Виктор/Юри (мини)

Можно ли почувствовать родственную душу еще до появления метки? Виктору семнадцать, но ему кажется, он знает ответ на данный вопрос.

Главным мастером сложных метафор Виктор считался ровно до тех пор, как с лёгкой руки Юри была проведена параллель между Эросом и кацудоном.

Юри весь красивый – от макушки до кончиков пальцев на ногах. Эти слова бьются в голове обезумевшей птицей, когда Виктор поднимает на него взгляд. Юри великолепен – взъерошенный, с растерянно-обожающим взглядом и доверчивой улыбкой.

От первых до самых важных цветов в жизни Юри Кацуки.

— Забудь про того Виктора Никифорова, который пятикратный чемпион. Не ищи в нём ориентира, вдохновения, идеала или чего-то там ещё. Для тебя его больше не существует, да и не было никогда. Теперь у тебя только суровый тренер Виктор Андреевич и непутёвый муж Витька. Понял меня?

Если бы кто сказал Виктору десять лет назад, что он когда-либо будет страдать из-за любви, Никифоров просто рассмеялся бы ему в лицо. Но времена идут, люди меняются, и все, что есть у него сейчас – пустая безнадежная любовь, расцветшая из примитивнейшего интереса и глупой влюбленности, и татуировка на запястье – как символ, воплощающий это возвышенное чувство.

О бесконечных "хочу" упрямого Виктора, сомнениях Юри, который всегда из двух вариантов выбирает худший, кацудоне, обручальных кольцах и прочих мелочах, вроде одеяла, заборов и парного катания.

– Знаешь, – сухо начинает Виктор, переворачивая лист альбома, аккуратно придерживая пальцами предыдущий, чтобы он не помялся, – я всегда считал своим главным недостатком плохую память. Мы можем десятки лет помнить школьные стихи, номера телефонов друзей и знакомых, дни рождения близких, но какими бы яркими не были события нашей жизни, они забываются.

– Я никогда не умел утешать плачущих людей. – У тебя всегда это получалось лучше всех, кого я знаю.

Одной только реакции Виктора на термометр хватило для того, чтобы понять – осложнений действительно не будет. Будут нескончаемое нытье, искусная демонстрация предсмертного обморока в лучших театральных традициях, горы салфеток и бессонные ночи. Потому что не может быть, чтобы Виктор пустил все на самотек, вручив ответственность за свое здоровье в лапки Юри, он же обязательно всунет в это дело свой чересчур инициативный нос и поставит ситуацию с ног на голову, создав еще больше проблем.

Сборник мини-историй, которые заросли обледеневшими цветами, но все равно согревают душу.

Не стоит прикармливать маленьких пятнадцатилетних русских котиков. И двадцатисемилетних русских чемпионов - тоже. Потом ведь не избавишься.

Это случается впервые, когда Виктор падает на одной из тренировок перед финалом Гран-при. Перекручивает каскад из тройного акселя-двойного риттбергера, не успевает вовремя разгруппироваться. Ничего сверхсложного, ничего из того, чего бы он не делал сотни и тысячи раз.

Юри волнуется, что чувства Виктора — лишь игра на публику

У Лань Чжаня так много чувствительных мест, и находить новые особое удовольствие для Вэй Ина, но ласка ладоней и пальцев просто затмевает разум Лань Чжаня. Стоит коснуться его пальцев своими, погладить между ними, мягко задеть ногтем, и Лань Чжань больше не может сфокусировать свое внимание на чем-то, кроме этих прикосновений. Стоит начать целовать его ладони, особенно при ком-то, и мочки его ушей окрашиваются в приятный розовый цвет. Вэй Ин никогда не стесняется этим пользоваться.

О приступах национальной русской меланхолии, трудностях перевода лирики, сямисэнах, гитарах, чае и романтике кухонных посиделок.

Книжное кафе "Дождливый день", японская поэзия, рисунки на полях и умение писать между строк.