Фанфики с участием: "Понтий Пилат/Иешуа Га-Ноцри"

— Потрясающе бездарны, — медленно, ровно произнёс Пилат, — Раньше абстракции имели значение, а сейчас — нелепая мазня того, кто не освоил академизм, — в этот раз он не утруждал себя профессиональной этикой. Главная заповедь критика — «не навреди» — была с треском провалена. AU, где Иешуа — художник, а Пилат — критик, выпустивший бездумную статью

Один из учеников Иешуа, отправленный на поиски учителя, видит их с Пилатом. Думает, что это акт насилия, но скоро понимает, что застал любовников.

Понтий Пилат в отставке разговаривает с другом.

Вместо привычной радости и предвкушения наконец теплых деньков после долгой зимы, с каждым днем волнение и страх овладевали Пилатом все сильнее. Сны стали беспокойнее и потеряли разумные черты. Он стал просыпаться от кошмаров несколько раз за ночь. Он почти не спал, боясь, что жуткие образы вновь его настигнут. Иешуа был рядом, старался успокоить. Но руки его более не приносили прежнего успокоения и безопасности. Губы его не забирали плохие мысли, а стук сердца его лишь сильнее угнетал.

Понтий Пилат и Иешуа получили бессмертие и вот уже две тысячи лет живут земную жизнь. Последние десять — под именами супругов Марка и Ноа Бриджесов. У профессора Ноа Бриджеса, который преподает в колледже, множество поклонников. Один из них — студент по имени Джош, безответно влюбленный в профессора.

Понтий Пилат, более человек, чем прокуратор, и Иешуа, слишком невозможный для того, чтобы быть просто человеком. И запах оливы, сопровождающий этих двоих в их удивительной связи

Пилат останавливается, смотря прямо на арестованного, что не поднимал глаз. — Посмотри на меня… — имя тут же вспоминается. Холодный пот скользит по спине прокуратора. — Иеуша… — …Га-Ноцри — на выдохе шепчет мужчина и вскакивает в постели.

Пилат часто задумывался, по какой причине его имя и фамилия так точно совпадают с именем и фамилией известного прокуратура. Пока в один из дней, к нему на суд не попал парень с именем Иешуа Га-Ноцри. Снова. Но теперь он не позволит этому проповеднику исчезнуть, мучия его своим появлением во снах.

О, Боги, Боги мои. Снилась прокуратору недавняя буря, разлитое по ступеням вино и лёгшая отчего-то на балкон тень трёх крестов.

Там, в бледнеющих лучах вечернего солнца, на плетёных стульях за плетёным столом, на котором стояли стаканы и высокий пустой графин из-под лимонада, сидели два человека.

- И что теперь будет? - Спрашивает Пилат, когда Иешуа, вновь накинув свой старенький хитон, склоняет голову ему на плечо. - А то и будет, - улыбается Га-Ноцри. – Мы будем бродить по саду и говорить об истине. Ты будешь спорить, а я - улыбаться тебе.

- А кого же тогда мне корить? – Глядя исподлобья, выдыхает прокуратор. – Может, Тиберия или этого твоего Иуду? - Эти добрые люди ни в чём не виноваты. - Добрые люди… Ты вот сказал, что Крысобой несчастен оттого, что его изуродовали. А кто, ответь на милость, по-твоему, изуродовал меня?

Иешуа и Пилата объединяет нечто большее, чем просто тяга к беседе.