Bleach

Второй раз он убил ее не своим клинком, но своей подлостью. Ее грудь пронзил клинок лучшего друга — но она выжила. Она всегда выживает. И снова он испытал досаду при мысли о том, что человек, который его любит, жив. Потому что Владыку всея мира нельзя любить. С ним можно быть уважительным. Почитать его. Стелиться ему под ноги. Пресмыкаться. Подлизываться. Подчиняться. Отдаваться ему на одну, максимум — две ночи. Но не любить. Иначе он не выдержит.

Что ж у тебя такие ладони холодные? Ничего, сейчас согрею — у меня-то они горячие, я вообще горячий мужчина. Не смейся, а то кровь потечёт сильнее...

Закат, в который приходит понимание, что дороже неё нет никого на свете.

— А теперь слушай меня, Ренджи. Ты спас мне жизнь. Ты, Ичиго, нии-сама, вы все спасли меня… Спасибо тебе, Ренджи. Спи, спи, спи, во сне боль уйдёт. Помнишь, в Инудзури такое уже случалось, и мы лечились долгим сном? Спи, я с тобой, я не уйду.

Она была прекрасна в своей жестокости, неотразима в своей кровожадности, изумительна в своей смертоносности, похожая на клинок из дорогого булата, блестящий на солнце острейшим лезвием и раз за разом окрашивающийся в алый.

Когда Рукия стала лейтенантом Дзюсанбантая и через время решилась на кое-какие вольности, то первое, что позволила себе — высадить перед отрядом розы.

— Не смей так говорить, дурак! Моя сестра никогда меня не бросит! Она самая лучшая, лучше мамы и папы! Даже если у меня нет мамы и папы, то у меня есть Хисана, и мы всегда будем вместе!

— Я каждую ночь вижу страшные сны. Про разрушенное Общество Душ и мёртвого Ямаджи. — Тебе стоит пить меньше травяного чая, — отшутился Киораку. Но глаза его были серьёзны — не до смеха, когда столько всего разом предвещает беду.

Когда Момо идеально исполняет очередное сложное кидо, взгляд Хирако темнеет. Она ведь, как Айзен в свое время — доброжелательная, тихая, исполнительная. Кто знает, чему Соуске мог ее научить? Кто знает, на что способна эта девчонка?

Забытый венок из одуванчиков снова падает на землю, и уже никто не спешит его поднимать.

Тоширо становится горько, что она такая, если бы он мог, он не пустил бы ее на эту войну. Вообще никуда бы не пустил, оградил бы от всего темного, предоставляя ее взору лишь свет и радость.

Тенью быть совсем не трудно, но ужасно обидно, когда твои достижения не замечают и игнорируют. А особенно — если твоя любимая девушка воспринимает тебя, как лучшего друга. Как коллегу. Как сослуживца. Как тень.

А потом они лежали, обнявшись, и Рукия уже задремала, как вдруг Ренджи сказал: — Мне до сих пор не верится, что все вышло вот так.

Хинамори ничего не замечала. Хинамори, как иногда казалось Кире, жила в собственном мире, который однажды выстроила: там не было боли, печали и зла.

Тоширо – повзрослевшему со времен войны не только внутренне, но и внешне - уже которую ночь снится обнаженная Хинамори. Он просыпается в холодном поту, как от кошмара, но ему не страшно. Хотя нет, немного страшно. Это его первая любовь, и, видимо, единственная.

Тогда Хитсугая разозлился на свой меч за его прямоту, долго спорил с ним, пока Ледяной Дракон не напомнил, кем он является: я — часть твоей души. Я не могу быть неправ. Когда часть твоей души говорит тебе, что ты — дурак, наверное, следует поверить.

Он был даже согласен пасть от ее руки — потому что она сильнее. Она всегда была сильнее. Он так и остался глупым невоспитанным мальчишкой.

Сколько Ячиру себя помнила, она оставляла за собой кровавый след.

— Генрюсай-доно, это совсем не больно.

Исане ненавидит Зараки Кенпачи. Исане ненавидит свой новенький хаори с кандзи «Четыре» на спине.