Писатели и Поэты.

Ранимые чувства Серёжи задеты. Губы дрожат, словно он — маленький ребёнок у которого отняли конфету. В душе пустота, которую ничем не заполнишь.

Как-то Маяковский заседал в квартире своего хорошего знакомого в хорошей компании, друзья смеялись и громко увлечённо разговаривали, как вдруг дверь отворилась, и в комнату вошёл Есенин в традиционной русской рубахе. Владимир не мог упустить возможности съязвить...

- Володь, тебе котёнок не нужен? - А что, тебя из дому выгнали?

Сборник драбблов по самому вдохновляющему пейрингу.

Щелкнул курок у виска. Раздался выстрел. А после ничего. Ни его волос, ни голубых счастливых глаз. И даже голоса не слыхать. Тьма распласталась вокруг. Разлеглась надо мной своей тушей. Потом поднимаю тяжёлые веки. Вижу всё ещё сопящего Есенина рядом. Смахиваю пот со лба и притягиваю воняющего перегаром мужчину ближе, но тот противится, фыркает, щекочет меня своей кудрявой чёлкой. Просыпается всё-таки, скотина.

Под глазами круги. Жмется ко мне. Дрожит, точно маленький мальчишка. Такой доверчивый простой, настоящий, точно не мы бранились на литературных вечерах , не мы как-будто спорили и кричали, набрасываясь друг на друга с новой рифмой, с новым стихотворением. Вот он Есенин. Настоящий. Носом только шмыгает.

— Пей со мною, паршивая сука! — Сережа, ты охерел?

О том, как Пушкин пригласил Гоголя на чай...

дайте же руку вашу. я согрею.

Зима 1837 года. Года смерти Александра Сергеевича Пушкина. На момент смерти великого русского поэта Гоголь жил в Париже. И вот в один прекрасный зимний день...

- Знаешь, в моих глазах ты можешь увидеть целый мир, попробуй. - И что теперь? - Ну, что ты там видишь? - Ммм, себя. - Это и есть мой мир.

28 декабря 1924 года, Петербург. Владимир Маяковский провожает подвыпившего и раздраженного Есенина в гостиницу.

Есенин устал и не желает больше жить так, как живет сейчас. Маяковский приходит ему на помощь, преследуя при этом и свои цели.

- Володя, - начал он, поставив локти на стол, - а вы прозвища друг другу даете? - Поясни, - сдвинув брови, потребовал Маяковский. - Ну, знаешь, «котик» там, «дорогой», «зайка»… - Не продолжай. Разумеется нет! Или как Пастернак развел Маяковского.

Есенин уж и не помнил, когда началась "традиция" Маяковского приходить к нему в любое время суток и играть с ним только по его правилам. Но всему есть предел.

Стою в "Стойле", как кобыла, посреди гамливой толпы. Незаметно бью копытом, ржу: уж больно страшные рожи, даром что поэзия, поэты. Муз уже сняли другие, и сегодня их здесь не видать. Есенин, черт бы вас драл и вся сатанинская когорта. Маленький забулдыга, еще утром глядевший на меня трезво и честно, теперь подло дрых среди всей этой забродивше воняющей пьяни - и он среди них - главная пьянь, в самой красивой, самой противной красной косоворотке с отливом. Я опоздал.

Смолчите, в нем опять скажет буйность, вы пожмете плечами «ну и пусть» и не удивитесь.

- Толя, ну давай его себе возьмем, а?(с)

Спор есть спор, Есенин.

Все еще не верю, говорит внутренний Станиславский, еще один дубль, пожалуйста.