Тихоокеанский рубеж

Ньют пытался нащупать внутри себя хоть что-то, но упирался в онемение, пустоту, в тупые углы собственных рёбер под кожей. Будто кто-то начисто выскреб из его грудной клетки сердце и набил за грудину полусгнившей трухи… *** Хёрт с элементами камфорта.

Шесть времен года, наполненные романтикой, время, ставшее идиллией. Последние месяцы умирающего человека и тихого призрака.

Германна вызывают свидетелем на медицинскую комиссию по освидетельствованию психического здоровья "д-ра Н. Гейзлера". постканон: кто виноват, что с этим делать и как жить дальше. Вера и преданность, секты, ложь и заговоры, прощение и предательство.

Германн, это дитя лета, привыкшее к теплу, совершенно не переносит холода. Взятый опрометчиво второй спальник служит им дополнительным «одеялом», пока они вдвоём лежат в одном спальнике вместе, жмутся друг к другу в поисках тепла.

Нет такого закона во вселенной, что утверждал бы, что твоя родственная душа обязательно должна быть таким же обыкновенным гомо сапиенс, как и ты.

- Германн! - голос срывается на крик. Это не просто зов, это мольба о помощи. Но он даже не замечает меня, я снова бьюсь об это останавливающее меня стекло, прямо как в допросных у всяких агентств. Я могу его видеть, а он не может ни видеть, ни слышать меня. Я снова тянусь к нему, но не могу достать.

После случайной ошибки, из-за которой люди начали думать, что Ньютон и Германн женаты, наши ученые решили никого в этом не разубеждать. Все шло без сучка без задоринки, пока Германн не осознал, что наслаждается этим притворством больше, чем ему следовало бы.

У звуков есть текстура, а у цветов – запахи и вкус. Ньютон узнаёт об этом постепенно, привыкает жить велением тактильных ощущений и обоняния. Уже долгое время он живёт во тьме и тишине.

Можем ли мы выбирать свою судьбу? Или невидимая Сила направляет наши шаги, раз за разом приводя к единому итогу, изменить который мы не в состоянии?

– Мы уже два дня не разговариваем с Ньютоном. – Не два, а три! – А вы пошлите ему письмо, доктор Готтлиб.

В обход всех правил, Ньютон планирует провернуть опасный эксперимент, Чак и Райли находят способ помериться крутостью, русские показывают свои стальные яйца, а Пентекост заедает стресс сладким.

Вынесение приговора доктору Ньютону Гайзлеру по обвинению в преступлении против мира.

Германн ненавидит ту дрянь, которую Ньютон ест на завтрак. Германн не может устоять и не попробовать немного.

Германн не любит смотреть на свой шрам. Длинный, кривой, уродливый, болящий – если бы не таблетки, Германн даже не смог бы нормально думать, но и они действуют не полностью. Нога ноет, нога отзывается на грубые прикосновения, поэтому с тех пор, как Германн не может ходить без трости, любая близость для него превращается в ад.

Маленькие переживашки Ньюта и Герма. Гайзлер ревнует к Ванессе, а Готтлиб кинкует на животик напарника. Фанфик навеян старой доброй "You and I" - Scorpions. А ну колитесь кто сливался в первом поцелуе или признавался в любви под эту нетленочку!

-Пожалуйста, простите его, он фанат кайдзю, - последние два слова Готтлиб будто выдавил из себя, - он их просто любит! -Заткнись Германн, я их не люблю, окей? Я люблю тебя, а их - изучаю, - поправил его Ньют. Оригинальная сцена из первого фильма, немного переделанная мной, на основе хэдканона, который я увидела в Тви, а также то, что осталось бы за кадром, будь эта сцена такой. Возможен лёгкий ООС.

Написано по хэдканону, что Германну вручают Нобелевскую премию, но не ту, а премию мира, и Ньютон подшучивает над ним.

Льюен Шао – образец самообладания, каждое утро просыпается в пять часов, чтобы ровно шестьдесят минут уделить занятиям йогой, перед тем, как позавтракать ровно двенадцатью миндальными орехами и каким-нибудь фруктом. Не ест ничего жаренного и, естественно, соблюдает субординацию со своими сотрудниками. Но, конечно же, некоторые правила катятся к чертям, когда ты спасаешь мир, так что, пока Льюен наслаждалась чизбургером, она также позволяла доктору Готтлибу красть свою картошку-фри.

Германн считает Ньютона навязчивым и шумный, наивным не по возрасту и просто нелепым. Ньютону кажется, что Германн просто не умеет веселиться.

Ему нужен только Ньют и никаких голосов в его голове.