бездомным псом, который отдаст последнее своему не менее беспечному хозяину, а сам ни крошки в пасть не возьмет. Она садится рядом с ним и просто смотрит, как он беспокойно спит. Карен думает, что возвращение к нему ощущается предательством самой себя.

И тогда, в эти чертовски редкие "иногда", она верит лишь в него. В обе его надреснутые части, которые грозят рано или поздно раздавить человека внутри.

Я ухожу. И скажу одно лишь слово – верь. Рассыпанные осколки истории Фрэнка и Карен. Истории возрождения их надежды.

Однажды она его дождется.