Произведения, что украли мое сердце

Дитрих и Майский – одногруппники, которых едва ли можно назвать друзьями. Майский считает, что жизнь следует прожить легко и непринужденно. Дитриху кажется, что расслабиться он сможет только в гробу и то не факт. В связи с этим, взаимоотношения между ними строятся весьма натянутые. Но жизнь – изменчивая штука. И то, что еще вчера вас раздражало, сегодня может оказаться единственно желанным.

...как среди путей трамвайных открывались, закрывались удивительные тайны.

Стоя на сцене в свете софитов, Крисси щурится, разглядывая толпу восхищённых девушек. Каждая из тех, кто там стоит, мечтает оказаться на её месте. Но они не понимают и никогда не поймут, что настоящее счастье — это лежать в его объятиях, чувствуя, как ладонь мягко гладит волосы. Настоящее счастье — это ехать чёрт знает куда в раздолбанном фургоне Эдди Мансона под орущую из колонок музыку и видеть его улыбку.

Они с Крисси были параллельными прямыми, которым по всем законам геометрии никогда не суждено было пересечься. Но, похоже, что в тихом лесу, вдали от любопытных глаз, под шелестом массивных крон, непоколебимые законы науки иногда дают сбой.

День рождения Ясмин преподносит ей необычный подарок.

Чёрный кофе — это Зейн. Крепкий, терпкий, без сахара. Горячий настолько, что жар чувствуется ещё до того, как дымящаяся чашка подносится к губам. Сквозь глубокий цвет кофе не видно узор дна чашки — так и душа Зейна — потёмки, и что в ней творится, неизвестно. Ясмин обычно избегает. То ли кофе, то ли самого Зейна, то ли всё сразу. Может, Зейн оттого такой и желчный, что пьёт эту гадость литрами, и она течёт по его венам вместе с кровью?

Зейн приглашает Ясмин на чай

Впервые Зейн посмотрел на Ясмин как на личность, когда ей было двенадцать.

Разговор с Джеком, который ему не следовало бы слышать. Нет, конечно, он в любом бы случае узнал об этом от нее самой, но не так скоро, не так случайно, в более спокойной обстановке. А теперь приходится объяснять, убеждать, что это не было шуткой, как ему было бы проще думать. Сердце-то бьется лихорадочно, чувствует запретное счастье, радуется, несмотря на то что вместе им, скорей всего, не быть.

Середина 80-х. СССР. Случай сводит вместе утонченного интеллектуала Даниила и потрепанного недолгой жизнью люмпен-пролетария Лёху. Даниил научит Лёху слушать группу "Аквариум", читать классиков литературы и предаваться размышлениям. Лёха научит Даниила драться, держать слово и идти до конца. Но конец наступает неожиданно рано. Середина нулевых. Россия. Сын ученого историка, бывшего когда-то Лёхой, знакомится с интересным молодым человеком - сыном богемного драматурга, некогда бывшего Даниилом

Если Бог есть, то мы с тобой те еще грешники. Но мне не страшно гореть в аду, если мы будем гореть вместе.

У него на лбу написано «Мудила», а это однозначно твой вариант.

AU, где Арсений страдает проблемами с памятью после аварии, а Антон помогает ему жить с этим недугом. Или всё не так невинно? Арсений может только на слово верить в то, что ему говорят, не имея возможности поймать второго на лжи. Что, если этим воспользуются? В работе поднимается неоднозначный вопрос - можно ли остаться собой, лишившись воспоминаний? И, что важнее, нужно ли?

Вообще первое время Арсений отдавал себе отчёт в том, что он взрослый человек, и факт расставания не может сломать его, заставить отказаться от друзей, работы, в конце концов переживания в обнимку с подушкой и прослушиванием грустных песен остались в далёкой юности. Но дни идут, а время все не лечит.

Дверь купе двигается в сторону, внутрь заглядывает огромное привидение. Застывает на пороге, встретившись с испуганными глазами Арсения, будто само испугалось. Привидение переминается с ноги на ногу, хлопает ресницами, а затем стягивает с плеч одеяло и становится Антоном. — Принес, — говорит Антон. — Ты под одним замерз.

Счастливое лицо выпускника Московского университета встречают кричащие агитационные лозунги с горячо любимым портретом. Антон знает: не забирают просто так — забирают за что-то. Антон слышал жуткое слово «Колыма» только шёпотом.

Война, лето 1943 года. Арсений Попов — немецкий полевой врач. Антон Шастун — советский политрук, попадающий в руки Попова с пулевым в плече.

Он читал из «Фауста» и Островского. Он появлялся на сцене,грубо сколоченной из некрашеных досок,и я слышал шелест тяжелого бархатного занавеса,которого тут не было отродясь. В полной тишине он говорил про венский вальс,и я,клянусь, слышал духовые,нарастающие в тон его речи. Он был одет как и все - в темно-серое,а я ничего,кроме синевы в глазах, не видел. Замирал зал,замирали и конвойные,силясь сохранить суровую мину - за лишние восторги талантами врагов народа недолго было к ним присоединиться.

Все дело в том, говорил Арсений, что нам никак не успевает надоесть. И поэтому не получается перестать. Все дело в том, говорил Арсений, что если бы мы могли вместе по-настоящему быть — мы бы наверняка не протянули и половину года, разбежавшись от быта, готовки, ревности и всяких мелочных ссор, так что лучше уж так. Все дело в том, говорил Арсений, что...

Вероятно, именно тогда появляются в его жизни первые звоночки, что так как хочешь в этой стране не бывает. Нужно так, как тебе говорят, и ни шагу влево-вправо. А Арсений — дурак, только к тридцати годам приходит к этой замечательной, умной мысли. Арсений — депутат. Антон — оппозиционный музыкант. Один убежден, что система способна сожрать любого. Второй верит, что перемены нужно не ждать, а совершать. Есть ли что-то общее у людей, живущих разными идеалами?