Атмосферно

И ненависть. Это гребенная жажда, ненасытная жажда вновь и вновь чувствовать твою злость, ярость, ненависть. Впитывать её, размазывать её по своим губам.

Мальчик остановился перед ним и поднял голову, показывая свои голубые глаза. Почти голубые. Россия отметил, что в них уже начали распускаться фиалки.

"Помни, Йово, Йовишо, драга душо: я всегда жду тебя здесь, на юго-западе".

"Старый друг. Заклятый враг. Человек, с кем пришлось разделить кров и еду, кто спас жизнь, не требуя ничего взамен... но получивший нечто большее, чем просто благодарность. Так кто же он тебе, Гилберт? Кто же он тебе теперь?"

Меня тобой прошило, пробило насквозь, заклеймило. Катастрофически.

Сколько Николай себя помнит, Иван всегда был выше

Гилберт ещё несколько раз видел того мужчину в библиотеке. Он не брал книг ни на каких более языках, кроме как на русском. Гилберт, кропотливо работая над чертежами и изредка отвлекаясь для отдыха, подмечал названия и авторов. Ему хотелось как-нибудь найти одну из этих книг и прочитать в переводе.

Они отправляются в путешествие почти спонтанно, забыв отправить письма братьям и сёстрам. - - - Им просто нужно немного отдыха.

Полдня прусс с самым обиженным видом крутится вокруг Ивана, а тот с усмешкой наблюдает за этим, за его попытками выразить недоблагодарность. В конце концов, ему это даже надоедает (мы все знаем, насколько прусс может быть шумным и раздражающим), и Иван бросает ему: - Если хочешь сказать «спасибо», так скажи. Задолбал уже отсвечивать, честное слово.

Один из будних дней совместного проживания Гилберта Байльшмидта и Ивана Брагинского под захудалой крышей бывшего "Дома Советов". Пассивная агрессия, совокупная с лютой ненавистью к обстоятельствам у первого, против депрессивных помыслов о смерти и апатии ко всему живому у второго. А природа бушует, в осеннем пожаре сгорая. И сменяется он лишь дождём — ни грамма солнечного света, подавитесь серостью и утоните в огромной луже грязной воды, выпавшей с неба! Великий вновь зол, а вот русский...

Страны наконец решились узнать, зачем и почему Иван не снимая носит свой белый шарф. Только вот что, если окажется, что шарф России - вовсе не шарф, а ключ к другому, истинному воплощению этой державы?

— Хорошо сидим, — выдохнул Иван, улыбнувшись. — А ттоо, — согласился с ним Тино, кивнув.

Некоторые вещи тет-а-тет должны оставаться тет-а-тет [на фоне м!Москва/Питер, односторонний Тверь/Москва]

Конкурсный фик на завязку: персонаж A знакомится на вечеринке с персонажем B, и тот предлагает уже порядком пьяному персонажу A попробовать "что-то новенькое", после чего персонаж A ничего не помнит и просыпается со страшной головной болью в морге...

О России он, конечно, никогда не забывал, но, право слово, сейчас думает об этой стране чуть ли не постоянно! Россия, уверенно аннексировав его бедный мозг, всплывает в голове каждый раз, красуется среди мыслей, вырисовывается ассоциациями, невинно проскальзывает в каждом намеке между странами ЕС… - Россия, ты – ужасная страна, - пожаловался мысленно Брагинскому Людвиг. А ведь когда-то все было по-другому… Когда-то он говорил, нет, даже распевал во все горло: «Россия – прекрасная страна!»

было и было, что уж теперь, как будто не с нами, я вот лично даже не помню, как целовал тебя на полу какой-то хрущёвки, кажется, даже не ты тогда залез мне под кожу таким светлым-светлым, чистым-чистым, самым добрым помыслом, не думаю, что у нас с тобой могло зародиться даже подобие, ну, /этого/ чувства, так что нечего тут размусоливать, придумай что-то получше

Блокада Ленинграда. Великая симфония Шостаковича должна прозвучать на весь мир. Гилберт и Людвиг посмеиваются, Брагинский молчит, но взгляд его многое обещает.

...Я чуть касаюсь твоих рук, провожу по ним. Они горячи, не то что у меня, по дешевке продавшему свое сердце Ледяному Сатане. Я отдал искру моей души за мой народ, лишь бы все были счастливы и свободны.