Кукла

Где-то далеко, вблизи дороги, проходящей через весь штат, где с одной стороны улицы толкали наркоту, на другой люди в белых халатах откачивали полумертвые тела, пока в конце за поворотом снимали сюжет о лучшей школе города, а чуть дальше в мусорный бак блевала после клуба ученица той самой школы, в окне одного из частных домов можно было разглядеть множество украшений и ароматических свечей, ведь в который раз, отрезая свет соседям, рабочие случайно задели и их участок, а починить обещали лишь утром. Маленькая девочка, с двумя неровными хвостиками, что стояла под самым окном рядом с креслом, закрыла ладошками глаза, звонко смеясь, пока ее мать отлучилась в соседнюю комнату за подарком. Сегодня ей исполнилось пять, и родители малютки объехали весь город, чтобы купить своей дочери подарок, на который она с таким восхищением и благоговением смотрела неделю назад в единственной, захудалой антикварной лавке города. Старший брат девочки накрыл ее ладошки своими, чтобы поглядывавшая сквозь пальцы на выход из плохо освещенной свечами комнаты девочка не жульничала, как делала обыкновенно. Вернувшись с кухни, мать разрешила дочери открыть глаза, и детской радости и восхищению не было предела при взгляде на обвязанную бантом на талии фарфоровую куклу, размером чуть ли не с саму именинницу. В оранжевом свете искусственные черные волосы отливали рыжиной, а в стеклянных глазах плясали огоньки, теряясь и поглащаясь их чернотой. Материал красного платья куклы был так сильно похож на ткань, из которой был сделан наряд самой девочки, что когда она, налюбовавшись, прижала куклу к себе, они словно слились в одно целое, и только праздничный синий бант выделялся в этих волнах кровавого цвета ткани. Отняв от груди и удерживая подарок на расстоянии вытянутой руки, девочка на секунду застыла, настолько живой при повторном рассмотрении казалась игрушка. Глаза ее впитали тепло свечей и, кажется, теперь улыбались ей за место рта, который оставался все также неподвижен, как и полагалось. Придерживая куклу одной рукой, второй именинница обняла наблюдавшую с улыбкой женщину за шею, наконец оторвавшись от созерцания подарка. — Спасибо, — еле проговаривая слова из-за широкой улыбки, проговорила девчушка и отстранилась, чтобы заглянуть в молодое, но уже с морщинками вокруг глаз лицо, строением так похожее на ее собственное, и от переизбытка чувств поцеловать в нос. — Я вас так люблю! — многие бы назвали это радостным писком ребенка, но мать слышала лишь горячее и такое искреннее «люблю», приятно легшее пуховым одеялом на сердце и защекотавшее ее изнутри, что ей захотелось рассмеяться. Отец семейства улыбнулся и, не вставая с кресла, потрепал дочь по голове, когда та со сверкающими глазами развернулась к нему. — Мы тебя тоже, малышка. Ну-ка иди сюда, — мужчина похлопал себя по коленям, и девочка с удовольствием забралась на них, важно пристроив рядом куклу и поправив платьице сначала себе, а потом ей. — Надеюсь, ты вспомнить о своем пожилом отце, когда вырастешь и наткнешься на эту куклу, одиноко лежащую на чердаке среди старых вещей, и отправишь мне письмо по почте, которое я буду ждать с нетерпением, — приложив руку к сердцу, он второй трагично прикрыл глаза под смешок сына и вздох жены, прикрывшей рукой глаза. — А мы разве не будем всегда вместе? — по-детски серьезно, насколько мог быть серьезен пятилетний ребенок, спросила дочь, не рассмеявшись, как обычно делали дети в ответ на папин мини-спектакль. — Конечно, будем, детка, — заверила ее мать и положила руку на выглядывавшее из-под пышной юбки маленькое колено дочери. — Как мы можем вас оставить? Но следующий серьезный вопрос был прерван рещко поднявшейся с дивана главой семейства, что посадил дочь на плечи и, подхватив подмышки старшего сына, начал кружить вокруг все еще сидевшей на коленях матери, задувая потоками воздуха некоторые свечи.

***

В разные стороны летели брызги, когда прямо по лужам, не заботясь о школьной форме, наперегонки мчались домой брат и сестра до удивительного непохожие друг на друга. Сегодня их отпустили пораньше из-за сработавшей благодаря кому-то из старшеклассников пожарной тревоги, и дети решили устроить родителям сюрприз и не стали звонить домой, хотя клятвенно обещали своим классным руководителям, что уведомят об этом мать. И вот они и бежали, счастливые частично от того, что смогли придумать такое, частично от того самого щекочущего чувства, появляющегося когда нарушаешь установленные правила, но не из вредности, а из лучших побуждений и еще не понимаешь, тебя нарушают за это или наоборот похвалят. У мальчика за спиной подпрыгивали и били его два портфеля, свой и сестры, а девочка прижимала к себе фарфоровую куклу и рассерженно шлепала резиновыми сапожками по лужам, когда на поворотах ее сильно обгонял брат. Наступила осень. Листья медленно облетали с деревьев, почти каждый день шли дожди, после которых детвора прыгала по лужам, и все приходили домой мокрыми. Нашей девочке недавно исполнилось восемь, но почти ничего в ней не изменилось: то же красное платьице она надевает на праздники, те же неровные хвостики болтались из стороны в сторону и та же кукла привычно сидела у нее на руках, как влитая. Только сама малышка сказала, что уже совсем выросла, и ей с куклой нужен был отдельный домик, где-то неподалеку от родительского, например, в саду, на заднем дворе. Подарок родителей на пятилетие все еще не получил имени, хотя предложения поступали каждый день новые, но хозяйка отвергала все, смешно сморщив носик и выказывая свое недовольство, поэтому все ее так и называли — кукла. Вот брат и сестра подбежали к дому, и девочка по привычке дернула дверь, за что ее обычно ругала мама, потому что та все равно была заперта и волшебным образом не открылась бы. Поэтому совершенно неожиданной оказалась резко распахнувшаяся под напором дверь. Девочка отступила на несколько шагов назад, едва не споткнувшись, и врезалась спиной в брата, также удивленно смотревшего на темный дверной проем. Донесенный до их слуха треск и звон заставил детей переглянуться и, взявшись за руки, медленно двинуться внутрь, вооружившись отцовскими туфлями, что стояли у входа. Их путь был недолог и закончился за первым же поворотом в гостиную, где ошарашенно были выронены туфли. В комнате, нешуточно разгромленной, оказался отец, который не прекращал распахивать стеклянные шкафы, половина уже были опустошены, и резким движением сметать с полок фарфоровые статуэтки и прочие антикварные вещицы своей жены. За последние несколько лет она регулярно совершала набег на ту единственную лавочку в их городе и скупала все, на что успевала накопить в обход общего семейного бюджета. Иногда даже находила людей из других штатов и уезжала из города на несколько дней к ним на встречу для обмена. В подобные поездки она чаще всего брала старшего сына, очарование и голубые глазки которого ускоряли торги и заводили много неплохих знакомств. Пол устилали осколки фарфора, что хрустел под ногами детей, которые неловко и в какой-то степени боязливо переминались, наблюдая за действиями отца. — Па-а-ап, — наконец решилась позвать девочка и, вжав голову в плечи, зажмурилась, ожидая, что вздрогнувший от неожиданности мужчина тотчас уронит свою новую жертву. Он замер с полуметровой статуэткой слона над головой и посмотрел на дочь, что жалась к руке старшего брата, боязливо выглядывая из-за нее. С глухим стуком слон встал ногами на пол, а отец, ссутулившись и коря себя за страх в глазах его детей, сел в кресло, не обращая внимания на осколки и протягивая руки к замершим на пороге брату с сестрой. Те послушно, но немного опасаясь, подошли и сели отцу на колени: мальчик на правое, а девочка с куклой на левое. По привычке последняя поправила сразу два платья и неловко оглядела комнату. Мужчина поочередно поцеловал их в макушку и прижал к себе, чувствуя, как постепенно они расслаблялись. — Пап, — достаточно успокоившись, произнес Джейсон, но продолжал подсознательно очень осторожно подбирая слова. — Что случилось? — он переглянулся с сестрой и прикусил щеку со внутренней стороны. — И почему мама не дома? Ее вызвали на работу? Отцовские руки чуть сильнее сжались на талиях детей, но также быстро отпустили. — Ушла наша мама, — ответил мужчина, сквозь зубы выдавливая слова. — И куда она ушла? — после некоторого молчания продолжил расспрос Джейсон, заметив, что челюсь отца расслабилась. — Не знаю, сынок, не знаю, — тот устало потер большим и указательным пальцев глаза, прогоняя любимое лицо, что мерещилось ему уже несколько часов, как он нашел клочек бумаги, исписанный неровными, скачущими буквами. — Но мы ведь и без нее справимся, да? — отец вновь, но уже без намека на негативные эмоции прижался губами к волосам дочери, а та еще сильнее стиснула в объятиях куклу, у которой наконец появилось имя. Мэри. Так отец девочки всегда называл свою жену, хотя в документах она точно видела совершенно другой набор букв. Но как всегда бывает при такой отчаянной надежде в голосе, они не справились.

***

Зимой все становится резче — смена дня и ночи, люди, что замерзли и спешат домой, и дым сигарет, что впитывается в одежду, особенно в мех, еще сильнее и держится дольше. Домой шла стройная, можно даже сказать худая, на грани с болезненностью, девушка, но довольно невысокая и одетая в теплое синее пальто, что явно носила не первый год. Ее черные волосы выглядывали из-под вязаной шапки, усыпанной снегом, и принимали в свои сети множество маленьких белых кристалликов. Вокруг более везучие и не попавшие в ловушку снежинки кружились и медленно опускались на землю, встречаясь с еще миллионами таких же, как они. Да, каждая снежинка особенная, имеет индивидуальный узор, но если не приглядишься, ведь не поймешь, а приглядываться никто не любит. Она поднесла к губам сигарету и затянулась. Легкие заполнил дым, слегка щекотавший гортань и с такой радостью впитывавшийся в ее волосы, одежду, ткани, но она уже давно привыкла к нему и даже не беспокоилась на этот счет. Она уже и не помнила, когда взяла в руки свою первую сигарету и кто ее ей дал, не помнила, как кашляла, сделав первую тягу, и как, несмотря на это, затянулась еще раз. Не помнила собственный грустный непонятно из-за чего вздох. Вскоре она потушила бычок и, бросив его в мусорный бак, как очередное воспоминание, что пропадали тоннами из ее головы, поспешила домой. Нет, не для того, чтобы согреться. Холод уже давно перестал быть для нее помехой, он, кажется, поселился у нее на ладонях еще четыре зимы назад. А для того, чтобы переодеться и отправиться в бар, ее любимый, а может и не в него, может в тот через дорогу, где ей тоже наливают и где она вновь проведет всю ночь, не в попытке напиться до беспамятства, как делали многие ее знакомые после сложной недели, — данной кондиции обычным алкоголем ей уже давно не удавалось получить, — а лишь только не находиться бы в том здании, что любой бы на ее месте с благодарностью звал домом. Что по документам значился ее домом. В этой девушке уже не узнать ту счастливую пятилетнюю девчушку, так любившую родителей и жизнь, так ценившую каждый дождь и друзей из старого парка, с которыми они клялись на мизинчиках в сумерках. Осталась только фарфоровая кукла, которую девушка, совсем как прежде, прижимала к себе через пальто в попытке согреть не то заледеневшее сердце, не то холодный камень.