Миники, к прочтению

Осенью начинаются занятия, и я снова могу видеть тебя. Ты возвращаешься из университета каждый день в одно и то же время. Идешь в своей неизменной черной куртке, руки в карманах, воротник поднят. Черная куртка, черные джинсы, черные таблетки наушников в ушах. Черные же волосы, подстриженные странно, где-то короче, где-то длиннее, но тебе идет. Ты мой черный-черный человек.

Все повторялось по единому сценарию: след в след он шел за мной, обгоняя на линии старого, покосившегося от времени фонаря, который являлся чем-то вроде нашей финишной черты. Обдавая шлейфом своих терпких духов, он исчезал за следующим поворотом, оставляя меня наедине с мыслями и мечтами. Что случилось бы заговорив я с ним?

Когда иду домой из универа, меня всегда обгоняет один и тот же парень, и узнать его довольно нетрудно, потому что он полгода носит одну и ту же черную куртку. А еще у него невероятно охренительные волосы , он все время ходит один и очень быстро. И курит. И вот уже полгода я каждый день пялюсь на его фотки во "вконтакте" и хожу за ним, даже если нам совсем не по пути. Мы вообще не знакомы, да я еще и парень. Ничего не понимаю.

Это никак нельзя назвать любовью, ведь я его толком не знаю, хоть и изучил почти досконально внешность, некоторые повадки, но его душа — закрытая книга для меня. У нее красивый переплет и не менее интересное описание. Книгу до одури хочется прочитать, только она слишком недоступна, слишком восхитительна. Так же, как и он, всем видом своим показывает: смотри, но не смей прикасаться.

Наблюдаю за ним. Всегда издалека. Всегда на расстоянии. Всегда, стараюсь незаметно. Он ежиться под холодными порывами ветра, кутается в свою любимую чёрную кожаную куртку, прячет озябшие, мигом покрасневшие на морозе. Я люблю зиму. Но не тогда, когда я, замёрз, как сучёнок, и ежусь от этого дурацкого холодного ветра и дрожу, не переставая, ни тогда, когда я, прищурив глаза, пытаюсь рассмотреть в этом снежном безобразии его высокую, худую фигуру, ни тогда, когда я боюсь его потерять и проглядеть

Хотите сломать систему? Улыбайтесь.

Не все лесные твари жаждут крови. Не все могут без уловок с заплутавшим путником совладать. Не все правильные, совсем как люди. Кому-то хочется не только жрать.

Чейз, как и любой помешанный на своей репутации трудоголик, категорически против секса в общественном месте. Для Тони, его парня, это вроде как маленький пунктик. Пунктик, с которым Чейз успешно посылает его раз за разом. До одного определенного момента.

Единственный шаг - и уже по ту сторону двери. Шаг - и целые столетия отступают назад. Шаг… Нос к носу к тому, во что вчера не поверил бы.

София не может устоять и не коснуться. И это кажется ей чем-то очень неправильным. Чем-то настолько личным, на что она не имеет права. Что-то, что залегло куда глубже испорченной, потерявшей чувствительность кожи. Не рискуя касаться губ, прижимается пальцами к скуле. – Нравится?

Кивает и возвращается к разглядыванию грифа. Начинает наигрывать что-то негромко, кивает изредка в такт и вдруг, задумавшись, сощурив глаза и вглядываясь в алеющий горизонт, спрашивает: – Хочешь перепихнуться?

Чейз ловит Тони, воспользовавшись сервисом "Окей, Гугл". Тони ох как хочет поймать самого Чейза.

У каждого препода есть свои любимчики. Нелюбимчики - тоже. Первым ставят хорошие отметки, вторых иногда стоило бы поставить раком. Этого точно стоило бы, пожалуй, учитывая, что именно его мой сын привел в качестве нового репетитора.

– Душу мою купи, – вырывается. Невольно, неосознанно, едва ли даже совпадая с ходом мыслей. Испуганно замолкаю и таращусь так, что правое веко начинает жечь. Внимательно наблюдает, молчит, осмысливает и, помедлив, соглашается: – А взамен что хочешь?

Раш не празднует дни рождения. У его парня свое мнение на этот счет.

Неловко выворачиваю левую руку, нахожу его пальцы и, сжав, шепчу, ощущая, как запутавшийся локон удавкой затягивается вокруг моей шеи: – Я придумаю, как разлюбить тебя.

Кто подойдет парикмахеру со странностями? Только такой же особенный, очень особенный клиент.

Первый молод и голоден до поцелуев. Второй просто голоден.

Поправляю шарф и, пригладив волосы, небрежно сообщаю как само собой разумеющееся: — Я встречаюсь с дочкой проректора. Подумав, заученным жестом опускает подборок, показывая, что принял к сведению, и спустя ещё перекрёсток и минуту изрекает: — Интересно. Теряюсь даже и не могу придумать с ходу, что там может быть интересного. Как мы познакомились? Какая она? Сколько вместе?.. — Что? — осторожничаю, и видит бог, что не зря. — Как ты уговорил её на страпон.

– Что такое? – спрашивает, подавшись ещё ближе и чуть ли не в моё ухо. Теперь и вовсе в груди всё чуть ли не переворачивается. Очень-очень зря это всё. Очень неправильно. – Я тебе уже разонравился? Не нужно ему так со мной. Не надо так поступать. Но если я попрошу об этом, если скажу… Именно наоборот и сделает. Я уверен, я знаю. – Нет. – Заставляю себя снова смотреть прямо и едва ли не касаться его носа своим. – Просто он больше нравится.